Андрей Воронин - Ловушка для Слепого
– Вот именно – «хотя», – сказал Глеб.
Оба понимали, что заложницы Сивого скорее всего уже нет в живых. Теперь, когда Тыква был мертв, Раскошин перестал нуждаться в его сестре. Она стала для него обузой так же, как слово «человеколюбие» давно превратилось для бывшего подполковника в пустой звук.
– Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин, – вдруг процитировал Глеб.
Как ни странно, Малахов понял его с полуслова.
– Да, – сказал он. – За одну эту девчонку его стоит пристрелить как бешеного пса.
– Вот и ладно, – устало сказал Слепой, заводя машину и разворачиваясь посреди пустой улицы. – Вы уже накурились? Там второй период начинается, Маргарита Викентьевна волнуется… Знаете, что нужно делать, чтобы изо рта табачищем не пахло? Жевать мускатный орех.
Малахов скривился.
– Гадость какая, – сказал он. – Чтобы не пахло, лучше всего вообще не курить. Как говорится, лучшее средство от перхоти – гильотина.
– Вот так всегда в этот радостный день, – снова процитировал Глеб. – Повсюду музыка, смех, улыбки…
Полковник хмыкнул, опустил стекло со своей стороны и выбросил окурок в ночь. Когда машина остановилась в полуквартале от его дома, он полез в карман, вынул оттуда что-то, издали напоминавшее надкушенный желудь, и с видимым отвращением отгрыз маленький кусочек.
– Что это у вас, Алексей Данилович? – весело спросил Глеб.
– Что, что… Мускатный орех!
Спрятав орех обратно в карман, он не прощаясь вылез из машины, слишком сильно хлопнув при этом дверцей, и зашагал по тротуару, глубоко засунув руки в карманы несерьезной курточки и равномерно жуя. Глеб проводил его взглядом и, резко развернувшись, погнал машину туда, где ждал Активист. Он только что выторговал парню свободу, и следовало проверить, какую цену тот готов за это заплатить.
* * *Сивый, как и незабвенный бровастый генсек, любил водить машину и никогда не опускался до такого мелкобуржуазного излишества, как личный водитель. Кроме того, при его профессии и образе жизни водитель стал бы лишней парой глаз, которые рано или поздно пришлось бы выколоть, и лишним языком, который пришлось бы отрезать буквально сразу.
Поэтому Сивый всегда водил свою машину сам, и до сих пор это ни разу не доставляло ему хоть сколько-нибудь заметных неудобств. Раньше он не мог даже вообразить, насколько это утомительно: вести машину по Москве, когда у тебя плохо действует правая рука. Каждое движение причиняло ему боль, но бывший подполковник ФСБ Раскошин даже не морщился, переключая передачи и круто выворачивая руль на поворотах.
Его оснащенная роверовским двигателем неприметная серая «Волга» двигалась по городу замысловатыми дугами и петлями. Раскошин даже под угрозой расстрела не смог бы сказать, чего именно он опасается, но звериное чутье на опасность настойчиво подсказывало ему, что по ту сторону длинного стола, за которым он проводил сеанс одновременной игры против кучки любителей, появился новый игрок. Раскошин ни разу не видел этого человека в лицо, но дилетантом тот не был наверняка. Дилетант убежал бы куда глаза глядят, увидев четверых автоматчиков, или погиб глупой геройской смертью, как этот небритый придурок, брат Активиста, – с голым брюхом и бесполезным пистолетом в дрожащей руке. Новый игрок избрал третий путь: хладнокровно и прицельно перестрелял всех из темноты, не получив при этом ни единой царапины. Это был профессионал, и он недаром занимал квартиру, которую Раскошин привык считать своей.
Сивый в последнее время следил за каждым движением Кудрявого еще пристальнее, чем прежде, и налет, предпринятый на его бывшую квартиру людьми Кудрявого, не был для него секретом. Человек из бригады Одинакового регулярно получал от Раскошина довольно солидные суммы за свежую информацию о Кудрявом. Он был одним из тех, кто штурмовал минувшей ночью квартиру, и единственным, кому удалось вырваться из этой мясорубки. Даже Одинаковый – тот, что еще оставался в живых к моменту налета, – Одинаковый, которого Сивый считал едва ли не самым способным из людей Кудрявого, не вернулся, чтобы рассказать, что с ним произошло. Информатор Сивого видел его труп на асфальте двора и едва не получил пулю в спину, уходя с места великой конфузии.
По словам информатора, инструкции, выданные Кудрявым бригаде Одинакового, были просты и не допускали двойного толкования: Кудрявый поставил своих людей в известность о том, что Активист встречается с Сивым по известному адресу, и велел убрать обоих. При этом известии Сивый испытал противоречивые чувства. То, что Кудрявый, как выяснилось, почти ничего о нем не знал и послал своих людей на убой по ошибке, было просто чудесно. С другой стороны, принятое им решение устранить компаньона свидетельствовало о том, что Дынников не смог сохранить в тайне свои отношения с Раскошиным и, следовательно, окончательно исчерпал себя как союзник. Скорее всего его уже не было в живых, но это еще следовало проверить. Если же он каким-то чудом уцелел после того, как Активист и этот очкастый придурок Телескоп смогли его расколоть, его еще можно было использовать. Например, обвязать толом и отправить к Кудрявому.
Сивый усмехнулся. Шутки шутками, а сидевшая взаперти девчонка надоела ему хуже горькой редьки. Со всей этой историей, со всей этой кучей бездарных, жадных до денег дилетантов пора было кончать, и чем скорее, тем лучше. Морфий лежал на одной из дач Кудрявого – на той самой, где лысый бандит так и не удосужился выстроить дом. Оптовый покупатель уже дожидался обещанного товара. Сделка должна получиться очень солидной, оставалось только расчистить место для этой торговой операции – убрать весь лишний человеческий мусор, отработавший свое и ставший ненужным. У Сивого уже была на примете пара-тройка новых дел, гораздо более выгодных и крупных, но сначала нужно завершить начатое и умножить начальный капитал.
Предстоящие трудности не пугали Раскошина. Ему нравилось из-за кулис руководить событиями, направлять их в нужное русло, нравилось дергать за невидимые ниточки, заставляя людей послушно исполнять его волю. а потом отправлять этих людей в ящик – в точности, как марионеток после спектакля. Пожалуй, именно последний момент нравился ему больше всего: после окончания представления выйти из-за тяжелой бархатной портьеры, собрать все нитки в пучок, намотать их на кулак и небрежно затолкать кукол в ящик, а ящик закопать поглубже в землю. Судьба актеров не заботила: на его век кукол хватит с избытком.
Сейчас спектакль как раз близился к завершению, публика уже скандировала: «Браво!», нашаривая в карманах номерки из гардероба, и Раскошин, кружа по городу на своей неприметной «Волге», мысленно перебирал нити, незаметно подтягивая кукол к себе.
С Активистом и сестрой Дынникова он решил пока повременить: эти двое не представляли для него никакой опасности. Активист оказался шустрым малым, но не более того. Он не имел настоящей информации, и получить ее Шараеву было негде. Неизвестный стрелок, занимавший теперь квартиру Сивого, беспокоил гораздо сильнее, но теперь, после бездарного налета, закончившегося пшиком, было совершенно неизвестно, где его искать. Оставалось только ждать, когда он сам найдет противника. В том, что встреча эта состоится, Сивый не сомневался: пару раз он видел полковника Малахова, входившего в подъезд дома в Кривоколенном переулке, из чего следовало, что неизвестный профессионал появился на сцене неспроста и наверняка получил задание выследить предшественника.
Ждать Сивый не любил, но больше ничего не оставалось. Кроме того, ему было чем заняться. Кудрявый пытался его убрать – что ж, тем хуже для Кудрявого! Он уже произнес свою реплику и совершил все положенные движения своими кукольными ручками и ножками – пора было подумать о ящике для него. Об удобном, прочном, дорогом ящике полированного красного дерева с блестящими латунными ручками и крышкой на петлях – совсем как в импортном фильме.
Раскошин остановил машину и взял в левую руку лежавший на соседнем сиденье сотовый телефон. Необходимость останавливаться, чтобы поговорить по телефону, вызвала у него кратковременную вспышку раздражения: все-таки чертова простреленная рука сильно мешала ему, все время напоминая о себе и о позорной неудаче позапрошлой ночи. Хмурясь и сердито поджимая губы, он набрал номер большим пальцем и прижал трубку к уху.
Трубку снял кто-то из телохранителей Кудрявого – один из этих его безмозглых кашемировых быков, стокилограммовая двухметровая тварь с жирным затылком и золотой цепью в палец толщиной на каменной бычьей шее, с пустыми рыбьими глазами и парочкой рефлексов вместо разума. Сивый никогда не различал кашемировых боевиков Кудрявого, словно все они были близнецами, как Одинаковые.
– Да, – промычал этот орангутанг таким тоном, словно был царствующей особой и звонок Сивого отвлек его от важных государственных дел – от сидения на толчке, например.
