Возвращая долги… - Максим Михайлов
Всю дорогу я прямо-таки летел, как на крыльях, подхваченный легким прохладным ветерком, окутанный волной ее запаха, завороженный мелодичным звучанием ее голоса, плененный и очарованный ее вниманием ко мне. Я искренне желал в тот момент, чтобы мой дом располагался где-нибудь на другом конце земли, и эта дорога никогда не кончалось. Мне хотелось вот так вот идти с ней вдвоем целую вечность, позабыв обо всем, отринув от себя весь этот суетный мир. Это ли не счастье? Она смеялась, кажется, снова подшучивала надо мной, а я отвечал невпопад на ее бесконечные подначки и глупо улыбался во весь рот искренней мальчишеской улыбкой. Так, как не улыбался никогда и никому с самого детства.
Увы, но от станции метро до моего дома всего несколько кварталов, пятнадцать минут неспешным прогулочным шагом. Для меня они пролетели, как один миг.
Поднявшись в квартиру Луиза как-то вдруг отстранилась, стала собранной и деловитой, во взгляде ее сквозила легкая настороженность. Все-таки она до конца мне не доверяла и внутренне ожидала сейчас любой пакости. Может у нее и баллончик с перцовой вытяжкой где-нибудь под рукой припрятан? Эта мысль меня рассмешила, и я не сдержавшись хихикнул, прикрывая ладонью рот. Она посмотрела на меня недоуменно, чем вызвала новый приступ смеха. Потом девушка и сама улыбнулась, сначала робко, непонимающе, а потом все более тепло и солнечно. Вот дурацкая сцена! Мы стояли друг против друга посреди большой комнаты и смеялись, причем спроси любого из нас в тот момент над чем он так хохочет, ни один не смог бы ответить ничего вразумительного. Просто нам было хорошо. От того, что за окнами впервые, после долгого перерыва, снова по-настоящему летний, солнечный день. От того, что мы молоды и беззаботны. От того, что вся жизнь еще впереди, и в ней столько радостного и неизведанного, приятных сюрпризов и подарков судьбы. А главное, оттого, что сейчас мы рядом, и это просто здорово. Отсмеявшись, она глянула на меня хитро склонив голову к плечу.
– Ну, маэстро, вы так и будете хохотать, или все-таки приступим к работе.
– Приступим, – решительно кивнул я. – Вот только, пожалуйста, перестаньте ко мне обращаться на "вы", ненавижу, когда обо мне говорят во множественном числе.
Она на секунду задумалась, не смогла сразу сообразить, потом легко кивнула:
– Хорошо, если Вы не заставите меня для этого пить на брудершафт.
– Ты не заставишь, – поправил я ее с нажимом. – А в чем проблема? Что Вы имеете против брудершафта.
– Совсем не пью спиртного, – скорчила она уморительную гримаску, а потом, насладившись моим удивлением, добавила совершенно серьезно: – В это время дня…
– Ну да, и еще из мелкой посуды, – понимающе кивнул я головой.
– Фу, что может быть ужаснее мелкой посуды, – она снова демонстративно скривила губки. – Так когда же мы начнем работать над картиной? Куда мне встать, или сесть?
– Ах да, картина! Конечно, же!
Я засуетился, устанавливая прямо перед мольбертом специально перетащенное сюда из спальни мягкое кресло.
– Вот, садитесь сюда, пожалуй. А там посмотрим…
Она с царственным величием опустилась на предложенное место, значительно посмотрев мне в лицо.
– Так хорошо?
– Изумительно, просто изумительно, – пропел я устраиваясь за мольбертом. – Вот только Ваше лицо…
– Лицо, а что с ним?
– Прошу Вас, верните на него обычное выражение, прекратите изображать снежную королеву…
– Но я думала…
Кажется она немного обиделась, это отчетливо прозвучало в ее голосе, и я тут же поспешил перебить ее, рассыпавшись в объяснениях и комплиментах:
– Поверьте мне, Вы прекрасны. Причем прекрасны особой, естественной красотой, не надо портить ее никакой нарочитостью, не надо ничего изображать, не надо актерской игры… Этим Вы сделаете только хуже. Вам не надо пытаться выглядеть лучше, чем есть, Вы и так само совершенство…
– Ну вот, Вы опять смущаете бедную провинциалку, коварный, – притворно потупилась она, очаровательно закусив нижнюю губку. – Кстати, раз уж мы перешли на "ты", почему Вы продолжаете мне все время "выкать"?
– Хорошо, не буду, – легко согласился я.
По тону сказанного я уже сообразил, что прощен и полностью реабилитирован в ее глазах.
– Вот. Замрите вот так, с этого ракурса Вы просто божественны!
– Ты!
– Что?
– Ты просто божественна.
– Ты просто божественна, – послушно повторил я, лихорадочными штрихами набрасывая контуры ее лица, стараясь не упустить этот гордый поворот головы, точно передать устремленный вдаль взгляд, одухотворенно горящее лицо…
Несколько минут я молча работал, следовало спешить, этот момент снизошедшего откуда-то свыше, как дар небес откровения легко было упустить, потерять, и тогда он пропал бы навечно, никакой отточенной техникой живописи, никаким трудом его будет уж не воскресить. Упустишь, потом не поймаешь. Но сегодня, мне это похоже не грозило, несмотря на бессонную ночь работа ладилось, руки словно сами знали, что делать и порой даже опережали мою мысль, проводя линии и штрихи, накладывая тени раньше, чем я успевал об этом подумать. Вскоре я понял, что главное схвачено, теперь можно слегка расслабиться, работать не торопясь, вдумчиво, чтобы ни в коем случае не испортить, не смазать уже набросанную в общих чертах картину. Теперь место дерзкого бушующего гения, занимала унылая равнодушная техника изобразительного искусства, набросанное смелыми яркими штрихами следовало аккуратно, технически грамотно прописать. Это была уже не столько творческая, сколько просто рутинная работа, оставлявшая голову практически свободной, лишь ничтожный уголок мозга продолжал контролировать, что же там делают руки.
– Вы очень смелая женщина, – произнес я не отрываясь от работы и даже не глядя на Луизу.
– Почему Вы так решили? – в голосе ее вновь послышалось напряжение.
– Ну как же, – пояснил я, зачерняя край ее правого глаза на холсте. – Вот так запросто, пришли в дом к совершенно незнакомому мужчине…
– Я стараюсь верить людям, к тому же Вы вызываете доверие, – легонько повела она плечиками, и тут же быстро поправилась приняв прежнее положение.
– Мы кажется теперь на "ты", – поправил я ее.
– Извините, все время забываю, – она тихонько рассмеялась, все еще стараясь сохранять неподвижность.
– Можешь пошевелиться, если хочешь, основное я уже набросал, – разрешил я, старательно накладывая серые тени вокруг ее глаз. – Я имел в виду, что вообще такое поведение не характерно для молодой осетинской девушки. Я бывал в тех краях, правда давно… Но вряд ли с тех пор там что-то серьезно изменилось…
Она едва
