Андрей Таманцев - Угол атаки
— Да.
— Как вы подали информацию?
— Буквально. У меня не было возможности ее оценить.
— Кто отдал вам приказ взорвать «Мрию»?
— Центр.
— Центр — это УПСМ?
— Ой, мама, шика дам, шика дам.
* * *
Снова блок. УПСМ — табу. Это табу имело однозначное толкование. Центр — это и есть УПСМ. Без вариантов. Но Тимашуку нужна была не уверенность. Ему нужны были доказательства. Прямые. Четкие. Не допускающие никаких толкований. Что ж, нужно попытаться обойти заблокированный участок сознания.
* * *
— Кто из ваших друзей знал о задании?
— Никто. Только я.
— Вы не похожи на слепого исполнителя приказов. Вы не взялись бы за это дело, если бы вам не объяснили цели. Вам ее объяснили?
— Да.
— Что вам объяснили? Скажите это не мне. Скажите это своим друзьям.
— Отсюда идут поставки самолетов в Афганистан, талибам. ЦРУ знает об этом. Они подготовили операцию по перехвату.
— ЦРУ? Какое еще ЦРУ? О чем вы говорите?
— Да, ЦРУ. Центральное разведывательное управление США.
— Откуда вам известно об операции ЦРУ?
— Их человек встречался в Будапеште с полковником Голубковым. Я читал расшифровку разговора.
— Полковник Голубков — начальник оперативного отдела УПСМ?
— Да.
— Он дал вам это задание?
— Нет.
— Кто дал вам это задание?
— На вернисаже как-то раз.
— Задание дал вам генерал-лейтенант Нифонтов?
— Случайно встретила я вас.
— Для чего нужно было отправлять вас сюда?
— Чтобы помешать отправке истребителей. Их перехватят в Пакистане. Их уже ждут.
— Отправку можно было просто отменить. Для этого вашему Центру достаточно было предупредить кого надо.
— Они предупредили. Предупреждение игнорировали.
— Могла произойти накладка. Предупреждение не дошло.
— Оно дошло. Это не накладка. Это торпеда.
— Какая торпеда? В кого нацелена эта торпеда?
— В президента. В Россию. ЦРУ предупредило, что предаст факты широкой огласке.
Это будет удар по России.
— Президент — не Россия. Этот трухлявый алкаш — Россия?
— Какой есть. Мы его сами выбрали.
— И вы рискуете жизнью, чтобы его защитить?
— Мы защищаем не человека. Мы защищаем честь России. Во всем мире о нас будут думать как о бандитской стране.
— Срать нам на то, что о нас будут думать!
— Вам срать. Нам не срать.
— Кто дал вам это задание? Отвечайте, Перегудов!
— Но вы вдвоем, вы не со мною.
* * *
Секундная стрелка стремительно бежала по циферблату сверхточных швейцарских часов, отмеряя последние круги чьих-то жизней.
До конца действия «Ангельского пения» оставалось восемь минут.
Семь с половиной.
Уходило драгоценное время, а Тимашук все никак не мог решиться продолжить допрос. Операция ЦРУ. О ней знают. Знает Г. И все-таки: "Завтра придет «Руслан».
Что же, черт возьми, происходит?
Семь минут.
* * *
— Сколько вам лет, Док?
— Тридцать шесть.
— У вас еще вся жизнь впереди. Вы хотите жить?
— Нет.
— Вы не поняли мой вопрос?
— Понял.
— Я повторяю. Вы хотите жить?
— Нет.
— Вот как? Вы хотите умереть?
— Я умер.
— Вы живы.
— Я умер. Давно. Под Урус-Мартаном. В мае. Цвели вишни. Все было белое. И дым от кизячных костров.
— Вы умерли, когда нашли свою девушку?
— Нет. Тогда я был жив. Я умер, когда мы взяли Махмуд-хана. Его отдали мне.
— Что вы с ним сделали?
— Крошка моя, я по тебе скучаю.
— Вы его убили?
— Я никого вокруг не замечаю.
— Как вы его убили?
— Зайка моя.
— Ты, сапог х…в! Не лезь человеку в душу! — вновь подал голос Злотников. — Допрашивай по делу. А в душу не лезь.
Тимашук в бешенстве рванул из кобуры пистолет.
— Еще слово! Ну?
Злотников презрительно вскинулся:
— Шмаляй!
— Артист, кончай! — предостерег Хохлов.
— Отставить! — приказал Пастухов.
— Да шел бы он!.. Шмаляй, сапог! Только после этого ты хер что узнаешь.
Тимашук выстрелил. Пуля ушла в потолок. Сивопляс метнулся кошкой и успел подбить руку.
— Ты, твою мать! — рявкнул Тимашук. — Пошел к черту!
— Не нужно этого, товарищ подполковник, — проговорил Сивопляс. — Он больше не будет дисциплину не выполнять.
Он заставил подполковника убрать пистолет, потом подошел к Злотникову и с размаху врезал ему ботинком по скуле. Голова Злотникова дернулась и ударилась о бетон.
— Так-то оно проще, — сказал Сивопляс. — И не встревай, куда тебя не спрашивают.
Понял?
Злотников потряс головой и сплюнул кровавым сгустком.
— Ну, флибустьер, мы с тобой еще встретимся! — пообещал он.
— Встретимся, встретимся, — покивал Сивопляс. — А если ты еще хочешь сказать, то молчи. Лучше вспомни о своем будущем.
— Выйди! — приказал Тимашук. — Кру-гом!
— Слушаюсь, — буркнул Сивопляс и оглянулся на арестованных. — Вы, три сапога пара! Выполнять беспрекословно. Не дай бог узнаю. Будете харкать кровавыми слезами.
Он неохотно вышел. Тимашук взглянул на часы. Ушло время. Все, уже ничего не успеешь. Ну, не страшно. У него есть еще один шприц-тюбик. Это уже будет с гарантией.
Он повернулся к Перегудову:
— А вас любят ваши друзья, Док.
— Надеюсь.
— А вы их любите?
— Да.
— И все-таки втянули их в эту авантюру. Поставили под угрозу их жизни.
— Они поймут.
— Что они поймут? Что они могут понять?
— Что у нас не было выбора.
— Вы решили за них. Кто дал вам право распоряжаться их жизнями? Вы предали своих друзей, Перегудов. Вы умерли. Допустим. Но они живы.
— Нет.
— Нет? Что значит «нет»?
— Нас всех убили на той войне. Мы проживаем чужие жизни. Тех, кто остался там. С нас спросится, как мы прожили их. Мы должны быть готовы к ответу.
— Вы так и не скажете, от кого получили задание?
— Нет.
* * *
«Нет». Это означало, что действие препарата закончилось. Атмосфера в боксе еще больше сгустилась. Она была пропитана опасностью. Густой, как туман над ночным болотом. Тимашук уже понимал, что ошибся. Их нельзя было собирать вместе. Но отступать было поздно. Он выключил видеокамеру и перемотал пленку на начало.
Сделанная запись ему не нужна. Ему нужна была совсем другая запись.
Он подошел к верстаку и вынул из кейса последнюю упаковку «Ангельского пения».
Взгляд его упал на «Селену-5». Функельшпиль. Будет им функельшпиль. Он набрал короткую шифрограмму. Потом вышел на середину бокса и показал всем шприц-тюбик.
Объяснил:
— Это третий. Последний. Я уже говорил вашему командиру, как действует этот препарат. Повторю. Одна доза не вызывает никаких последствий. Вторая доза полностью парализует волю. Против нее бессильны любые словесные блоки. Но после нее клиент навсегда превращается в идиота. Я могу сделать еще один укол вашему другу и получить показания, которые мне нужны. Предлагаю другое. Вы работали на УПСМ, и нет сомнений, что работаете и сейчас. Об этом вы и расскажете. В камеру.
Прямой вопрос — прямой ответ.
— Нет, — сказал Перегудов.
— Вас, Док, я не спрашиваю. Вы не можете отвечать за свои слова. Вы еще на полпути от океана к нам. Вашу судьбу будут решать ваши друзья. Итак? Пастухов.
Носилки заскрипели, заворочался Мухин, поднял голову:
— Товарищ подполковник, разрешите обратиться? Я согласен. Я все скажу. Я все знаю. Я знаю даже то, чего никто не знает.
— Нет, — повторил Перегудов. — Нет.
— А ты молчи. Молчи, Док. Он же нас всех замочит. Нам всем будет хана. Пастух, Боцман, Артист! Вы что, не врубились? Если Док превратится в идиота, ему нельзя будет оставлять свидетелей. Неужели не ясно? Запускайте камеру, товарищ подполковник. Я знаю такое, о чем вы даже не догадываетесь!
Тимашук включил видеокамеру и направил объектив на Мухина:
— Говорите.
— Сейчас. Привстану. Черт, ослабел от этой дрисни. Помогите, товарищ подполковник.
Помедлив, Тимашук подошел к носилкам. Мертвенно бледное лицо Мухина было покрыто пленкой пота. Моляще, по-собачьи, смотрели глаза. Тимашук презрительно усмехнулся. Тоже мне, псы Господни. Солдаты удачи. Он откинул одеяло. Увидел тонкие руки Мухина. Наручники почему-то лежали на них, сверху. Тимашук удивился.
* * *
Это было последнее чувство, которое он испытал в жизни.
Страшный удар вмял адамово яблоко в горло, стальной обод ставшего кастетом наручника сломал хрящи. Тело подполковника Тимашука конвульсивно выгнулось и обрушилось на носилки.
Из последних сил Мухин перевернул его, вытащил из кармана камуфляжки ключ от наручников и перебросил его Хохлову. На большее его не хватило. Обмякнув на брезенте носилок, он безучастно смотрел, как стаскивают с него труп, как Перегудов, освобожденный от пут, поднимается с кресла и пытается нащупать пульс на шее подполковника Тимашука. Пульса не было.
Док констатировал:
— Допросы окончены.
— Совсем? — деловито спросил Боцман.
