Николай Иванов - Афганский шторм

От волнения – куда от него деться, не каждый день в Генеральный штаб приглашают, – а также быстрого подъема по лестнице стало жарко. Захотелось остановиться, отдышаться, привести и себя, и мысли в порядок. И подполковник, словно поняв ее желание, стал останавливаться, здороваясь и перебрасываясь фразами со встречными на этаже. Оля и отдышалась, и даже поправила прическу – да, Валечка, вот тебе и парикмахерская, узнаешь – ахнешь, с кем твой звонок спутала, но ее спутник стал останавливаться все чаще, разговаривать – дольше, и ей уже стало казаться, что она совершенно никому не нужна здесь. Что исчезни она сейчас – и ничего не случится. Впрочем, она не могла и сказать, как должны были принимать ее в Генеральном штабе, она не то что ни разу не заходила в эти стены – ухитрилась ни разу в жизни не пройти мимо этого желтого здания по улице, хотя оно и стоит практически на Арбате. Но чувство одиночества, нет, не одиночества, а обреченности, хотя тоже нет, не обреченности – чужеродности, отторгнутости от этого мира, хотя она и не стремилась в него, ощущалось все сильнее. Благоговея к отцу, а значит, и к его работе, к среде, которая его окружает, сейчас она не могла перебороть в себе непонятное, необъяснимое чувство недовольства армией, ее порядками.

Нет, опять не так. Что ей быть недовольной, кто она такая? Ей было просто неловко и обидно за невнимание – пусть и не подчеркиваемое, но и не скрываемое подполковником. Все-таки они сами попросили ее приехать, а тут – стой у стены, жди, когда наговорятся. Хорошо, она дочь военного, а если так относятся и к гражданским? Что они могут подумать об армии?

Наконец, миновав несколько поворотов, они вошли в огромный кабинет с такими же огромными картами по стенам. Наверное, стены и возводились под эти карты. Боясь взглянуть на них, чтобы случайно даже не соприкоснуться с какой-либо тайной – карты у военных – это всегда тайны, – Оля не сводила глаз с поднявшегося из-за стола полного, не в пример отцу, полковника. Тот, однако, не предложил ей ни пройти, ни сесть.

– Нам нужно вызвать Василия Петровича в Москву, но сделать нужно так, чтобы просьба о приезде исходила от вас. Так нужно, – сказал он об уже известном.

– Хорошо, – ответила Оля. Захотелось вдруг одного: чтобы все это быстрее закончилось, чтобы выйти из этой духоты на улицу, где просто идут москвичи, просто едут машины, просто мигают светофоры.

– Ну, тогда все, – удовлетворенно кивнул хозяин кабинета. – До свидания. Ой, нет, еще один момент. Если Василий Петрович вдруг позвонит оттуда, из Афганистана, домой, ему тоже скажите, что это вы просите его приехать. А о том, что приходили сюда, – ни слова.

Полковник напомнил о том, что тревожило ее со вчерашнего вечера, и Оля решилась:

– А можно… спросить?

– Конечно, пожалуйста, – разрешил собеседник, но сам настороженно замер.

«Ага, значит, я вам все-таки нужна?» – заметила его напряжение Оля, и это придало решительности:

– А когда папа… Василий Петрович узнает, что это все же не моя… инициатива?

Полковник широко, облегченно улыбнулся:

– Сразу же, как только приземлится в московском аэропорту. Его встретят наши товарищи и сразу все скажут.

– Спасибо.

За что спасибо, почему спасибо, Оля не могла объяснить. Но это уже и не было главным. Просто она в самом деле знала отца и уже представляла, как он будет мучиться от неизвестности, переживать, строить догадки насчет этого дурацкого вызова. И чем быстрее все для него прояснится, тем конечно же лучше. А мама, что будет с мамой? Когда узнает она? Господи, что же она наделала? Может, отказаться от всего, пока не поздно?

10–12 декабря 1979 года. Кабул – Москва

Заплатин читал лекцию политработникам, когда его позвали к телефону.

– Попозже нельзя? Я занят.

– Сказали, срочно. Москва.

На связи был Ошурков, замполит одного из управлений Главпура.

– Василий Петрович, добрый день. Как настроение?

Настроением, как и погодой, обычно интересуются, если нечего спросить. А тут наверняка готовят к чему-то важному.

– Я слушаю вас, Леонид Николаевич, – помог начальнику начать разговор Заплатин.

– Василий Петрович, тут такое дело… – Наступила тишина, но на этот раз Заплатин промолчал. – Понимаете, ваша дочь…

Тут уж Заплатин не выдержал:

– Что с ней?

– Ничего, уверяю вас. Просто она обратилась в ЦК КПСС с просьбой встретиться с вами.

– Оля? В ЦК?! Это недоразумение, Леонид Николаевич. Она не могла обратиться в ЦК. С ней что-то случилось?

– Поверьте мне, ничего. Вам просто надо сегодня же вылететь в Москву.

– У нас через час стемнеет, да и самолетов на Москву нет.

– Самолет вас ждет в Баграме. Добирайтесь туда.

Лучше бы он этого не уточнял. Если прислали самолет – значит, у Оли страшная беда. Оля, Оленька…

– Но что с дочерью? Она-то хоть жива? – ни на мгновение не поверив в сказку про ЦК, крикнул, уже не сдержавшись, Василий Петрович.

– Конечно, жива. Успокойтесь. Но больше ничего не спрашивайте.

Жива! Главное, что жива. Но обращаться в ЦК… Нет и тысячу раз нет, такое мог придумать только человек, не знающий его дочь. В ЦК… Здесь что-то не то. Попала в больницу? В какую-нибудь банду?.. Дом – школа – институт – друзья… Где в этой цепочке и что могло случиться?

– Что случилось, Василий Петрович? – дошел до Заплатина голос Экбаля.

Телефонная трубка, зажатая в руке, тоненько и коротко попискивала, а подошедший Экбаль смотрел то на нее, то на своего советника.

– Ничего, Экбаль, ничего. Просто срочно вызывают в Москву. Я пойду собираться. Одни справитесь? – кивнул на зал.

– Конечно, товарищ генерал.

Уже справляются одни – это хорошо. Это очень хорошо. Но что с Олей? Если взять дом – что там могло случиться? Второй этаж, балкон застеклен. На кухне – газ. Но ведь если что – дверь на балкон как раз из кухни…

– В посольство, – попросил водителя.

– Ничего не знаю, Василий Петрович, – удивленно пожал плечами Табеев. – Честное слово. По моим каналам никакой информации на эту тему и близко не проходило. Но я думаю, что надо лететь, раз позвонили.

– У меня час времени, срочно вызывают в Москву, – поднявшись к себе в квартиру, с порога сказал жене. Боясь, как бы она не уловила тревоги и озабоченности в голове, добавил: – По делам службы.

«Зря уточняю, – тут же пожалел о сказанном. – Ничего не надо уточнять. Лечу и лечу».

Чтобы скрыть недовольство собой, сам начал доставать вещи, смотреть, что взять с собой на московские холода. И подсознательно ждал, о чем спросит, какой первый вопрос задаст Вика. И как они похожи с дочерью…

– Надолго?

Пронесло – это ее извечный вопрос с лейтенантских пор: не куда и зачем, а на сколько. Значит, с женой все в порядке, хоть она не будет волноваться. Но Оля, что с Олей?..

– Надолго? – думая, что он не расслышал, переспросила Вика.

Ответил уже искренне:

– Не знаю.

…Афганистан – не Союз, особенно по расстояниям: двадцать минут на вертолете – и уже в Баграме. Самолет для него уже был готов, но летчики, естественно, ничего не знали, им приказ: забрать и привезти. Единственное, взлететь засветло не успели, в Ташкент прибыли только утром. Там под парами, для него одного, уже стоял Ил-18.

«Что же это за почести такие? Что все таки случилось?» – вновь закрутилась пластинка под непрерывное хождение между креслами.

– Товарищ генерал, командир просит вас подойти, – позвал один из летчиков.

«Может, что-то передали, сообщили дополнительно», – заторопился в кабину Заплатин.

– В Москве нет погоды, не сажают, – обернулся к нему командир экипажа. – Предлагают лететь в Ленинград.

– Смотрите сами, я вам не начальник, – отдал судьбе свое время Василий Петрович.

Ленинград – это значит еще несколько часов неизвестности. Еще несколько часов не будет знать, что с Олей. Это – облегчение и камень. Отодвинется что-то страшное непонятное, темное, но ведь оно есть, есть, есть…

– Запросите еще раз, – попросил генерал.

Командир вновь начал переговоры с аэродромом, обернулся на стоявшего за спиной Заплатина, словно подтверждая земле, что пассажир на борту. Кивнул:

– Будут сажать.

Сели в слякоть и ветер. А у трапа уже ждали офицеры из Главпура:

– Товарищ генерал-майор, вас ждут начальник Генерального штаба и начальник Главпура.

– Но я же в гражданке.

– Они знают. Пожалуйста, – распахнули дверцу стоявшей у трапа «Волги».

Было 19 часов, когда он вошел в кабинет Епишева.

– А, Василий Петрович, здравствуйте. С прибытием. Как Обстановка на юге? – дружелюбно, без тени беспокойства за чью-то жизнь, спросил генерал армии. Может, и в самом деле с Олей все в порядке. – Ты давай рассказывай, а я здесь небольшие наброски буду делать к началу совещания.