Фридрих Незнанский - Убийственная красота
— Тихо! — Грязнов так произнес это слово, что женщина смолкла. — Вы хотите правды?
— Да!
— Вы уверены, что вы хотите знать всю правду?
— Да.
— Скажите, как вы думаете, от чего на вашей даче умер электрик Круглов?
Марина побледнела.
— Он отравился водкой. Остановка сердца. Так сказал Марат.
— А вы во всем верите вашему мужу?
— Да!
— Он вас, Марина Ильинична, обманывает. Давно и по-крупному.
— Что?
— Во-первых, он вам изменяет. Мне больно говорить об этом, но нужно. Чтобы вы отнеслись серьезно ко всему, что я скажу дальше.
— Вы лжете! — выкрикнула Марина.
Грязнов открыл сейф, вынул толстую папку. Открыл ее, нашел несколько отксерокопированных фотографий в пластиковом конверте.
— Смотрите.
Литвинова побелела. На снимках обнаженный Марат обнимал, ласкал, занимался любовью с незнакомой красивой женщиной.
— Это… фотомонтаж.
— К сожалению, нет. Голос Нестерова был записан вашим супругом на диктофон. Эту запись прокручивала каждую ночь вот эта дама, с этих порноснимков. Вот распечатки разговоров, вот их переговоры друг с другом.
Марина пыталась смотреть, строчки плыли перед глазами.
— Вы не можете прочесть. Хорошо, я вам зачитаю.
— Я вам все равно не поверю. Мало ли что у вас здесь написано!
— Что ж, тогда послушайте.
Он достал портативный магнитофон, включил запись. Марина Ильинична услышала голос мужа и незнакомый женский голос:
— Привет, зайка!
— Марат? Как дела?
— Все идет своим чередом. Она уже почти созрела. Сегодня ночью выдала нужный текст: я его убью.
— От слов до дела еще шагать и шагать.
— Не скажи. Ты не знаешь Марину. Она за меня загрызет любого. А я уже дал ей команду «фас». Так что неделя, не больше. Ты только не расслабляйся. Звони каждую ночь.
— Господи, как я устала!
— А я? Тебе хоть притворяться не нужно. А я на последнем издыхании. Надо еще потерпеть, любовь моя! Впереди свобода и деньги.
— Ну-ну. Неделю я еще потерплю. Но не больше, — рассмеялась женщина.
Раздался щелчок. Пленка остановилась. На Литвинову было невозможно смотреть. Лицо ее скривилось, губы не слушались.
— Вам плохо? Врача?
Она отрицательно качнула головой.
— Это… Это от какого числа запись?
— Эта запись сделана позавчера. Я дал прослушать ее вам, чтобы вы поняли, что ваш муж — это организатор преступного плана убийства одного человека ради устранения другого. Вы были невольным соучастником; некая гражданка Руденко, чей голос вы слышали, — соучастником вполне осмысленным. Это она каждую ночь прокручивала для вас запись голоса Нестерова, сделанную вашим мужем. Круглов был исполнителем убийства. А когда план устранения Нестерова сорвался — он придумал новый план его убийства, где роль исполнителя предназначается вам.
Литвинова долго молчала. Наконец произнесла ровным, бесцветным голосом:
— У вас еще есть ко мне вопросы?
— Сегодня нет.
— Меня сейчас куда повезут? В Бутырку?
— Почему? Домой. Вы дадите подписку о невыезде, и все.
— А потом?
— Будете приходить на допросы. Пока следствие не закончено. Вас выписали с больничного?
— Да, я здорова, — тем же ровным голосом ответила Литвинова.
— Это хорошо. Тем не менее я распоряжусь, чтобы вас довезли домой на машине.
— Спасибо.
Когда Литвинову увезли, Грязнов позвонил Турецкому:
— Ну, Саня, дело сделано. Литвинова дала признательные показания.
— Признательные? В чем?
— Это она Климовича устранила. Вернее, ее муженек замечательный ее руками и руками Круглова все и провернул. Но она-то считала, что Марат ни при чем. Что он у нее святее папы римского. Пришлось все же глаза ей раскрыть.
— Ты рассказал про Руденко?
— А иначе никак. Иначе она ничего не понимает. Мы все — мерзавцы, а он у нее — белый и пушистый. Завтра отказалась бы от показаний, и начинай сначала.
— Ну не знаю. Может, ты и прав. Но какова скотина этот Литвинов! Душа у меня на него горит!
— Теперь уж мы до него доберемся. Ладно, до связи!
Оперативник довез Марину и ее соседа до Староконюшенного переулка.
— Спасибо, дальше мы сами, — ровным голосом произнесла Литвинова.
Они миновали двор, поднялись на свой пятый этаж. Марина вставила ключ в замок.
— Маринушка, ты как? — спросил Александр Семенович.
— Я ничего, дядя Саша, — открывая дверь, откликнулась Марина. — Я только устала очень.
— Душой-то тебе легче стало?
— Душой… легче, — усмехнулась Марина.
— Ну отдыхай, милая. Я тебя тревожить не буду. — Он исчез в своей квартире.
— Спасибо.
Она захлопнула входную дверь, закрыла двери в комнаты. Наглухо закрыла все форточки. Прошла на кухню, к плите. Повернула все ручки на максимум. Открыла пластиковую дверцу духовки, села на низенькую табуретку для ног, сунула голову в духовку.
«Ничего. Это недолго. Скоро все кончится», — подумала она.
…Литвинов пришел, по обыкновению, поздно. Он был раздражен. Весь день Марина не отвечала на телефонные звонки. Позвонив консьержке, узнал, что его жена уходила куда-то вместе с соседом. Где была?
— Марина? — позвал он.
Тишина. Литвинов прошел в кабинет, скинул пиджак. Налил себе в квадратный стакан виски, закурил сигарету и пошел искать жену, в раздражении щелкая зипповской зажигалкой. В гостиной ее не было. Спит? Но Марины не было и в спальне. Он открыл дверь кухни…
Грохот взрыва потряс этажи добротного, сталинской постройки дома.
Глава 25
Последний аккорд
Алина Солнцева стояла возле метро, поджидая свою давнюю, самую близкую подругу, Веру Горбовскую. Они дружили еще с театрального, несмотря на то что после завершения учебы пути их разошлись. Вера часто снималась, много работала в театре, разъезжала по городам и весям то с гастролями, то с киношными экспедициями. Правда, в последние годы Горбовская плотно осела дома, тщательно оберегая семейный очаг, где, кажется, навсегда задержался очень симпатичный Олег Золотарев и где подрастала очаровательная Сонечка.
Сама Алина работала на телевидении. Сначала диктором, затем ведущей одной из популярных программ. Телевидение съедало все ее время.
Подруги виделись редко, но почти ежедневно перезванивались и были в курсе всех событий, важных и несущественных, в жизни друг друга.
Алина знала, что Вера и Олег приглашены в последний проект Бояринова. И радовалась за Веру, которая, как казалось Алине, слишком пылко отдала себя семейному очагу. Просто-таки зарыла свой талант на кухне. Правда, Бояринов, этот гений зла, человек для женщин небезопасный, но брак Веры и Олега казался столь прочным, что, по мнению Алины, был не по зубам даже Бояринову. Когда Вера сообщила ей телефонным звонком о предстоящей работе, Алина благословила подругу:
— И давно пора! Сколько можно обеды готовить и пыль вытирать? Думаешь, это кто-то оценит?
— Вообще-то Олег это ценит. Но вопрос уже решен, мы подписали контракт. Очень выгодные условия, я его уговорила.
На два месяца подруга исчезла из поля зрения. Алина знала от коллег-кинообозревателей, что съемки идут вовсю. И вот они закончены. И опять-таки от одной из околокиношных дам Алина услышала жуткую новость: брак Веры и Олега на грани распада. Дама даже обозначила это так: за гранью распада.
Алина немедленно позвонила Горбовской. И договорилась о встрече.
Ну вот и она. Господи, да она ли это…
— Здравствуй, дорогая, — бодрым голосом приветствовала подругу Алина, внутренне ужаснувшись перемене в ее облике.
Осунувшееся, постаревшее лет на десять лицо, вылезшие откуда-то морщины, опущенные углы рта, угасшие глаза. Даже волосы, прекрасные пепельные волосы, выглядели тусклыми и казались седыми.
— Что с тобой, Верочка? Ты неважно выглядишь. Так устала на съемках?
— Да уж, — криво улыбнулась Вера. — Ладно, на ходу не хочу. Куда пойдем?
— Здесь «Голливудские ночи» рядом.
— Что ж, пойдем. У меня там скидка. Правда, я после съемок разбогатела, — Вера невесело усмехнулась, — но неизвестно, на какой срок это богатство растягивать.
Они сели в дальнем углу, заказали по коктейлю. Горбовская достала пачку сигарет.
— Ты снова куришь? После десятилетнего перерыва? Кажется, Олегу это не нравилось?
— Да. Все изменилось. И Олегу теперь все равно, курю я или нет. Давай выпьем.
Алина внимательно смотрела на подругу, стремительно опустошившую бокал «Голубой Маргариты».
— Что случилось, Вера?
— Что? — Вера щелкнула зажигалкой, глубоко затянулась. — Он меня бросил.
— Кто? Олег? Этого быть не может! У вас были изумительные отношения…
— Изумительные… Нет ничего постоянного под солнцем. И изумительного тем более. Так учит нас мессия Бояринов.
