Крик болотной птицы - Александр Александрович Тамоников
Разговор состоялся в тот же день. Стариков подозвал к себе Дервиша, сделал ему несколько общих, ничего не значащих замечаний, а затем открылся ему. Так, мол, и так, я такой-то и такой-то, прибыл в лагерь за тем-то и за тем-то, первая партия заключенных благополучно обрела свободу, теперь очередь за второй партией, в которую входит и сам Дервиш. Выслушав Старикова, Дервиш, казалось, ничуть не удивился и не смутился, будто бы он заранее знал, что Стариков рано или поздно обязательно расскажет ему нечто подобное. А может, и удивился, но не подал виду, скрыл свое удивление, как это умеют делать восточные люди.
— Что мне нужно делать? — только и спросил Дервиш.
— Скоро вас пошлют за пределы лагеря воевать с партизанами, — начал пояснять Стариков. — Для того вас и готовят. Так вот, пошлют. И скорее всего, приставят к вам немецких солдат. Я не знаю, сколько их будет. Но сколько бы их ни было, избавьтесь от них, как только окажетесь в лесу. И ищите партизан. Они вас ждут. Скажешь им пароль. Он такой: «Привет от иволги». Они должны ответить: «Иволги в здешних местах не водятся». Ну а дальше — действуйте по обстоятельствам. Главное вы будете на свободе и сможете воевать.
— А ты? — спросил Дервиш.
— Не знаю, — вздохнул Стариков. — Думаю, не сегодня так завтра за меня возьмутся. Ведь первая группа не вернулась.
— Так беги и ты, — сказал Дервиш.
— Легко сказать, — усмехнулся Стариков. — Убежать отсюда можно только одним путем — под видом карателей. Ну, ничего. Попробую повоевать здесь. Авось получится. Ступай. Желаю удачи. И помни то, что я тебе сказал.
Дервиш ничего не ответил, повернулся и пошел. Хотя Стариков был уверен, что Дервиш хотел сказать ему много слов. Но не сказал. Восточные люди молчаливые.
* * *Предчувствия не обманули Старикова. Вскоре после разговора с Дервишем к нему подошел Литке и с ним — два автоматчика. Майор ничего не сказал Старикову, он лишь сделал знак рукой солдатам. Один из солдат грубо схватил Старикова за плечо. Это означало, что тому нужно следовать за солдатами и майором.
Уходя, Стариков обернулся. Новоиспеченные курсанты-каратели оставили свои занятия и смотрели, как Старикова уводят. Среди курсантов находился и Дервиш, и Стариков встретился с ним взглядом. Выражение лица у Дервиша было бесстрастным, как оно и полагается восточным людям, которые хотят скрыть свои чувства.
Стариков понимал, для чего его уводят солдаты. Он был готов ко всему, в том числе и к собственной смерти. Он ни о чем не жалел и ничего не боялся. Он считал, что сделал все, что мог. Он запустил в лагере механизм, который позволит заключенным вырваться на свободу. Если не всем — то многим. И этот механизм будет работать и без него. Единственное, о чем Стариков все же сожалел, — ему так и не удалось увидеться с Лысухиным и переброситься с ним хотя бы двумя словами. Ну да ладно. Лысухин и без того поймет, в чем дело и куда подевался Стариков. И он продолжит свою войну в лагере.
Его привели к полковнику Вайскопфу. Полковник сделал жест, означавший, что майор и солдаты могут уходить. Они тотчас же ушли, и Стариков остался с полковником один на один — переводчик, присутствовавший здесь же, был не в счет. И Стариков невольно подумал, что именно здесь, в кабинете полковника, ему и предстоит решающий бой, который, скорее всего, окажется для него последним. И враг его — этот полковник. Именно в полковнике сейчас сосредоточилась вся та беспощадная, погибельная, людоедская мощь, которая навалилась на советскую страну. И здесь, в этом кабинете, Старикову предстоит сразиться с этой мощью и одолеть ее. Он обязан победить в этом бою любой ценой — как оно обычно и бывает на войне, когда ты сражаешься за правое дело.
Полковник Вайскопф не торопился начинать допрос. Как всякий выдающийся психолог — а полковник совершенно искренне считал себя таковым, — он перед началом допроса должен был изучить допрашиваемого с психологической точки зрения. Как допрашиваемый себя ведет, что написано у него на лице, какой у него взгляд, в какую точку пространства он смотрит, дрожат ли у него руки и колени, выступает ли на его лбу испарина — все это полковнику представлялось весьма существенным.
Но сколько полковник ни всматривался в стоящего перед ним Старикова, никаких изменений в его поведении он не заметил. Стариков казался совершенно спокойным, бесстрастным, как идол. И это полковнику не нравилось, это выбивало его из колеи. Он не любил сильных противников, ему больше нравились заранее надломленные враги. Таких врагов побеждать было гораздо проще и, соответственно, приятнее было осознавать себя победителем.
Но теперь, похоже, был совсем другой случай. Точнее говоря, сейчас перед полковником стоял совсем другой враг — твердый и уверенный в себе. Полковнику на миг даже показалось, что этот узник и вовсе никакой не враг, коль он держится так уверенно. По мнению полковника, враг обязан трепетать, опасаясь быть разоблаченным и поверженным. А этот заключенный совершенно спокоен. А если он спокоен, то, значит, чувствует свою правоту. То есть — ни в чем не виновен. А из этого должен следовать вывод, что полковник ошибался в своих психологических расчетах. Но такого не могло быть! Полковник решительно отгонял от себя даже саму мысль о том, что он может ошибаться! Хотя, опять же, ошибаются все, даже выдающиеся психологи…
— Куда подевался подготовленный вами отряд карателей? — спросил наконец полковник.
— Майор Литке распорядился отправить его в лес для борьбы с партизанами, — тотчас же последовал четкий ответ Старикова.
— Вы знаете о том, что отряд не вернулся? — спросил полковник. — Причем в полном составе.
— Разумеется, знаю, — так же спокойно ответил Стариков.
— Ну и куда же он мог деться? — спросил полковник.
Спрашивая, он был убежден, что таким образом он постепенно, виток за витком, затягивает петлю на шее допрашиваемого. Пока что допрашиваемый не ощущает этих витков, но шаг за шагом, а вернее, вопрос за вопросом петля будет все туже захлестывать допрашиваемого, и очень скоро он начнет ощущать ее погибельное прикосновение. И
