Контрольный выстрел - Михайлов Александр Георгиевич

«Наконец-то», — вздохнула Анастасия Васильевна и пошла открывать.

Через две минуты хлопнула дверь лифта, и бригада скорой вошла в квартиру. От них пахло бензином и еще чем-то неуловимо фармацевтическим, вроде карболки, спирта, нашатыря. Глаза у фельдшера были красные, лицо обветренное.

— Что за козел поставил машину поперек дороги? — недовольно пробурчал он.

Анастасия Васильевна махнула рукой. «Что с них взять, с этих новых русских?» Она открыла дверь в комнату больного. «Хотя какой он русский? — ни к селу ни к городу подумала она. — Еврей, скорее всего...»

Бригада справилась быстро. И дел-то всего — набрал раствор да вогнал иглу. И больной, и фельдшер все понимали. Но если у первого еще теплилась последняя надежда, то второму было все равно. Он, словно нанятый, каждую смену приезжал в эту квартиру, чтобы исполнить свой долг — сделать смертельно больного наркоманом. «Какая разница, от чего умирать? Что от рака, что от наркотиков...» О других рассуждать было легко.

— Выздоравливайте! — машинально бросил фельдшер, даже не обернувшись. Анастасии Васильевне он сочувственно кивнул.

У лифта стоял тот самый, разодетый. Встретившись глазами с Анастасией Васильевной, он как-то неловко дернулся и, не пропустив фельдшера, первым скользнул в кабину.

63

Дверной звонок тренькнул неожиданно. «Господи, неужели забыл что-то?» Машинально щелкнув щеколдой, Терехова не глядя распахнула дверь. Черная кожаная рука залепила ей рот. Лидия не успела ничего понять, как что-то тонкое и холодное обвило шею. Она даже не пыталась сопротивляться. Дыхание перехватило. Ей было больно, мучительно больно. Она хотела кричать. Но воздуха не было. Последнее, что видела Терехова, — это огромную, слепящую глаза люстру под потолком. «Господи, ну почему меня так тошнило?» — нелепая мысль блеснула и оборвалась.

Смагин легко втащил в комнату обмякшее тело. Он опустил его на пол, укрыл полами халата бесстыже раскинутые ноги с темным треугольником в низу живота. На синюшное, изуродованное судорогой лицо старался не смотреть. Окинул взглядом «место происшествия». Все было в порядке. И бокалы, и бутылки, и остатки последнего ужина.

Дверь за ним закрылась мягко, без скрипа. Смагин не стал ждать лифт. Легко ступая, он скользнул вниз и, не встретив никого, вышел на улицу. Дышалось легко.

64

Всю дорогу Барский думал о Лидии, сам не понимая почему. Может, потому, что сегодня она была какая-то не такая? «А какая?»

— Хорошая! — поставил он точку. — Да, хорошая.

Утром он с удивлением обнаружил, что заднее колесо спущено и машина стоит на ободе. Чертыхнувшись, Барский открыл заднюю дверь и достал домкрат. Времени оставалось совсем мало: его ждали в Москве, и размышлять, где он прокололся, было некогда. На дне багажника что-то звякнуло. Среди ключей и болтов лежали две блестящие трубочки, стянутые проволокой. Он повертел их в руках и машинально бросил назад.

«Что бы это такое могло быть?»

Через десять минут Барский уже мчался по трассе к Москве. Его ждали в Белом доме.

Из Москвы он несколько раз звонил Тереховой. Но аппарат Лидии не отвечал. Не было ее и на работе. Разгадка была трагической.

Его задержали при въезде в город. Десяток вооруженных людей в черных масках с прорезями для глаз буквально распяли Барского на капоте машины. Но их не интересовало содержимое кейса, за которое он больше всего боялся. Они искали что-то другое. Через три минуты перед его глазами блеснули две странные трубочки.

— Это что?

— Понятия не имею. — Барский был изумлен и растерян.

— И об этом тоже понятия не имеешь? — Торчащий из обрезанной перчатки палец указывал на ржавую проволочку.

— Нет, — вновь изумился он.

— Сука. — Удар по печени был силен.

65

От того, что прочитал Барский в прокуратуре, у него пропал дар речи. Ни больше ни меньше, он обвинялся по статье 105 УК РФ «Убийство». Как следовало из вынесенного постановления об избрании меры пресечения, обвинялся он в умышленном убийстве Тереховой Лидии Максимовны, находящейся в состоянии беременности. В материалах дела имелись показания свидетелей, заключения экспертизы, и вот теперь еще орудие убийства. С его — Барского! — отпечатками пальцев и ее — Тереховой! — кровью на тонкой рояльной струне.

Необъяснимый, фантастический кошмар! Согласиться с ним было нельзя, но и отрицать после всего прочитанного в прокуренной темной комнате тоже было бессмысленно.

Барский несколько раз пытался проснуться, вырваться из страшного нелепого сна, и ему это не удавалось.

Сейчас Евгению Иосифовичу было уже безразлично, что при обыске в его кейсе найдены материалы, не менее опасные для его свободы, как, впрочем, и для свободы еще некоторых лиц, сидящих на политическом Олимпе. Он был просто уничтожен самим известием о смерти Тереховой. Но фотографии... Это была она. В том самом халате. «Господи, что у нее с лицом?..»

— Итак, что можете сказать? — Следователь уже не видел в этом деле никаких проблем.

Барский развел руками.

— Это невероятно!

— Вы удивительно прозорливы. — Следователь протянул ему обвинение. — Подписывайте...

Барский машинально потянулся к ручке, но неожиданно отпрянул, дернулся. Нога зацепилась за привинченную табуретку, и он упал на пол. Барский толкал каблуками пол и полз к двери.

— Нет! Нет! Не может быть!..

Следователь нажал кнопку звонка.

— Уведите!

66

Прибывший в областное управление по просьбе Олега Медведь извергал потоки интеллектуальной лавы. Он ворвался в город смерчем, как гусар на плечах отступающего противника.

Инициатива била в Медведе ключом, и, если бы его воля, день в управлении начинался бы с утренней поверки. Однако удовольствия строить личный состав по росту Медведь был лишен.

Адмирал стоял у штурвала розыска и основные мероприятия проводил лично. Медведь оказался на подхвате, тем не менее он приосанился и даже стал чуть выше рослом.

Впервые в его подчинении появились бойцы невидимого фронта из территориального органа — младшие братья. Идеи, которыми фонтанировал Медведь, напоминали им бред тифозного больного в острый период. Так казалось на первый взгляд. Озадаченные младшие братья собрались было разочароваться, но, попривыкнув, обнаружили весьма любопытную логику, не лишенную смысла. Оказалось, что Медведь, или Мозговед, как его здесь окрестили, не так прост. Он обладал хорошей интуицией, был способен продраться сквозь дебри сложных загадок, владел практически всеми оперативными инструментами, которые теоретически существуют в арсенале спецслужб. С незнакомыми людьми Медведь моментально устанавливал контакт, подавлял их негативные эмоции при виде красной книжечки и, что самое главное, часа через два становился почти другом семьи. От столь невиданного дива местные коллеги таращили глаза и чесали в затылке. И все же провинциальная степенность протестовала. Если от обычных гостей из Москвы местные товарищи уставали к исходу пятых суток, то от Медведя запросили пощады уже на третьи. Слишком уж концентрированная энергия клокотала в этом маленьком и лысом человеке.

Был момент, когда казалось, что его жизнь в опасности. «Темной» Медведю удалось избежать только по той причине, что Адмирал, осознав собственный просчет, отправил его на помощь бригаде наружного наблюдения в дачный поселок, где ждали Казакова. Обидевшийся было Медведь быстро понял преимущества данного поручения. Для проформы пробурчав «Не очень то и надо!», он молча принял все и, смирившись, коротал долгие вечера в машине бригады. «Держали» дачу, систематически перемещаясь и маскируясь на местности. Осень — не лучшая пора для работы за городом. Как ни крутись и что ни придумывай — все равно словно фурункул на лысине.

Задача была ответственная — при появлении в поле зрения Казакова, исходя из обстановки, принять меры к его задержанию. Расплывчатое — «исходя из обстановки» — Медведь понимал буквально: брать и тащить... Ввиду отсутствия Казакова, наружке приходилось коротать дни и ночи в холодной машине. Медведь заматерел. Он был свиреп и вонюч, как и подобает настоящему мужчине. К лишениям ему было не привыкать. Воинская дисциплина предполагала «стойко и мужественно переносить тяготы и лишения воинской службы». Это было усвоено со времен ефрейторской юности. Ни взглядом, ни намеком Медведь не давал никому усомниться в собственной стойкости. Единственное, что его тревожило, — это оплаченный гостиничный номер, в котором он провел только три ночи. Смены менялись, но Медведь исправно нес службу, как вечный разводящий.