Александр Золотько - Под позолотой — кровь

   Сейчас же Даша просто встала с постели и, кутаясь в простынь, подошла к двери.

   – Кто там?

   – Санитарная проверка, – раздался из-за двери голос дежурной по этажу, и другой голос, тоже женский, но более молодой, добавил, – откройте, пожалуйста, это всего на пять минут.

   – Пожалуйста, – спокойно сказала Даша и повернула ключ в замке.

   – Рановато спать собралась, – с непонятной иронией сказала вошедшая первой в номер дежурная.

   – Устала, – улыбнулась Даша. Она действительно чувствовала себя уставшей, но это была приятная усталость. Она чувствовала, что в ней произошли какие-то изменения, но ее это не пугало. Как не испугало то, что вошедшая вместе с дежурной женщина внимательно посмотрела в ее лицо, а потом прошла по комнате, рассматривая смятую постель и скомканную одежду.

   – Устанешь при такой работе! – недовольно бросила дежурная и брезгливо отодвинула носком туфли что-то из Дашиного белья.

   – Я в отпуске, – улыбнулась Даша и улыбнулась искренне. Она помнила зачем приехала в этот город, помнила, что именно они здесь делали, но это как-то отодвинулось и стало малосущественным. Она действительно чувствовала себя в отпуске, и это ее радовало. Даже не отпуск – каникулы, каникулы, которые были у нее очень давно, – у меня каникулы.

   – Отпуск, каникулы – сама не знает, что у нее. Ездит кто попало к нам.

   – Не нужно так волноваться, Семеновна, – вмешалась женщина, выйдя из душа, – все здесь в порядке. Вы извините, что мы вас побеспокоили, вы кажется, спали.

   – Да нет, ничего, спать мне совсем не хочется.

   – До свидания, – сказала женщина и вышла. Дежурная окинула Дашу презрительным взглядом и вышла из номера, громко хлопнув дверью.

   Даша посидела на кровати, прислушиваясь к себе. Она оставалась прежней и одновременно стала совсем другой. Даша помнила всю свою жизнь, каждую ее минуту, помнила всех людей, которые умерли от ее руки, но это было как бы во сне, пусть в реальном до ужаса, но, тем не менее, сне.

   Даша словно проснулась. Она проснулась через восемь лет, после того, как уснула, когда с ней произошло то… Но она проснулась, и тот день больше не висел над ней проклятием.

   Она стала снова семнадцатилетней, она чувствовала себя семнадцатилетней, и она хотела быть семнадцатилетней. Даша просто не могла сидеть в номере и ждать, пока за ней приедут. За окном были люди, была музыка, где-то там было море и были огни, и веселье – все это звало ее. Даша не могла противиться этому зову и не хотела ему противится.

   Она потеряла слишком много времени, слишком много дней прошло под страшным давлением кошмара, и теперь, когда появилась такая возможность, мозг ее торопился отбросить те страшные воспоминания. Даша снова жила, и жизнь ее пьянила.

   Стены номера сжимали ее, не давали вздохнуть свободно, и Даша решила не сопротивляться своему желанию. Она приняла душ, оделась и пошла в ресторан.

   – Глянь, какая сука, – сказал Локоть, когда Даша вошла в зал.

   Сявка оторвался от фужера с водкой и посмотрел на вход:

   – Нормально, позовем за стол?

   – Крышей поехали, мудаки? – взорвался Графин, – мало вам неприятностей? Еще захотели?

   – Это ты о чем? – засмеялся Сявка, – Нам сказали погулять, как следует. Вот и погуляем.

   Обычно Сявка не особенно разговаривал, но события дня и водка его расшевелили, и он не собирался отказывать себе в развлечении. В принципе, на месте Даши могла быть любая другая женщина, но этим вечером Сявке нужен был кто-нибудь чистый и светлый, чтобы втоптать его в грязь. Шалавы его не устраивали.

   Локоть его поддержал и тогда, когда Сявка предложил отхарить бабу, и тогда, когда они отправились за ней следом, а Графин снова запсиховал. «Они нас перемочат!» – сказал Графин в зале и Локоть сказал: « Пусть на них Пень шестачит».

   Даже тогда, когда в кафе Сявка предложил избавиться от шедшего за ними от самого кабака человека Грека, Локоть согласился не задумываясь. Хуле с ними цацкаться, в натуре! И так они слишком долго терпели. Ну и болт с ними! Карась и Пень у них – их проблемы.

   Водка и обида придала их мыслям определенное направление, и они не собирались с него сходить. Бедняга, наблюдавший за ними, пошел за киоск как привязанный и, увидев выражение лиц Локтя и Сявки, попытался их припугнуть, но длилось все это всего несколько секунд. Он даже крикнуть не успел. Графин просто побелел, он не ожидал такого. Он рассчитывал, что быки просто вырубят этого парня, и потом можно будет отмазаться, мол, пьяные были, не соображали.

   Графин шарахнулся от трупа, потом как загипнотизированный прошел в кафе, а потом двинулся вместе с ними по пустеющей набережной за уходящей Дашей.

   А Даша не видела их, не видела их взглядов, не слышала их разговоров. Она забыла, что нужно внимательно осматриваться, что нужно подозревать всякого как потенциальную угрозу. Она бездумно гуляла по набережной, сидела возле стойки бара, а потом ей захотелось пройтись в одиночестве вдоль моря, по пляжу, и она пошла к лодочной станции.

   – Сейчас мы ее… – сказал Сявка и сплюнул, – только я первый, слышали?

   – А мы ее сразу отдрючим, вдвоем, – хмыкнул Локоть, – в два конца, а Графин на атасе постоит.

   Они спустились вслед за Дашей на пляж, Графин спускался последним и оглянулся. Со стороны набережной приближалась парочка.

   – За нами кто-то прется.

   – Возьми вот тут железяку, и если они сунуться – сразу по голове, – посоветовал Сявка.

   – Только нам не мешай.

   Графин нашарил какой-то прут возле своих ног и отступил в темноту под солнцезащитный грибок.

   Двое на верху остановились. Девка что-то громко говорила, мужчина переклонился через перила. Что-то высматривает, падла.

   Не нужно, только не спускайся сюда.

   Графин судорожно сжал прут в руке. Не надо, хватит с него сегодня, хватит. Мужик наверху что-то сказал, и его подруга наконец замолчала.

   Мужик подошел к лестнице, постоял. Потом обернулся к подруге и сказал: « Ты меня здесь подожди, я быстро!».

   Графин услышал какой-то шум сзади. Оглянулся. Эти кретины, Сявка и Локоть все-таки достали бабу. Спускавшийся по ступенькам приостановился, прислушался, а потом стал спускаться быстрее. Графин еще успел рассмотреть в руках у мужика какой-то предмет и ударил прутом по темному силуэту.

   Глава 11

   Пока Грек вызванивал Качура и Селезнева, пока получал от своих людей информацию, Король размеренно ходил по кабинету, заложив руки за голову, и думал.

   Чувство, что события вышли из-под контроля, усиливались и приобретали вид уверенности. Раньше Королю уже приходилось сталкиваться с ситуациями, когда все, казалось, обрушилось, и никто не сможет разобраться, а тем более, вовремя отреагировать на информацию, потоком обрушивающуюся на голову. И всегда Королю удавалось найти выход и принять правильное решение, пользуясь одним простым способом.

   Каким бы стремительным не был поток происходящего, Король мысленно отходил в сторону и пытался понять логику, по которому этот поток формируется. И поняв ее, действовал, уже не реагируя на новую информацию, а принимая во внимание только логику происходящего.

   Это приносило пользу. Всегда. С сегодняшнего дня – почти всегда. Почти, потому, что Король не мог понять логику происходящего. И если вдруг начинало брезжить решение, происходило нечто, превращавшее логику в безумие.

   И кроме этого – на плечи Короля навалился груз, истинной тяжести которого он раньше не представлял. Он знал, что многие, даже тот же самый Симоненко, относятся к нему как к преступнику и убийце. Но сам он считал, что его руки не запачканы. Он никогда до этого не убивал, и не отдавал приказ на уничтожение посторонних, не играющих в его игры, людей. До последнего дня.

   Король остановился и посмотрел на Грека. Вот Грек – прирожденный убийца. Он создан для того, чтобы… Хотя – нет. Ведь Грек не расценивает свои поступки как насилие или убийства. Для него это неотъемлемая часть жизни, и он просто не может себе представить, как можно решать проблемы иначе.

   Грек оценивает все происходящее достаточно просто, и основным мерилом правильности является необходимость происходящего для него, Грека, для его безопасности, для безопасности его семьи и успеха его дел. Все остальное было просто подробностями.

   Грек почувствовал на себе взгляд и поднял глаза. Король поспешил отвести свои – всегда считал, что способность выдержать взгляд оппонента признак силы характера, а вот сейчас не мог даже просто принять взгляд Грека. Королю казалось, что в этих глазах он увидит насмешку и превосходство.