Андрей Воронин - Ночной дозор
Наконец, она созрела до того, чтобы посоветоваться с подругой, куда бы лучше продать фотографии, в какое издание. Снимки и негативы Катя держала в сумочке завернутыми в черную бумагу и перетянутыми прозрачным скотчем — так обычно запаковывают непроявленную фотографическую бумагу.
Прошло уже два часа с того момента, как Лиля позвонила с работы и сказала, что едет домой. Дорога обычно занимала, максимум, полчаса, минимум — десять минут, в зависимости от того, чем и в какое время едешь — на машине или на метро.
В последние дни Ершова, как выжившая из ума политизированная пенсионерка, смотрела по телевизору все выпуски новостей. Пока убийство Малютина оставалось в числе первых сообщений не только питерского, но и общероссийского телевидения.
В каждом выпуске непременно появлялся какой-нибудь депутат, который предлагал безотлагательно разобраться со всеми кавказцами. Журналисты словно издевались над зрителями. Тут же после выступления русофила-кавказцефоба пускали в эфир сюжет еще с одним депутатом, носящим мусульманскую фамилию, но пропагандирующим великорусские шовинистические взгляды.
«Где же Лилька? — подумала Катя, в очередной раз выключая телевизор. После просмотра выпуска новостей в голове, как и прежде, царила неразбериха. — Хоть бы позвонила, мерзавка, понимает же, что я сильно из-за нее волнуюсь!»
И тут Кате показалось, что она слышит звуки борьбы в подъезде. Крадучись, она подобралась к двери и припала к ней ухом. Никто не кричал, никто не дрался, но звуки были странными: сопение, кряхтение, словно кому-то уже скрутили руки, залепили пластырем рот и волокут по лестнице.
«Если бы волокли, — подумала Катя, — то давно бы уже пронесли мимо Лилькиных дверей».
Она напрягла слух, как могла, но ничего нового разобрать не сумела. И вдруг, когда уже она отчаялась что-либо понять, услышала довольно отчетливо прозвучавший Лилькин голос:
— Отцепись ты! Я же сказала, ко мне сегодня никак нельзя!
— Ну, Лиля, — отвечал ей пьяноватый мужской голос, — я же еще твоего дивана не видел.
— И не увидишь.
— Лиля, от сумы, от тюрьмы и от постели не зарекайся.
— Фу, черт! — с облегчением выдохнула Катя, — а я-то уж подумала, бандиты.
— Ты что, не одна? — допытывался мужчина. — У тебя кто-нибудь есть?
— Нет у меня никого, понял? Не надо.
— Это ты зря.
Послышался щелчок зажигалки, и под дверь потянуло дымом дорогой сигареты.
— Нельзя, — как маленькому, втолковывала Лилька.
Она твердо усвоила то, о чем ее просила Катька — никому не говорить, что Ершова в Питере. А поскольку Лилька сегодня порядочно выпила, то исполнение договоренности с лучшей подругой превратилось в навязчивую идею.
— Я одна, — твердила она своему спутнику, хотя тот уже ни о чем не спрашивал. — Одна, понял?
— Тогда пошли, — вяло предложил он, — Почему?
— Потому что я тоже один.
— Это еще не повод переспать.
Вновь послышалась возня, скорее всего, мужчина пытался облапить Лилю, а та так же вяло пыталась сопротивляться.
— Ты от меня ничего не получишь, потому что ты уже пьян. Иди отсюда!
«Пойдет или нет? — призадумалась Катя. — Я бы на его месте уже давно ушла. Ведь понятно, просто так Лилька артачиться не станет, это не в ее правилах. Она либо соглашается сразу, либо никогда».
Наконец Ершова услышала мерные шаги на лестнице.
Зазвенела связка ключей, и Лиля вошла в квартиру. И только теперь Ершова поняла, что основательно был пьян не только мужчина, но и ее подруга.
— Катя, — проговорила Лиля, уставившись на Ершову так, будто впервые ее видела.
— Ты что, забыла? — удивилась Катерина.
— А, — проговорила Лилька, звучно ударив себя ладонью по лбу. — Я так старательно убеждала этого идиота в том, что живу одна, что даже сама в это поверила.
Лилька глупо захихикала, прислонилась к стене в коридоре и начала медленно оседать. Сев на корточки, захихикала еще громче.
— Катька, чего ты боишься? Твои чеченцы сюда не доберутся, в Питере другие дела творятся.
Ершова закрыла дверь на все запоры и подхватила Лильку под локоть.
— Пойдем.
— Куда?
— В комнату.
— Зачем? Мне и здесь хорошо.
Лиля вытащила из кармана пачку сигарет, открыла ее и попыталась прочесть, что написано на донце. Сигареты, естественно, посыпались на пол.
— Да, Катя, ты права, мне лучше не курить, — сказала Лиля, хоть Ершова и не заикалась о курении.
— Ты, Катька, даже и представить себе не можешь. какие мне сегодня предложения делали.
Лиля зашла в комнату и с удивлением посмотрела на диван, вроде бы не признала обновку. Затем растерянная улыбка появилась на ее губах:
— Всякие интересные предложения.
— Замуж, что ли, выйти?
— Это неинтересно, надоели, — мотнула головой Лиля. — Мне предложили поехать.
— Куда?
— В хорошее место, — Лиля, приложив палец к губам, проговорила:
— Тес!
— Когда?
— Завтра.
— Ты уже дала согласие?
Лилька вновь глупо захихикала:
— Ты же видишь, я пьяна, а значит, никаких серьезных решений принять не могу. Все будет ясно завтра.
— Лиля, по-моему, я сейчас заставлю тебя немного протрезветь.
— Нашатырь дашь понюхать?
— Нет.
Катя принялась рассказывать о том, как очутилась в момент убийства Малютина в кафе на набережной. Лилька в разговор не встревала, лишь тщательно пережевывала жевательную резинку, давно потерявшую не только запах, но и вкус. Тем не менее, Лилька иногда вытаскивала резиновый шарик изо рта, задумчиво его разглядывала, а затем так же сосредоточенно продолжала жевать.
— Лилька, ты не догоняешь? У меня в руках фотографии.
— Да? И что?
— Неужели ты даже посмотреть их не хочешь?
— Врешь ты все, — Лиля потерла пальцами виски, и на какое-то время ее отпустила головная боль. — Покажи, если не врешь.
Катя разорвала скотч на свертке и рассыпала карточки по дивану.
— Вот же, вот, смотри!
Лилька пыталась сосредоточиться, ее взгляд скользил с одного снимка на другой.
— Очень хорошо снято, — проговорила она, — композиция отличная. Ты, Катя, молодец.
— Ты до сих пор не поняла, что у нас в руках?
Лилька пожала плечами:
— Думаю, это можно хорошо продать. Ты мне. Катя, пожалуйста, водички с аспиринчиком принеси, потому как если сейчас аспирина не выпью, то утром буду мертвая, как выключенный телевизор.
Пока Катя ходила на кухню, пока раздумывала, какой именно воды налить — кипяченой, отфильтрованной или минеральной, ее подруга заснула самым банальным образом, не раздеваясь, даже не попытавшись разостлать постель. Просто поджала ноги, подсунула под голову сжатый кулак и улеглась спать на фотографиях.
— Лилька, тебе без присмотра долго оставаться нельзя.
Сопьешься, скуришься, сгуляешься, — бормотала Катя, гладя на мирно спящую подругу.
И все-таки она разбудила ее, заставила выпить аспирин, заставила отправиться в ванную. Пока Лилька чертыхалась в ванной. Катя собрала фотографии, расстелила диван.
— Ты все-таки сделаешь из меня человека.
Лиля из ванной шагнула в комнату. Катя подхватила ее под руки и потащила в спальню. Уложила на антикварную кровать, поблескивающую надраенными шишечками, и Лилька тут же уснула.
— Ну, вот и поговорили, — криво усмехнулась Ершова, заворачивая фотографии в черную бумагу.
В душе она была немного суеверна, верила в то, что у каждого человека существует свой ангел-хранитель, но помогает он только тем, кто верит в его существование.
Поэтому Катя верила в это истово.
Ангел ей представлялся в виде атлетически сложенного мужчины с белыми крыльями на спине, размахом этак метров около трех. Из всех ее знакомых ангел-хранитель напоминал Кате лишь Илью, и то, наверное, потому, что она мало его знала. «Наверное, это он меня уберег, — подумала Катя. — Нельзя было показывать Лильке фотографии, вот она пьяным глазом их и не увидела. Проспится, проснется, черта с два вспомнит».
Катя тоже устроилась спать. Снились ей всякие гадости, мерзости и ужасы, причем цветные, реальные, почти осязаемые. То она оказывалась в Чечне, то потом чеченцы незаметно для Кати превращались в азербайджанцев. Улицы Грозного плавно перетекали в питерские, и Ершова, в конце концов, теряла ориентацию — где она, что происходит, кто ее преследует. Причем разумом она понимала, что все происходящее с ней — сон. И для того, чтобы перевести дыхание, спастись от погони, надо лишь проснуться.
«Я-то это знаю, — думала Катя, — я знаю, что все происходящее — сон. Но те, кто останется во сне, они-то этого не знают, они-то не проснутся!»
Ей было жаль оставлять на растерзание вооруженным бандитам своих друзей — Лильку, Илью, того же Варлама.
И только поэтому Катя не делала попыток проснуться. Все смешалось у нее в голове.
Она уже готова была навсегда остаться в своем фантасмагорическом сне. Она бежала по набережной, расталкивая прохожих, а за ней гнались трое азербайджанцев.
