Михаил Нестеров - Морские террористы
Вы даже имя капитана «Интерцептора» не знали. Я скажу вам, что будет, если вы решитесь на глупость. Как это часто бывает, вы спустя какое-то время рассекретите часть материалов этого дела, назовете мое имя. Какую версию вы озвучите? Семейный конфликт? А может, расскажете правду? Что я возглавляла пиратскую группировку и начала с того, что подсказала Шону, где можно найти кучку отщепенцев? А нашел он их в Канчанабуре. Он был не в состоянии сделать даже такой малости. Вы не сможете заявить о том, что охотились на исполнителя, что вас мало интересовал заказчик — человек, который снабжал вас информацией о преступной группировке. Вы сами выполнили мой заказ. Вот где вы прокололись и на чем я вас подловила с самого начала. Вы в полном дерьме от мотивации — вы разрешили проблему несчастной женщины, убив человека, пусть он даже полное дерьмо. Я спец по дешифровке и могу дать более точное определение вашей мотивации: защищать информатора, даже если он подонок. И вот это все вы собираетесь выплеснуть в прессу или еще куда-нибудь?.. Да вы сто раз должны спасибо мне сказать, что я успокоилась и не требую от вас... денег, например откупных.
Николь облизнула пересохшие губы. Она отчего-то не решилась сказать то, что переполняло ее душу. «Шона сгубила жадность. Он был уверен в том, что на „Решетникове“ нет подлинников, на девяносто девять процентов. И все же настоял на своем. Не предупредил меня, ориентируясь на то, что раньше вся информация подтверждалась. Он не верил в подлинники на борту российского судна, но хотел верить. И точно знал, что будет с командой „Решетникова“, едва узнает правду. Он назовет себя слепцом и только после этого ослепнет от ненависти. Наши отношения уже начали трещать по швам, и он порвет со мной — я это предвидела. Но как он это сделает? Он сделал это очень больно, словно мстил за кровь, которую он проливал налево и направо».
И все же Николь выплеснула часть накипи, оставляя Абрамову громадный пробел для размышлений:
— Потом он снова пролил кровь на яхте саудовского миллионера. В нем еще теплилась надежда пойти на перемирие, и он, как последний идиот, преподнес мне королевский подарок: «Примерь, любимая, колье!» Боже, он называл меня Богиней Победы!
— Теперь вы примеряете шкуру невинного ягненка?
— Бросьте! Не обо мне разговор — о вас. В вашей команде меня заинтересовал только один человек, которого проблемы руководства не трогают. Женя рассказывал мне — кто он, как военная разведка подцепила его команду на крючок. У него не было «Интерцептора», но он брал на абордаж корабли на обычном катере. За эту операцию ему не заплатили ни копейки. Может быть, я сумела отблагодарить его, не знаю. Я сделаю все, чтобы меня восстановили в должности. И никто не помешает мне. А теперь я вынуждена попрощаться с вами, капитан, — Николь звонко рассмеялась, — и сказать вам всего одну вещь, которую Шон повторял как молитву: «Искусство обмана состоит в том, чтобы сначала обмануть, а потом не обманывать».
2
Москва
Мысли адмирала Школьника в это время текли параллельно размышлениям капитана Абрамова. Николь представила факты, которые так или иначе вскрывали динамику общего количества случаев нападения на суда в Юго-Восточной Азии и косвенно подтверждали участие в них «Интерцептора», вышедшего на тропу кровавого беспредела в 2002 году.
В первом квартале 2002 года в мире зарегистрировано восемьдесят семь нападений, из них семь случаев угона, в то время как аналогичный период прошедшего года характеризовался иными показателями — шестьдесят восемь нападений и всего один угон. Из них семь нападений произошло в Сиамском заливе.
Адмирал не мог не отметить закономерности.
Начало 90-х годов — всплеск количества нападений на суда и снижение количества актов пиратства после введения совместных межгосударственных мер. На миллениум пришелся очередной рост количества случаев пиратских нападений. Опять же с 2002 года произошло резкое усиление пиратской деятельности именно в Сиамском заливе.
Но вот то, что пока выпадало из рамок закономерностей. С марта прошлого года по март нынешнего «Интерцептор» не совершил ни одного нападения. Во всяком случае, за двенадцать месяцев не было зарегистрировано ни одного обращения от потерпевших, где бы прослеживалась характерная для Накамуры жестокость. Это при том предположении, что Накамура сменил каперский катер. Но он, как оказалось, и на чем Блинков построил комбинацию, не сменил его.
Школьник выдвинул версию, которая не могла устроить его, но могла прийтись по душе Николь. Все дело в мальчике. Ёсимото уже год на «Ферме». А воспитательная работа его отца никак не вяжется с пиратскими нападениями воспитателя. Но это смотря как воспитывать.
Шон мог покончить с преступным промыслом и даже постараться выкинуть из головы все мысли о них. Только смерть многих десятков невинных людей осталась на нем несмываемым пятном.
Откуда в нем такая жестокость? — не мог понять Школьник. Кажется, он мстил. Может быть, все дело в надоевшем уже семейном конфликте? Если докопаться до психологии, а еще точнее — до американской психологии, то такое поведение покажется едва ли не нормой. Там каждый придумывает себе легенду, лишь бы полежать на диване и поделиться бредом с психологом. Там каждый четвертый ребенок подвергается насилию со стороны родителей или опекунов.
Принимая это в расчет, можно сказать, что Шон «успокоился», выиграв битву за сына. И все же. Все же трудно, невероятно трудно принять эту версию, мысленно переносясь на борт «Решетникова». Там Шон рубил головы невинным людям только потому, что ненавидел свою жену. Ему было проще снести одну — прелестную — голову и успокоиться раз и навсегда. Он совмещал «приятное с полезным», мстил и наживался? — спрашивал себя Школьник. Прямо психопат какой-то. Натуральный маньяк, поскольку ходил на дело с одним и тем же оружием, прятал его, холил и лелеял, видя в нем свой оскорбительно-маленький член.
Глупость. Бред. Но, как говорится, истина где-то рядом.
Она прогремела телефонным звонком и отдалась в ушах адмирала голосом Абрамова. Выслушав капитана, начальник управления положил трубку и тяжело сглотнул.
3
Вильман и Хаксли устали отдыхать. У них на усталость не хватало сил.
Сегодня Хаксли приснился жуткий сон. Он смутно помнил его содержание, но вот окончание сна, совпавшее с пробуждением, подняли на его голове волосы: он услышал стук упавшей мертвой руки. Ни один предмет на земле не издает такого жуткого звука. Хаксли снова мысленно перенесся на яхту миллионера. Он еще не отпустил горло девушки, а она — отпустила. Ее хватка ослабла, рука упала на свободный от ковра участок паркета. Страшный звук, четко дающий представление о смерти.
— Сходим в бар? — спросил Вильман.
Хаксли в очередной раз усмехнулся над его внешностью: «Лысый и небритый. Как будто скальпированный. Я обалдеваю. Человек со шрамом был симпатичнее. Карикатура».
Они не заглядывали в газеты, в противном случае натолкнулись бы не только на карикатуры, но и на снимки очень знакомого им корабля.
— Не знаю, — ответил Хаксли. — Не хочется спускаться. Уж скорее бы приехала подруга. Думаешь, колье у нее?
Вильман промолчал. Он думал в схожем ключе: скорее бы закончить эту работу и отдаться во власть наслаждения тишины своего дела. Больше никаких пиратских набегов — хватит, набегались. Он видел уютное бунгало на берегу моря с борта своей яхты. Больше ничего. Пытался представить образ женщины, встречающей его на берегу, но мысли стремительно возвращали его к исходному состоянию: он видит песчаную полоску и дом за ней. И все. Словно в этом мире не осталось другого клочка суши и куска белоснежной материи над головой. Странно... и чуточку пугающе. Так бывает, когда ты хочешь уснуть и рисуешь образы. Но они согласно правилу не могут вылезти за пределы рамки. Ты хочешь заглянуть за ее границы, но в ужасе понимаешь, что там ничего нет, потому что ничего не нарисовано. Пробуешь нарисовать, но воображаемая кисть водит по пустоте, капли краски с нее падают в бездну и пропадают в вечности.
— Сходим в бар, — наконец согласился Хаксли, приглаживая перед зеркалом свои золотистые волосы. — С хозяйкой парой слов перекинусь.
— Кинг-Конг так себя не вел, увидев белую бабу. Бросай подкалывать Аранту.
Вильман зашел в ванную комнату и закрыл дверь на задвижку. Из кармана широких брюк он вынул короткий нож, сделанный полностью из ацетатной смолы. Очень крепкое и надежное оружие. Вильман проверил его остроту на ногте большого пальца: лезвие оставило на роговом покрове крохотную стружку. Отлично. Он убрал нож в кожаный чехол и положил в карман. Спустив воду и оросив помещение освежителем воздуха, вышел в комнату.
— Сегодня твоя очередь платить за выпивку, — предупредил он товарища.
Они спустились в бар и заняли привычные места — в самом дальнем углу стойки.
