Живой - Тимофей Петрович Царенко
— Мужик… иди-ка ты в жопу со своими шутейками, грузишь. У меня и так память стёрта, а с такими приколами я точно крышей поеду, — девушка скорчила брезгливую рожицу.
— Видимо, это тут что-то навроде триппера. Как тебе такой вариант: мы все перебрали, свинганулись, и от забористой наркоты потеряли память?
— Да что ты…
— Пожалуйста, не думай об этом!
— Чт… ауч! Слышь, волшебник, что за шоу? — девушка скривилась.
— Извини, красотка, я об этом думать не буду. Мне, знаешь ли, не хочется башку лишний раз травмировать.
— Ладно, клоун, буду тебя держаться. Таких как ты обычно последними убивают, — она оперлась об косяк.
— А с чего ты взяла, что нас хотят убить? — я задал резонный вопрос. На девушку в проёме было приятно смотреть. Платье красиво очерчивало крутые бедра и высокую грудь. На вид лет… Да сколько угодно. Смотрелась молодой, свежей. Я верил этой внешности? Я её хочу?
— Эй, чудила, ты, конечно, извини, но так откровенно взглядом меня раздевать — это наглость! — она покачала головой.
— Ладно, извини… пойдём лучше приколюху покажу.
Я увлёк девушку за собой, в туалет.
— Вот!
— Мужик, если ты мне покажешь как смачно облегчился, отвечаю, тебе не обломится, будь ты хоть трижды красавчиком! — девушка наконец-то рассмотрела предмет у меня в руках. — И что это? — её брови поползли вверх.
— Мягкий материал. Стоял рядом вон с тем древним туалетом, — я вручил незнакомке свою находку.
— Бумага…
— Что?
— Что «что»?
— Что «бумага», говорю?
— А хрен знает «что», но эта штука называется бумага, — русоволосая покрутила рулон в руках.
— И зачем она тут?
— Ни единой мысли.
— Вот и я о том же. Элемент декора? Головоломка?
— На такой рисовали! — выдала идею девушка.
— Ты хочешь сказать, это для рисования?
— Возможно…
— А тут есть какие-то приборы для этого? Краски, там… — мы оглядели туалет, но ничего не нашли.
— Так, а чем тогда предполагалось рисовать? — озвучила незнакомка очевидный пробел в нашей идее.
Мы переглянулись, и русоволоска поспешно отложила рулон в сторону и поторопилась вымыть руки.
— Слушай, Клоун, а может это для того, чтобы воду с рук вытирать?
— Там есть другие куски бумаги, видимо, для рук.
— У меня как-то отпало желание разгадывать тайны древнего сортира. Очень странно у нас заблочена память. Я знаю слово «бумага», но когда я думаю о бумаге, я могу вспомнить только этот вот белый рулон.
— Аналогично. А ещё я знаю, что у человека есть имя. Как мне тебя звать?
— А что первое на ум лезет?
— Красотка.
— А я красивая? — девушка неожиданно смутилась.
Я покивал и ещё раз раздел её взглядом. Интересно, а она пищит или стонет? А может ойкает?
— Хорошо, буду Красоткой. Мне нравится. А ты Клоун.
— Клоун не нравится мне! — озвучил отношение к идее.
— А мне не нравится, что ты меня во всех позах трахнул взглядом. Каждый страдает по-своему. — Пойдём, Клоун, будешь моим кавалером.
— Кавалеры рассчитывают на то, что затащют кавалершу в койку, — какая-то часть меня говорила, что такой поведение социумом не одобряется. Другая половина говорила, что секс — это первейшая потребность организма. И что всё под контролем.
Девушка окинула меня оценивающим взглядом. Задумчиво прикоснулась к губе.
— Я подумаю. Двигаем.
От девушки приятно пахло свежестью и чем-то… очень необычным. Духи что ли?
Короткий коридор вывел нас в большой зал. В центре его овальный стол. На нём восемь тарелок, напротив каждой нелепый стул с гнутыми ножками.
— О, уважаемые, а не подскажете, может вы что-то помните? Или знаете? — круглый, как колобок, мужчина, подбежал к нам, размахивая руками. На его живом лице плескалось полнейшее отчаяние.
— Конечно!
Я с готовностью закивал, а Красотка закатила глаза в жесте показного отчаяния.
— Мы все соучастники страшного преступления. Настолько ужасного, что мы все вместе решили его забыть. Мы проснулись в необычном, но безопасном месте. Наши финансовые счета полны денег, и мы не можем физически вспомнить, как мы тут оказались. Только так мы можем себя не выдать. И да, если что, мы там все, под конец, свинганулись. Почему бы не развлечься, раз ты даже это не запомнишь?
На меня в полном обалдении уставился не только мужик, но и ещё пара человек в комнате. Невысокий мужчина с тонким нервным лицом и долговязый старик. Его белую бороду оплетали тонкие косички. Он реально был высок, и было видно, что ему непривычно, он постоянно кивал телом. Словно он раньше о что-то опирался, а сейчас этого нет.
— Не слушайте этого балабола, ему ампутировали не только память, но и чувство юмора.
— А ты за него можешь так авторитетно заявлять, девочка?
— Он мне только что демонстрировал свёрток из белой бумаги, это такой мягкий материал. Он утверждал, что люди, которые оправляли свои естественные надобности, на этом свёртке рисовали в процессе. Чем и зачем — уточнения нет, — сдала меня Красотка. — И версию про «свингернулись» я тоже слышала, только малость иную.
— Девочка моя, зачем ты так явно настраиваешь собеседника против меня? Это ведь могла выйти преотличнейшая шутка, — поворачиваюсь лицом к Красотке, и её разглядываю пристально.
— Дядя, это ты не понял. Хочешь, чтобы я тебе на лицо села — порази меня чем-то более весомым, чем профессиональные завирания, — красотка отправила мне воздушный поцелуй.
— Прихоть женщины — закон, — кланяюсь.
— Фу, что за безвкусный сексизм! Мы с тобой просто партнёры, дядя, и просто думаем, трахнуть друг друга или нет. Я тебе озвучиваю порог входа, так сказать.
— Беру тогда смелость дать обещание, что до конца дня я поражу вас в самое сердце своей изысканной шуткой так, что вы признаете, что мои приколы — это истинное искусство!
— Хорошая заявка, Клоун, мне нравится. Люблю я, знаешь ли, когда мужчины на себя лишнего берут. Но я совершено не помню, откуда я это помню.
— Нас нельзя лишить памяти, чтобы не оставить инвалидами. Наше взаимодействие с телом происходит в том числе и за счёт накопленного телесного опыта. Ты разучишься ходить, если не дышать. По сути лоботомия, зачистка мозга. У нас память заблокирована. Мы не
