Глоток перед битвой - Лихэйн Деннис
Пока Энджи пила из громадной кружки крепчайший черный кофе, я проверял наш арсенал. Мы располагали пистолетом калибра 0,357 с двумя патронами, пистолетом калибра 38, которые одолжил нам Колин, пистолетом калибра 38, приобретенным для нас Буббой, пистолетом калибра 9 мм и пистолетом 45-го калибра с глушителем, который я отобрал у Леденчика. Также у нас имелась «итака» 12-го калибра и шесть гранат, хранящихся в холодильнике – в сухом прохладном месте.
Я надел свой боевой плащ, а Энджи – кожаную куртку, так что все удалось распихать по карманам, за исключением гранат. С людьми типа Сосии всегда надо быть начеку.
– Будь оно проклято, это Четвертое июля! – в сердцах сказал я, и мы вышли на улицу.
Участок скоростной магистрали I-93 проходил через наш район. Под путепроводом на случай стихийных бедствий городские власти создали искусственные залежи полезных ископаемых – песка, соли и щебенки. Кучи вздымались к небу тремя конусами высотой футов двадцать и примерно пятнадцать в основании. Летом в этих стратегических запасах особой нужды не ощущалось. Но в Бостоне подобная предусмотрительность была не лишней: матушка-природа любит подшутить над моими согражданами – обильный снегопад в начале октября нам совсем не в диковинку.
Попасть туда можно либо свернув с проспекта, либо через задний выход со станции подземки «Коламбия», либо с Мосли-стрит – если вам нравится продираться сквозь кустарник и съезжать с откоса.
Мы продрались сквозь кустарник, съехали с откоса, вздымая тучи бурой пыли, и оказались под мостом. Обошли зеленую опору и остановились посреди трех куч.
Сосия был уже на месте. Рядом с ним стоял мальчишка. Возраст его определить было нетрудно – это был совсем ребенок: пухлые щеки и нежная кожа выдавали его, хотя он и пытался скрыть свою юность, надеясь, что куртка с подбитыми плечами и шляпа введут в заблуждение продавца винного отдела и ему отпустят бутылочку «Скотча». Впрочем, одежда его старила, и он выглядел на полных четырнадцать лет.
Сосия показал, что пришел без оружия, но парнишка держал руки в широченных карманах куртки, то и дело похлопывая себя по бедрам.
– Вынь руки из карманов, – велел я. Мальчонка посмотрел на Сосию, но я уже навел на него пистолет. – Ты что, плохо слышишь?
– Делай, что тебе сказали, Юджин, – кивнул ему Сосия.
Юджин медленно вынул руки из карманов. В левой ничего не было, зато в правой он сжимал пистолет 38-го калибра, с трудом помещавшийся у него в ладони. Не дожидаясь дальнейших указаний, он отбросил пистолет на соляную кучу, а затем стал опять засовывать руки в карманы. Однако передумал и сложил на животе, глядя на них так, будто видит в первый раз. Наконец рукам нашлось место – он скрестил их на груди, зато стал переминаться с ноги на ногу, как будто ему захотелось по-маленькому. Что делать с головой, он, похоже, тоже не знал и вертел ею во все стороны: сначала он посмотрел на меня, затем на Энджи, затем, снизу вверх, на Сосию, потом на то место, куда он бросил пистолет, и, наконец, устремил взгляд наверх, принявшись разглядывать железную изнанку путепровода.
Резкий запах соли, угар выхлопных газов, аромат дешевого вина, вонь, исходившая от перепуганного насмерть ребенка, сгустились и тяжелым облаком висели в воздухе.
Энджи бросила на меня быстрый взгляд, и я кивнул. Она тут же исчезла за кучами, а я стал наблюдать за реакцией Сосии и Юджина. Мы знали, что наверху никого нет – Мосли-стрит была пуста, когда мы шли по ней. Не было никого и на крыше станции подземки – она хорошо просматривалась, когда мы спускались по откосу.
– Мы пришли вдвоем. Здесь только мы с Юджином, больше никого.
Особых причин не верить ему у меня не было. Три дня бандитской войны состарили Сосию больше, чем четыре года президентства состарили Картера. Волосы грязные и нечесаные. Одежда болтается как на вешалке. На белой рубашке тончайшего полотна – пятна соуса. Глаза красные. Глаза одурманенного крэком наркомана – лихорадочно блестящие, прячущиеся от солнечного света. Исхудавшие пальцы дрожали, он был неестественно бледен, как будто похоронных дел мастера уже успели наложить на него свой грим. Он жил в долг у Времени и знал, что час расплаты уже не за горами.
Я смотрел на Сосию недолго, какую-то долю секунды, и мне вдруг стало его жалко. Но тут я вспомнил фотографии, лежащие у меня в кармане, вспомнил того худенького мальчика, уничтоженного им, но восставшего из пепла – воскресшего в образе стального робота с глазами и речью прежнего мальчика, однако лишенного души, которая осталась в номере мотеля, запутавшись в грязных простынях. Я услышал голос Сосии на пленке, и в ушах моих возник хлюпающий звук выдираемого глаза. Я увидел его жену, падающую под градом пуль тихим летним утром, увидел ее глаза, в которых застыла извечная покорность судьбе. Я подумал о целой армии таких вот Юджинов, готовых умереть за Сосию, вдыхающих полученное от него зелье и выдыхающих свои души. Я смотрел на этого подонка, и мне было не важно, черный он или белый, – я просто ненавидел его. Я ненавидел мир, в котором родятся такие ублюдки, какого бы цвета кожи они ни были.
Он кивнул в сторону Юджина:
– Ну, Кензи, как тебе мой телохранитель? Видишь, что уже в ход идет?
Я посмотрел на мальчика. Можно только догадываться, что он испытал, услышав столь лестную характеристику, – глаз за очками было не видно.
– Свинья ты поганая, Сосия, вот кто, – сказал я.
– Да-да-да. – И он полез в карман, но я тут же приставил ему к горлу пистолет.
Он посмотрел на глушитель, упиравшийся прямо в кадык.
– За дурака меня держишь? – Он вынул из кармана трубочку. – Просто хочу мозги немного прочистить. – Я сделал шаг назад, и он достал из другого кармана плотно скатанный шарик гашиша и положил его в трубку. Он раскурил ее и, закрыв глаза, глубоко затянулся. Каким-то квакающим голосом он спросил: – Ты принес, что я просил? – Он поднял веки; белки метались в глазницах, как строки в испорченном телевизоре.
Энджи подошла к нам, и мы пристально смотрели на него.
Сосия с шумом выдохнул дым, улыбнулся и передал трубку Юджину.
– А-а-а! Вот вы куда смотрите! Задроченные воспитателями белые детишки испугались черного демона? – Он хохотнул.
– Не льсти себе, Сосия, – сказала Энджи. – Ты не демон. Ты гадюка. Ты даже не черный.
– Детка моя, тогда кто же я такой?
– Обман зрения, – сказала она и стряхнула пепел ему на грудь.
Он пожал плечами и смахнул пепел с пиджака.
Юджин сосал трубку, как древний воин, прячущийся в воде и дышащий через тростинку. Накурившись, он вернул ее Сосии и откинул голову.
Сосия хлопнул меня по плечу:
– Ладно, кончаем базар. Давай сюда то, за чем я пришел. Спасем свои жизни от этой бешеной собаки.
– Бешеной собаки? Сосия, да ты сам сделал его таким! Ты раздел его догола, содрал с него все. К десяти годам у него, кроме ненависти, ничего уже не оставалось.
Юджин, все так же топтался на месте, поглядывая на Сосию.
Сосия запыхтел трубочкой, затянулся и медленно выпустил дым.
– Да что ты понимаешь в жизни, милый белый мальчик? Что ты вообще понимаешь? А? Семь лет назад эта сука отобрала у меня сына и принялась рассказывать ему про Иисуса Христа и вдалбливать, что если будешь вести себя как белый, то и заживешь как белый. Да он с рождения был обречен! Кто он? Маленький негр – шпана из гетто. Она расстаралась на славу – судья запретил мне встречаться с сыном. Мне, его родному отцу! Меня не подпускали к моему мальчику, чтобы никто не мешал ей забивать ему голову всякой мурой типа Американской Мечты. А для негра Американская Мечта – это койка у окна в тюремной камере. В этом мире черный, если он не поет и не танцует, не гоняет мяч вам на потеху, – ничто. – Он опять затянулся. – Лишь когда вы сидите в концертном зале или на стадионе, вы смотрите на негра без отвращения. А Дженна, сука, вдалбливала моему сыну всю эту ахинею в духе дяди Тома, все нашептывала, что надо молиться, не грешить и Бог тебе воздаст по заслугам. Хрена с два он тебе воздаст. В этом мире человек делает то, на что способен, и не хрена выдрючиваться. Что бы ни пели попы, там наверху нет никаких бухгалтеров и балансов не подбивают. – Он выколотил трубку о бедро, вытряхнул пепел и обгоревшие комочки табака. От прилива крови лицо его совсем потемнело. – Ладно, Кензи. Давай сюда, что принес, и Роланд оставит тебя в покое. Да и меня тоже.
