Николай Стародымов - Братишка, оставь покурить!
Нет, этого со мной не произошло, — испугался я. Я жив-здоров, руки-ноги на месте, язык… Я высунул язык. На месте.
Надо ж было такому случиться, чтобы именно в этот момент в палату вошла смуглая девушка в белом больничном халате. И почему-то сразу угадала, почему пациент сидел с высунутым языком, хотя я его и втянул тут же на место.
— Что, языком любуетесь? — засмеялась она негромко. — За те слова, которые вы кричали в беспамятстве, вам бы его и в самом деле не мешало бы укоротить.
Говорила она по-русски правильно и четко, хотя с едва заметным акцентом. Правда, каким именно акцентом, я не понял.
Я торопливо поправил на себе простынку. Она снова засмеялась, но на этот раз ничего не сказала. А могла бы — пока я был без сознания, она меня всего, наверное, не раз созерцала. Да и не только меня. В этом отношении у них, хирургических сестер, стриптиз, небось, каждый день. Причем, не только стриптиз — физиология человека, даже находящегося без сознания, функционирует исправно и регулярно выводит из организма отработанные продукты, так что сестрам приходится еще обслуживать пациентов…
— Как вы себя чувствуете?
Она подошла ко мне, привычно коснулась лба, определяя температуру. Ладошка была мягкая, прохладная, тонко пахнущая чем-то приятным… Волнующая.
— Нормально, — ответил я.
У меня голос оказался какой-то хриплый, скрипучий. Я попытался откашляться, однако вместо этого из горла вырвался только какой-то клекот.
— Ничего-ничего, — успокоила она меня, присаживаясь на табуреточку. — Сейчас разговоритесь.
— Что со мной? — прохрипел я.
Мои голосовые связки никак не желали войти в согласие с языком и легкими, которые прогоняли сквозь них слишком много воздуха, причем, прогоняли неровно, толчками.
— Ничего страшного, — успокоила она меня. — Вы поступили к нам сильно контуженный, но без единой царапины. Так что переживать нет причин.
Все вы, медики, так говорите, что нет причины волноваться… Хотя с другой стороны, если ни одной царапины…
— А внутри ничего не отбил?
Мне показалось или в самом деле, у нее дрогнул голос и слегка вильнули в сторону глаза?
— Нет-нет, ничего.
Если она сказала правду, это и в самом деле хорошо, если что-то скрывает, спрашивать у нее все равно бесполезно. Поговорю потом с врачом, — решил я. Отдавая себе отчет, что просто оттягиваю момент, когда мне, быть может, придется узнать про себя некие неприятности.
— А где я? — это был второй по значимости вопрос, который меня интересовал.
Девушка ответила охотно, словно радуясь тому, что мы ушли от опасного поворота разговора. Или это мне только казалось?
— Вы в госпитале.
Естественно!
— Это я уже понял. Но где именно? В каком госпитале?
— В городе Кизыл-Арват.
Мне название города мало что говорило. Хотя, конечно, я кое-что слыхал о нем — здесь дислоцировалась дивизия, в которой проходили подготовку перед отправкой в Афганистан наши солдаты.
Здесь же, к слову, брал призы за отличную стрельбу из гранатомета некто рядовой Николаев, который позднее добровольно перешел на сторону душманов. Причем, не просто перешел — воевал за них, причем, воевал здорово!
Он «прославился» тем, что сначала объявлял через мегафон:
— Я начинаю стрелять!
И тогда все военнослужащие колонны бросали машины и торопились укрыться в кювете. Банда, в составе которой воевал Николаев, орудовала в местах, где как будто сама природа или дьявол постарались для оборудования идеального места для засад. Между Шиндандом и Фарахрудом на отдельных участках трассы вдоль шоссе на расстоянии метров 100–150 по несколько километров тянулись длинные ровные холмы-валы, обратные скаты которых опирались в подножья горного хребта, изрезанного глубокими ущельями. Нападающие, укрывшись здесь, становились практически неуязвимыми. Единственное, чего им следовало опасаться — если колонну сопровождал вертолет. Однако такое было далеко не всегда.
Тут-то и вел свою «охоту» Николаев. Он расстреливал боекомплект гранатометных выстрелов и объявлял, опять же, через мегафон:
— Я закончил стрелять. Счастливого пути!
Такое своеобразное благородство причиняло огромный материальный ущерб — Николаев вообще великолепно стрелял, да и промахнуться из гранатомета с расстояния в сто метров трудновато — однако люди страдали редко. Разве кто замешкается. Или отстреливаться сдуру начнет — тогда по этому «стрелку» вся банда открывала бешеный огонь. После каждого такого нападения принималось решение о непременном сопровождении каждой колонны вертолетами, Николаев на какое-то время исчезал, постепенно слишком дорогостоящее вертолетное сопровождение становилось все более редким, пока не прекращалось вообще — а потом в один прекрасный день все начиналось сначала.
На этот перевал привозили из Союза даже мать Николаева. Ее возили по шоссе и она уговаривала через длинные раструбы звукоусилительной машины:
— Сынок, одумайся, что же ты такое делаешь, против своих ведь пошел…
После этого случая он исчез. И никто не знает, куда он подевался. Поговаривали, что забрал он причитающиеся ему немалые деньги (а война ее участникам со стороны моджахедов приносила немалые доходы — достаточно сказать, что только за убитого советского офицера нищий дехканин получал премию, сопоставимую с годовым доходом, который ему давал наследственный клочок земли) и, сменив имя и фамилию, рванул на Запад. А может и прикончили его душманы потихоньку, чтобы эти самые денежки не платить — такое среди «борцов за свободу» тоже практиковалось.
…Все это вспомнилось сразу, будто где-то в голове включился некий блок памяти. Правда, это было единственное, что я вспомнил, услышав название города «Кизыл-Арват».
Короче говоря, именно там, в этом крохотном южном городке, приткнувшемся к отрогам Копет-Дага, я и лечился. К счастью, на поправку я шел быстро, у меня и в самом деле никак не сказались последствия контузии. Вскоре я уже спокойно ходил и даже голова перестала кружиться. Пропускной режим в госпитале был не Бог весть насколько жесткий, так что от нечего делать я исходил Кизыл-Арват вдоль и поперек — благо, ходить особенно далеко было некуда.
Город располагался по берегам огромного оврага. Некогда тут текла с гор речушка, потом она пересохла. И теперь по оврагу временами с ревом устремлялся в пустыню селевой поток — мутная грязная вода, которая катила с гор исполинские камни. В шестидесятых годах такой сель снес едва ли не полгорода, и после этого специальная городская коммунальная служба занималась тем, что после каждого селя чистила и углубляла овраг.
В Кизыл-Арвате в те времена стояла 58-я мотострелковая дивизия. Именно она в значительной степени определяла внешний вид и благосостояние городка. Самые современные и благоустроенные дома были построены военными и на средства Министерства обороны, военные городки были самыми зелеными и обустроенными. Это повелось еще с дореволюционных времен. В начале XX века комендантом гарнизона тут был некий прапорщик Качковский, в подчинении которого находилась инвалидная (ветеранская по-современному) команда из нескольких человек. В жаркие дни — а населенный пункт находится на краю Кара-кумов и граница сыпучий песков проходит едва ли не в десятке километров от него — он разъезжал по вверенному его попечению территории в бочке с водой, поставленной на арбу. Усилиями Качковского была построена резиденция коменданта гарнизона, где в советские времена располагался дом отдыха вагоноремонтного завода, в обиходе именуемая «качковская дача» или просто «качковка». На его территории раскинулся огромный, богатейший и бесподобно красивый розарий, устроенный все тем же прапорщиком.
…Впрочем, чего уж говорить о тех стародавних временах? Давно это было, много воды утекло. В том числе и в селях по тому оврагу… Главный итог моего пребывания в Кизыл-Арвате заключается отнюдь не в том, что я узнал о прошлом городка — а в том, что довольно случайно получил информацию, которая и повлекла за собой изменение моей жизни.
6Я быстро шел на поправку. Однако, как оказалось, жизнь решила выписать очередное коленце. Оно, это коленце, проявилось в виде нового соседа по палате. Не появись он рядом со мной, кто знает, может быть и не произошло бы всех этих событий, быть может и покатилась бы судьба по иным рельсам.
Соседа, как и меня, доставили сюда из Афганистана, и был он тоже из нашей дивизии, хотя мы с ним и не были до того знакомы. Вернее, скорее всего не были знакомы. Звали его Сергеем. Весь в бинтах, обгоревший и иссеченный мелкими осколочками наступательной гранаты, он подолгу кашлял при разговоре пробитыми легкими, однако рассказывал, рассказывал, рассказывал…
— В Герате нам хорошо дали прос… — ругался он, временами заходясь в надсадном кашле. — Не знаю, правда ли, но говорят, что только убитых мы потеряли почти пятьдесят человек. У нас отродясь таких потерь не бывало. Разве что в Пянджшере в восемьдесят четвертом…
