Михаил Нестеров - Приказ обсуждению не подлежит

«На борту 1620 неполадки в двигателе, борт запрашивает вынужденную посадку».

"Но почему только после нашего предупреждения?

Немедленно восстановить параметры полета!"

— Борт номер 1620, вы нарушаете международное право. Восстановите режимы полета! В противном случае мы откроем огонь всеми батареями.

— Говорит борт 1620. Повторяю: запрашиваю разрешение на вынужденную посадку.

«Первая батарея готова… Полная боевая готовность».

— Борт 1620, отвечайте!

«Вертолет молчит. Продолжает снижаться. Еще немного, и он уйдет из-под контроля радаров».

Один из четырех пронумерованных силуэтов ракет на экране пульта призывно мигает.

Пилот еще более резко изменил курс и стал быстро снижаться. Так быстро, что, казалось, действительно падал. От перепадов давления заложило уши, желудок подкатил к горлу.

Марта была спокойна. Экипаж опытный, из бывших военных. У первого пилота богатый опыт ночных полетов в горной местности. К тому же вертолет гражданский и выполняет плановый рейс, а не вторгается неопознанным объектом в чужое пространство. Он маневрирует, нарушая план полета, но прямой угрозы в его тактике не видно. Он с каждым мгновением приближается к городу-порту, где даже одна ракета, не попавшая в цель, смертоносной косой пройдет по жилому кварталу или залетит на режимную зону.

Вертолет прошел над складами и мастерскими. Марта посмотрела на часы: ровно через минуту он окажется над объектом.

Она потуже затянула ремешок на шлеме и крепче сжала штурмовую винтовку. Бросила взгляд на Генриха Клеймера. Тот покачал головой: «Связи с диверсионной группой нет».

А с диверсионной лодкой связь появилась десять минут назад. Ею управляли бывшие боевые пловцы Ханс Кайзвальтер и Карл Блох. Кайзвальтер сообщил, что уже дозаправился имеющимся на борту топливом и подходит к порту.

Микроавтобус мчался по дороге, ведущей в Банияс.

За ним неотступно следовали две полицейские машины, оглашая окрестности воем сирен.

Макс не переставал ругаться. Пули как завороженные обходили преследователей стороной. Он словно впервые взял в руки винтовку и не мог попасть даже по колесам, не говоря о водителе головной машины. Казалось, только чудо помогло Максу попасть по мигалке, которая разлетелась на мелкие части.

Дорога петляла вдоль берега. Спуски и подъемы чередовались с неимоверной быстротой. Полицейские машины то появлялись в поле зрения стрелка, то вновь исчезали. И это выводило всегда флегматичного Макса из себя. Часть досады он перенес на Марковцева, который сидел за рулем. Ему казалось, он намеренно дергал руль даже на ровных участках, едва Макс прицеливался и был готов произвести точный выстрел.

Отвлекал Стофферс, брызжа слюной в радиостанцию:

— Красный лис вызывает Ариадну. Ариадна, ответь Красному лису.

Раненный в руку Иваненко не мог вести огонь, и вся нагрузка легла на Макса.

Перенервничал… Максим невольно искал причины своих промахов. Перегрузился.

Нервотрепка продолжалась. Связи нет. Позади полиция, из Банияса навстречу наверняка выслали подмогу. На каждом дорожном посту микроавтобус с боевиками поджидают автоматчики. Из одного ада дорога вела в другой.

Полицейские вели не такой интенсивный обстрел.

Но заднего стекла как не бывало. Словно отвечая на «меткий» выстрел в мигалку, сирийский стрелок снес плафон в салоне микроавтобуса.

На очередном повороте Макса снова швырнуло в сторону. Но тут же забросило еще дальше, в середину салона. Оказавшись на полу, Макс отчетливо различил хлюпанье пробитого колеса по асфальту. Еще пара секунд, успел подумать он, и машину вынесет на обочину.

Так и так останавливаться: с пробитым передним колесом от погони не уйдешь. И слава богу, пронеслось в голове Мейера.

Он первым выбрался из машины, свернувшей на обочину. Метнулся к фиговым зарослям и открыл прицельный огонь, оценив маневр Марка: командир не просто остановил машину, а умудрился развернуть ее фактически на месте, как на льду. И оставил дальний свет включенным. Все, кто был в машине, высыпали и укрылись в придорожных кустах и за валунами.

Полицейские машины остановились в двух десятках метров от микроавтобуса, перегородив дорогу. Они споро выпрыгивали из машин, но становились легкой добычей Макса и включившегося в работу Сергея Марковцева.

…Макс не ощутил боли, лишь сильный толчок в грудь и отголоски собственного голоса: «Убили». Как обокрали. И в звенящей пустоте, куда он окунался, снова прозвучал его голос — однако с существенной поправкой:

«Ранили». Теряя сознание, Максим цеплялся за последний шанс. Как в случае с Мартой, умирала, вопреки всякой логике, надежда, но не он сам.

И еще один раз. Спустя минуту или две. Только Мейер этого уже не слышал.

— Стофф, Макс ранен!..

— Команде приготовиться! — выкрикнула Марта.

Она встала у открытого люка, чтобы первой ступить на землю. Тугой напор воздуха, врывающийся в салон, пронизывает насквозь, покрывает оголенные руки гусиной кожей, сушит лицо и заостряет каждую черту.

Уже меньше минуты до высадки. Ослабевает напор машины, но нарастает в груди.

И в этот огонь словно плеснули бензина.

— Объект горит! — прозвучал голос пилота.

Еще одна порция:

— Наблюдаю перемещение большого количества людей на объекте и вокруг него.

И еще одна:

— Вижу военную технику и пожарные машины внутри объекта.

Клеймер потянул Марту за плечевой ремень. Генриху казалось, она выпрыгнет сейчас.

Марта так верила в удачу, которая не отпускала чуть ироничным лицом Артемова и размытым образом Сергея Марковцева, что едва не лишилась чувств. От того мужского начала, о котором ей не переставал твердить Карл, ничего не осталось.

Она уже не понимала, где она, зачем, кто ее окружает и что говорит. Что-то оборвалось внутри, разлетелось в абсолютной пустоте четвертованными клочьями. Ничего реального, только страх, настоящий страх, перехвативший дыхание.

Она перестала управлять не только собой, но и своей командой. Или наоборот, что уже не имело никакого значения. Кто-то за ее спиной разыгрывал карту и видел не только рубашку, но и масть. Кто-то увидел и взял на вооружение все достоинства пиковой дамы, кто-то сыграл и на ее недостатках. Дербанили до той поры, пока она не засалилась в чужих руках.

Тройка, семерка, туз.

Нет, дама. Здесь русский классик ошибся.

— Пройди над объектом!

Кто это сказал?

«Убери бинокль, дура!»

Что-то вырывают у нее из рук, а она никак, никак не хочет расставаться с чем-то, словно с памятью, пусть жуткой, но памятью.

Марту прорвало слезами… Они стекали по щекам и капали на радиостанцию в нагрудном кармашке. И шипели, испаряясь:

— Ариадна, Красный лис вызывает Ариадну. Ответьте…

Кто это сказал?..

Марта схватилась за рацию как за сердце. Сжала ее побелевшими пальцами так, словно хваталась за голос, пусть обезличенный и шипящий, но все же живой голос.

— Я — Ариадна. Красный лис, слышу тебя…

— Слава богу!

«Слава богу?!»

Слава там, где бушует огонь и «наблюдается перемещение большого количества людей»?

— Где вы, психи, мать вашу?!

— Слушай координаты, Ариадна…

И только сейчас Марта поняла, кому принадлежал этот «жирный» голос.

Грбавика — Сараево, Босния

Пятнадцать бойцов отдельного парашютно-десантного полка из контингента российских миротворческих сил в Боснии и Герцеговине под покровом ночи проникли во двор дома. Одна подгруппа укрылась за искореженными машинами, другая вплотную подошла к лесам — этим высоченным «брустверам». Даже рядом находиться было опасно. Казалось, деревянные стойки не выдержат тяжести и мешки с песком рухнут на головы спецназовцев.

Агент-босниец, встречавший десантников, указал на окна квартиры. Два из них светились изнутри слабым светом. Сколько человек охраняет заложников, агент выяснить не сумел. Однако довольно точно описал типичное расположение комнат. Коридора как такового нет, сразу за дверью большой зал, прямо и слева по ходу движения смежные комнаты. Скорее всего, заложники в одной из этих комнат, а боевики наверняка в зале.

Миротворцы были вооружены бесшумными автоматами Сердюкова «ВАЛ» и снайперскими винтовками «винторез». Одеты в камуфляж, каски и легкие бронежилеты.

«В машину», — показал агенту командир группы.

Босниец поспешил к крытому «ГАЗ-66» с миротворческой аббревиатурой по борту, остановившемуся в паре кварталов отсюда.

Многие жильцы этого дома не спали. Двор слабо освещался струящимся из-за плотных штор светом. Легкий ветерок раскачивал оставшееся на веревках белье, играл с побегами череды, пробившейся из-под обветшалого фундамента. В середине двора, где останавливался бойлер, подсыхала в небольшой ямке грязноватая лужа.