Сергей Донской - Жадный, плохой, злой
– Потому что десятого ты встречаешься со своей семьей, Игорь. – Ириша облизала пересохшие губы. – Я хотела дать вам время скрыться.
– Спасибо тебе, конечно, за заботу, – сказал я глухо, – но Душман явился за кассетой ко мне. Это ты его надоумила?
– Я, – просто призналась Ириша. – И про то, где искать твою жену и дочь, я ему тоже сказала. Я предала тебя, Игорь… Но мне было страшно… А потом больно, так больно, что… – Мучительно застонав, она попросила: – Убей меня. Как убил Марка. – Не знаю, что сделал тебе он, а я свою смерть заслужила…
– Ты думаешь, что Марка убил я? – Мне пришлось сдержаться, чтобы не выкрикнуть это во весь голос.
– Той ночью я притворилась спящей. – Ириша открыла глаза и посмотрела на меня. – Я видела, как ты ушел, как вернулся и снова лег рядом. Утром Марка нашли мертвым.
– Его убил Душман! – Я чуть не встряхнул ее за плечи, чтобы быть хорошо услышанным и правильно понятым.
– Да? – слабо улыбнулась Ириша. – Знаешь, мне даже легче стало.
– Не понимаю! – Я помотал головой.
– Чего ты не понимаешь?
– Зачем ты выгораживала меня, если считала меня убийцей твоего брата?
– А мне было все равно… Почти все равно, – поправилась Ириша, опять устремив глаза к небу. – Я ведь сгорала от любви к тебе, Игорь… И вот… сгорела дотла… – Мне показалось, что она вот-вот расплачется, но девушка, которой так долго удавалось преодолевать боль и смерть, справилась также и с просящимися наружу слезами. – Извини, – попросила она, прикрыв глаза ресницами. – Надо было позволить тебе уйти еще тогда, во время грозы… помнишь? А я не сумела… Не сумела тебя отпустить, и все тут… Как глупо…
Потом она еще что-то добавила, но настолько тихо, что мне пришлось поднести ухо к ее губам.
– Что ты сказала? Повтори.
– Убей меня. Так, чтобы я ничего не почувствовала. Я знаю, ты умеешь. Я… мне не хочется жить… после всего этого…
Ириша застыла в ожидании, даже веки ее перестали трепетать.
Я смотрел на нее, а в моей голове звучал механический голос вокзального репродуктора: «Внимание! На станцию Львовская, прибыл поезд сообщением Курганск – Москва. Номера вагонов начинаются с головы состава». Громкоговоритель повторяет сообщение, поезд тянется вдоль перрона, к девятому вагону спешат наперегонки Вера и Светочка, их лица светятся надеждой. Они бегут и вглядываются в проплывающие мимо окна, а за ними наблюдают неприметные дядечки, что-то бормоча в маленькие микрофончики, укрепленные на лацканах пиджаков.
Я помотал головой, отгоняя видение. Такое может случиться, только если Ириша выживет, если ей опять станет невыносимо больно и страшно.
Мой палец нашел сонную артерию на ее шее и застыл там, не в силах хотя бы чуточку усилить нажим. Я перестал ощущать острые камешки под своими коленями, забыл про раненое плечо. Лишь биение чужого пульса имело значение, и он продолжал жить, он ритмично вздрагивал, и это продолжалось до тех пор, пока я не увидел, что небо над моей головой посветлело настолько, что от минувшей ночи остались лишь смутные, как надвигающийся рассвет, воспоминания.
На моих глазах утратила блеск и исчезла последняя звездочка, наверное, самая яркая и упорная из всех. И в этот самый миг пульсация под моим пальцем прекратилась. Ириша, подобно звездочке, угасла сама, избавив меня от греха, без которого на душе у меня и так было тяжко, настолько тяжко, что я поднялся с коленей с трудом, словно грешник, не сумевший вымолить себе прощение молитвой, продолжавшейся всю ночь.
2Мужская фигура перемахнула бетонную ограду так стремительно, что мне захотелось протереть глаза. Я притаился за ближайшим кустом, гадая, что за дивное видение решило посетить меня ранним августовским утром. Учитывая наличие автомата, который я успел заметить мельком, навстречу мне спешила отнюдь не добрая фея с предложением бесплатно исполнить три моих заветных желания.
Солнце еще не взошло, но от ночи остались только неопрятные клочья теней, расползшихся как попало по росистой траве запущенного парка. Видимость уже вполне позволяла вести прицельную стрельбу, а от меня до забора было метров двадцать.
Теперь он сам спешил мне навстречу, целеустремленный, как дикий кабан, пробирающийся сквозь чащу. Сначала я услышал дыхание незнакомца, потом уловил в воздухе кислый запах пота, наконец, увидел сквозь листву его самого. Массивный, весь закамуфлированный с ног до головы – от тяжелых ботинок до черной трикотажной маски, он не вызывал у меня ни малейшего желания привстать и приветливо помахать ему ручкой. Тем более что автомат в его руках мне не померещился и мало походил на игрушечный. Снаряжение незнакомца дополняла призывно похрипывающая портативная рация.
– Сокол… Сокол, – таинственно пробубнил он, шумно упав на живот по другую сторону того самого куста, за которым скрывался я. – Я Морж, я Морж. Прибыл на место. Все тихо. – Последнее утверждение было явным преувеличением.
– Тыры-пыры, хрюк! – распорядилась рация. – Хрюки-хрюки, пш-ш!
– Понял. Осмотрюсь и доложу обстановку. Конец связи.
Что и как удалось понять гражданину в маске из этого надсадного хрипа, было для меня полнейшей загадкой. Но на то он и являлся бойцом какого-нибудь загадочного спецназа, ОМОНа или СОБРа, чтобы знать и уметь то, что недоступно простым смертным.
Появление вооруженной публики во владениях Дубова свидетельствовало о том, что недруги, на которых он постоянно жаловался, являются убежденными противниками жанра беллетризованной мемуаристики. Они не сумели снести Дубову голову ни взрывом, ни снайперскими пулями и натравили на него целый отряд быстрого реагирования. Конечно, было бы заманчиво понаблюдать, чем закончится предпринятый штурм, но при этом могло достаться и мне. Поэтому требовалось скоренько исчезнуть с места событий, причем таким хитрым образом, чтобы меня попутно не уложили лицом в землю и не принялись буцать тяжелыми ботинками, выясняя, что я за птица такая и за каким хреном шляюсь в этих местах. Учитывая обилие трупов на территории заповедника «патриотов России», разбирательство со мной могло затянуться надолго. Вплоть до десяти-пятнадцати лет строгого режима, строже которого нигде в мире не бывает.
Но как удалиться отсюда без лишнего шума? Пока я задавался этим вопросом, таинственный гражданин в маске покинул укрытие и, пригибаясь под градом воображаемых пуль, перебежал к следующему кусту, который был ничем не лучше покинутого. Там, непринужденно разлегшись на траве, он вновь затеял диалог со своим морально устаревшим радиопередатчиком:
– Сокол, Сокол, я Морж. Все чисто. Можно выгружаться, можно выгружаться.
– Основной груз на подх-х-х, – ответил пернатый хищник своему ластоногому лазутчику. – Готовность пш-шик, хряп-хряп!
– Понял. Готовность пять минут.
Итак, времени у меня оставалось в обрез, но ни через ограду я не мог устремиться навстречу скапливающимся там силам, ни в другую сторону ломануться. Некстати возникший хрен моржовый в маске не дал бы мне уйти далеко. Отсиживаться в кустах? Но когда весь остальной зоопарк под предводительством того же хрипатого Сокола очутится в парке, то кто-нибудь из этого стада непременно наткнется на меня, и тогда мне небо с овчинку покажется. Со шкурку выхухоли, ну ее нахухоль.
Подобрав корявый, зато длинный и достаточно увесистый сук, я начал тихонько подкрадываться к лежбищу Моржа, однако под ногами валялось слишком много сухих веток, чтобы мое приближение было абсолютно беззвучным. Когда боец приподнял голову, готовясь завертеть ею по сторонам, выискивая источник насторожившего его хруста, я перестал осторожничать. Просто ринулся вперед напропалую и с разгону опустил свою дубинку на оживившийся черный колпак.
Голова под ним проявила завидную крепость и стойкость. Процедуру пришлось повторить еще разок, причем уже чуть ли не под прицелом развернувшегося ко мне автомата. Хрясь! Сук переломился пополам, а был он толщиной с мою руку. Не знаю, какой там толщины была упрямая черепная коробка противника, но она устало опустилась на траву не раньше, чем я пробил по ней нечто вроде пенальти. Несмотря на попытки саботажа со стороны правой руки, переодевание заняло у меня рекордно короткий срок. Освободив бойца от автомата и рации, я вытряхнул его из воинственного наряда, который натянул прямо поверх своих джинсов и футболки. В пододетом бронежилете и черном колпаке с прорезями для рта и глаз я почувствовал себя заправским Моржом, тем более что маска спереди пропахла его луковым дыханием, а на макушке была влажной от его пота или крови.
Я заканчивал шнуровать великоватые ботинки, когда рация начала подавать признаки нетерпения. Судя по качеству связи, можно было не опасаться, что абонент заметит подмену голоса. Нажав кнопку передающего режима, я доложил:
– Сокол, я Морж. Прием.
– Выгружаемся на х… кх… пш-ш…
