Фридрих Незнанский - Крайняя необходимость

— Девушке? — заинтересовался Гордеев.

— Ну да.

— И позвонил?

— Позвонил. О встрече, кажется, договаривался. Ха! Он, кстати, лоб здорово разбил, когда жена врезалась. Значит, оставляем водилу «скорой» и мою жену — пусть вызывают ГИБДД, и с этим Великановым садимся в мой «форд-экспедишн»…

— Стоп, — не утерпел-таки Гордеев. — А почему водитель остался, а не сел за руль?

— А, я забыл сказать! Он руку сломал.

— О господи, — покачал головой Гордеев, хотя знал об этом.

— Это только начало, — пообещал Степанюк. — Садимся в машину, едем в больницу, доктор мне так обнадеживающе говорит: «Ненавижу аппендициты». Я перебздел, честно говоря, спрашиваю почему. Он отвечает, что вроде фигня фигней, а вечно с ними мороки немерено. Надо их в детстве вырезать. Значит, едем, картинка что надо: я корчусь от боли, и у доктора вся морда в крови. Но, на удивление, без приключений доезжаем до больницы, все-таки недалеко было, хотя могли еще быстрее поехать, просто доктор немного напутал. Вот. В больнице он посадил меня в каком-то коридоре и убежал по своим делам. Я и сижу, жду, а там, страшно сказать, — здоровенная очередь из корчащегося народа. И за это время у меня вообще вся боль проходит! Ну то есть вообще!

— Поздравляю.

— Это давно было, — напомнил Степанюк. — Плевать уже. Живот-то прошел, но зато! Начинает болеть рука, которую я, как оказалось позже, вывихнул, свалившись с кушетки в «скорой», когда в нее жена врезалась.

Гордеев вздохнул. В другой ситуации он бы расхохотался, но сейчас ему начало казаться, что этой истории не будет конца.

— …В общем, когда дошла моя очередь, меня обязали остаться в больнице на сутки, дабы не повторился приступ, который был вроде расценен как какой-то спазм, но, может, и аппендицит. Великанов на этом как раз и настоял. Оказывается, он звонил справиться обо мне. Вот такой вот мужик.

— Хороший мужик, — серьезно подтвердил Гордеев.

— А я что говорю? Лежу я, значит, в больничке, врачи уже больше интересуются вывихнутой рукой, чем животом. Часа через четыре приезжает грустная жена. Начинает меня утешать: мол, тачку починим и все такое. И мою, и твою. «Какую еще „мою“, — говорю. — Сбрендила, дура?!» — «Так ты ведь, бедненький, наверное, когда ехал сам, тогда и свою разбил, она ж у больнички стоит с боком протараненным, и зеркало висит на проводе». Короче, пока я лечился, моему стоящему на обочине джипу какой-то грузовик продрал весь бок — двери порвало насквозь, блин!!!

— Сочувствую.

— Да ладно, это давно было, — отмахнулся Степанюк, хотя явно переживал все заново. — И, конечно, уехал. И что же я имел в результате? Из-за того что накануне вечером плотно пожрал жареной картошки с салом, с утра случился какой-то заворот кишок, а потом — две разбитые буквально в хлам машины. Ну и вывихнутая рука, конечно.

— Скажите, Степанюк, — сказал Гордеев, — это все, конечно, очень интересно, но меня интересует только одна вещь. Когда вы ехали в больницу, вы останавливались где-нибудь?

Степанюк помотал головой.

— Точно? Ведь уже много времени прошло, вы могли забыть.

— Да вы что! У меня весь этот день перед глазами стоит как замедленное кино! Еще и поехали дурацкой дорогой, могли время сэкономить, а вышло на четверть часа дольше.

— Вот как? — заинтересовался Гордеев. — Почему так случилось?

— Я уже говорил: потому что доктор правильной дороги не знал. Ну он же доктор, а не водила — у меня к нему претензий никаких. Тем более что он, вообще, теперь свой братан фактически — по первой ходке отдувается.

— Значит, вы ехали как-то в объезд?

— Ну вроде того. Даже в маленький затор встряли возле «Энергомаша». Там еще, помню, он знакомого встретил.

— Как это — сидя в машине? По тротуару кто-то шел?

— Не, рядом с нами тачка остановилась — совсем вплотную, и доктор поздоровался.

— Как — поздоровался?

— Ну как здороваются? За руку, конечно.

— Конечно? — удивился Гордеев. — Послушайте, Степанюк. Если вы сидите за рулем, станете вы высовывать руку в окно?

Степанюк задумчиво потер давно перебитую переносицу.

— Да вроде нет…

— А вы видели человека, с которым он здоровался?

— Не, я на машину смотрел.

— Почему? Чем она примечательна?

— Так «ягуар» же! Черный! Красавец! Как тут не смотреть?

— Действительно, — согласился Гордеев. — На номер вы поэтому внимания не обратили…

— Я что, лох? — возмутился Степанюк. — Поэтому и обратил! Сразу заинтересовался — наша машина или московская?

— И оказалось?

— Московская, — вздохнул Степанюк. — Жаль. Я вообще-то патриот. Но в Химках пока таких тачек не встречал.

— То, что вы патриот, — это чувствуется, — подтвердил Гордеев. — Так какой был номер у «ягуара»? — Адвокат уже не сомневался, что Степанюк и номер помнил.

Когда Степанюк ушел, Гордеев позвонил Грязнову в Москву и попросил пробить номер «ягуара». После этого он позвонил водителю Прохорычу и поинтересовался, насколько хорошо доктор Великанов знал город.

— Серега-то? — удивился Прохорыч. — Да как свои пять пальцев! У него какой-то топографический талант был, на местности парень лихо ориентировался. Даже если мы оказывались черт-те где, он всегда первый правильную дорогу угадывал.

— А машину он хорошо водил?

— Отменно. Да, Серега Великанов — это был человек, — вздохнул Прохорыч.

— Почему — был? — возразил Гордеев, но в дискуссии вступать не стал и закончил разговор.

Итак, доктор Великанов, судя по всему, совсем даже не заблудился, просто удачно воспользовался ситуацией. Не было у него никакой девушки — это всем известно. Он договаривался о встрече, и встреча эта была — с водителем «ягуара». Их машины стояли рядом некоторое время. Для умелого водителя — это не бог весть какая задача. И значит… Нет, не стоит забегать вперед, оборвал себя Гордеев. Надо дождаться новостей из Москвы.

Турецкий сидел в меркуловском кресле и с неудовольствием думал, что, пожалуй, он начинает привыкать к этому кабинету и к… к чему, спрашивается?! Когда же все это кончится? И куда делся генеральный, который то предлагал вместе поужинать, то исчез и не появляется на работе, — и вот даже его верная секретарша-эсэсовка не знает, где его носит…

Зазвонил телефон.

— Александр Борисович, здравствуйте!

— Здравствуйте, — сказал Турецкий, не узнавая голос.

— Как здоровье Константина Дмитриевича?

— Очень даже ничего, — бодро ответил Турецкий. — А кто говорит?

— Иванов.

— Иванов? — Турецкий не сразу сообразил, что это значит, потом спохватился: — Доктор?! Ну куда же вы пропали? Мы тут уже, можно сказать, пьем за ваше здоровье!

— Меркулову я бы пока не советовал, — вполне серьезно сказал Иванов.

— Фигурально, — поправился Турецкий. — Фигурально пьем.

— Это как? — заинтересовался Иванов.

— Ну… Трудно объяснить… — Турецкий и сам не знал как. — Это надо видеть.

— Не сомневаюсь, сильное зрелище, — засмеялся Иванов.

— Да уж… Слушайте, доктор, что же вы пропали?

— То есть?

— Вы обещали мне найти барышню, с которой ваш приятель Великанов крутил роман.

В трубке возникла пауза.

— Доктор, вы где? — позвал Турецкий.

— Я слушаю.

— Ну так как же?

— Вообще-то Великанов не был моим приятелем, он был приятелем Стаса Саленко. А я… Мы с ним были просто однокурсники.

— Знаете что… А ведь он вас даже не вспомнил.

— Вот как?

Турецкому показалось, что в голосе хирурга появились чуть насмешливые нотки.

— Да-да! Мой друг, адвокат, ездил к нему в колонию и…

— Значит, это правда? — сказал Иванов.

— Что?

— Что он кого-то застрелил.

— Похоже, что так.

— Александр Борисович, давайте встретимся, если я могу чем-то помочь, я готов рассказать о нем все, что знаю.

Турецкий немного подумал.

— Вам нужно встретиться не со мной, а с адвокатом, который его защищает. Это мой друг, ему вы можете сказать все. Так что там с этой девушкой? Она что-то про него знает особенное?

— Ее зовут Катя.

— Замечательно. И…

— Александр Борисович, я сказал вам неправду. Эту девушку мне искать не пришлось.

— Почему? — напрягся Турецкий.

— Она моя жена.

Турецкий предположил было худшее, поэтому истинный смысл сказанного дошел до него не сразу. По крайней мере, она жива, рефлексивно подумал он.

— То есть… Подождите, что получается? Вы отбили ее у Великанова? Вы с ним враги?

— Не совсем так.

— А как?

— Я женат на Кате, той самой Кате, с которой у Сергея Великанова был роман до меня.

— Не вижу разницы, — сказал Турецкий.

— Разница в том, — заметил Иванов, — что сначала она ушла от Великанова. А наш роман начался много позже.