Александр Бушков - Бульдожья схватка
— Излагай, интриганка, — сказал он устало.
— Ты, вообще, кто такой?
— В смысле?
— В самом прямом. Ты кто такой? То, что никакой ты не Павел Иванович Савельев, мне и так ясно. Интересно только, кто ты на самом деле такой?
«Вот это да», — подумал он не без уважения. Ни одна собака не догадалась, включая тех, кому по долгу службы положено быть олицетворением подозрительности. А эта сопля очаровательная, изволите ли видеть, ухитрилась как-то…
— Кажется, я поспешил пообещать, что не пущу в ход мясорубку, — усмехнулся он. — Эй, я шучу! Сядь на место. Дитя мое, а с чего ты, собственно говоря, решила, что я — это не я?
— Повторяю, я все скинула в Интернет, хоть и в закодированном виде. Если от меня завтра не поступит сигнала, все раскроется…
— Ты уже говорила про Интернет. Я тебе вроде бы задавал вопрос?
— Во-первых, наш Павел Иванович в компьютерах разбирался самую малость получше пьющего сантехника дяди Миши. — сообщила Надя. — А ты шаришь по Интернету, пожалуй что, не хуже меня. Во-вторых. Наш Павел Иванович икру в жизни не ел, воротило его от икры, как меня от него. А ты ее лопаешь столовыми ложками.
— Ну уж и столовыми…
— Я метафорически. Ты ее с удовольствием лопаешь.
— Есть такой грех… Продолжай.
— Ты не помнишь, где что лежит. Сто раз убеждалась. Реджи на тебя ворчит, как на чужого — собаки звери чуткие… У тебя пластика другая, совершенно. Я когда-то ходила на балет, потом бросила, надоело, но мне там массу полезных вещей успели рассказать про пластику, локомоторику… — Она опустила глаза, щеки порозовели. — Ну, и со мной ты держишься… совершенно иначе.
— Ага, — сказал Петр. — А этот, я так понимаю, не мог мимо пройти, чтобы по попке не похлопать?
— Нечто вроде, — сказала Надя, сердито сверкнув глазами. — В общем, я поняла, что ты — это не ты…
— Все?
— Все, — чуть удивилась она. — А что, этого мало?
— Бог ты мой, — сказал он, прилагая героические усилия, чтобы не взорваться хохотом. — И ты это в Интернет слила в кодированном виде? Только это?
— А разве мало?
— Ты мне начинаешь нравиться, — сказал Петр. — Не надо ерзать, я в чисто платоническом смысле… Значит, после того, как я в полном соответствии с традициями Агаты Кристи подсыплю тебе крысиного яда в какао, в Интернете окажется только этот компромат? Надюша, извини меня тысячу раз, но это такое детство…
И понял по ее озабоченному личику, что подсознательно она и сама давала себе в том отчет. Усмехнулся:
— А ты отчаянная…
— Какая есть, — отозвалась она настороженно.
— Ну, и чего ты от меня хочешь? Пару тысяч баксов в качестве платы за молчание? Говори, не стесняйся, дело житейское. Ах, нет? Головой мотаешь? Ну так какого ж тебе рожна, прости за вульгарность?
И тут же нашел ответ сам. Несмотря на тягостное прошлое, все эти фотосеансы и видеозабавы, несмотря на умелое обращение с сигареткой, на обретенную уже сексапильность, это всего-навсего ребенок. Дети обожают тайны, предпочтительно роковые, жаждут разгадки…
— Что ты молчишь? — поинтересовалась она напряженно.
— Думаю, — признался он. — Да нет, не про то, на сколько кусочков тебя разрезать… Искренне кое-чего не понимаю. Ладно, ты меня расшифровала. Что же с матерью сенсационными открытиями не поделилась? Или с какой-нибудь подружкой? Двинула ко мне самому. Это, извини, рискованно. Мало ли для каких целей я в вашу честную семью вполз коварным змием… Вдруг я вас всех хочу темной ночкою перерезать, украсть из серванта серебро и убежать? А подлинник давным-давно лежит в Шантаре с дюжиной утюгов на ногах?
— Не похоже.
— Да-а? — с интересом спросил Петр. — И как же ты себе представляешь механизм подмены?
— Я над этим неделю голову ломала, — сказала она. — И пришла к выводу, что он сам это все устроил. Ты уже больше месяца его изображаешь, но никто ничего не заподозрил, ни в офисе, ни в других местах. Значит, ты должен очень много о нем знать, очень. Предположим, вы его похитили, пытали, выкачали информацию… Нет, не верится. Такое только в кино бывает. Он сам зачем-то все придумал. Интересно, где он тебя отыскал, такого? Ведь — как две капли…
— Нет, ты уж не отклоняйся от темы, — сказал Петр. — Ты почему пришла прямо ко мне, а не, скажем, к матери?
Девчонка подняла голову, глядя ему в глаза по-взрослому серьезно:
— Потому что мать изменилась. Ей так гораздо лучше. Уж это-то понять ума хватает…
— А тебе? — усмехнулся Петр.
— И мне.
— Понятно…
— Да ничего тебе не понятно! — взвилась Надя. Успокоилась, заговорила тише: — Понимаешь, все пошло совершенно по-другому. Жизнь вдруг стала совершенно нормальной. Без… всего этого. Ты меня прекрасно понимаешь, папочка?
— Ну, — сумрачно признался он.
— Вот… И я свободно вздохнула, и мать на человека стала похожа. Вот и скажи ты мне честно — когда это кончится? Чтобы мне приготовиться. Или… Ладно, коли уж пошла полная откровенность… Нельзя ли сделать так, чтобы все осталось по-старому? Как теперь? Тебе что, этого не хочется? Думаешь, я не видела, как ты на мать смотришь? И как она цветет?
«Бог ты мой, как она должна Пашку ненавидеть», — подумал Петр растерянно. И сказал:
— Интересно, ты сама-то понимаешь, какой в твоем предложении потаенный смысл?
— Понимаю, — выпалила она, ни секунды не промедлив.
— М-да…
— Что — «м-да»? — спросила она яростным шепотом. — Что я его, козла, ненавижу? А ты фотографии просматривал, прежде чем мне отдать?
— Я и пленку видел, — признался он.
— Тем более. Поставь себя на мое место, а? Ты бы его любил?
— Я бы его пристукнул, — признался Петр.
— Так то — ты. А я не умею, у меня не получится. Да и неизвестно, где он спрятался… Слушай, — сказала она с мольбой. — Неужели тебе не хочется насовсем? Насовсем им остаться?
— Самое смешное, хочется, — признался Петр. — Не ради денег и всего прочего.
— Ради матери?
— Догадлива ты не по летам, дите мое…
— Потому и догадлива, что давно не дите, — отрезала Надя. — Научили жизни… Ну, так чего ж ты медлишь? Пристукни его к чертовой матери — и все будет отлично.
— Легко сказать…
— Слушай, кто ты все-таки?
— Брат-близнец, — подумав, решился он.
— Серьезно? — глаза у нее поневоле округлились. — А вообще, тогда все понятно… Полковник?
— Подполковник.
— Ну да. Он давненько как-то говорил, что брат у него офицер, но насчет близнеца ни словечком не помянул… Вообще на моей памяти он тебя поминал всего-то раза два… — Надя воззрилась на него с нескрываемым любопытством.
— Теперь-то понятно… И я, дура, так разоткровенничалась… Если ты родной брат, не сможешь…
— Зато он, кажется, сможет, — сказал Петр угрюмо.
— Что?!
Он решился. Был сейчас настолько одинок, что любой сподвижник, даже эта соплюшка, стоил целой армии. А учитывая, что девчонка люто Пашку ненавидела, мало того, жаждала, чтобы все осталось по-старому, — быть может, и не столь уж никчемное приобретение?
Он рассказывал негромко, профессионально отсекая лишнее, малозначащее, ненужное в данный момент — голая суть, сначала факты, потом его версии, его наблюдения, его выводы. Надя слушала, не сводя с него глаз, по-взрослому печальных. Он развел руками:
— Ну вот и все, если вкратце… Что думаешь? Ты его получше знаешь…
— Он нас убьет. Всех. Это такая сволочь… что он, что Митька Елагин. Вполне в его стиле — подставить тебя вместо… а самому махнуть за границу под видом грека.
— Ты не в курсе, мать что-нибудь подписывала? Ну, знаешь, такое случается
— часть акций или другого имущества регистрируют на имя жены, чтобы…
— Да прекрасно я поняла, — досадливо махнула рукой Надя. — Два года назад, когда была перерегистрация предприятий. Я плохо помню детали, мне их и не объясняли, но, в общем, она практически совладелец. Полноправный. Что ты нахмурился? Это для нее… хуже?
— Гораздо, — сказал он честно. — Значит, класть будут не меня одного, а всех… Трех.
— Так что же ты сидишь?!
— Потому что бессмысленно куда-то бежать, махая руками, — сказал Петр. — К тебе можно относиться серьезно, как ко взрослой?
— А ты как думаешь? — огрызнулась она. — Если меня хотят ухлопать всерьез, как по-твоему, серьезно я хочу это сорвать или нет?
— Пожалуй что, серьезно, — сказал он задумчиво. — Я, собственно, не о том… Молчать сумеешь?
— А до сих пор я что, по-твоему, делала? — хмыкнула девчонка, взглянув на него, честное слово, с видом извечного женского превосходства. — На всех углах о своих догадках болтала?
— Да нет, — признался Петр. — Вот что… У меня сложилось впечатление, что квартира, где ты… где тебя снимали на видео — в этом же доме?
