Боец. Лихие 90-е - Валерий Гуров
Решено — идем на рынок. Вокзальники туда не сунутся, там своя группировка, скорее всего, рулит.
Лиде, кстати, тоже было бы неплохо обновить гардероб. Хотя бы даже для маскировки. Ну, и для женщин смена тряпья действует, как психотерапия. Настроение — о-оп, и поднимается сразу. Лиде сейчас это явно не помешает — может быть, хоть в чувство придёт.
На рынок шли пешком, расстояние от парка Дружбы до пересечения Космонавтов с Волкова — рукой подать. Всю дорогу шагали молча, Лида немного успокоилась и свыкалась со своим новым статусом, обдумывала, как теперь ей быть дальше. Жизнь у девчонки в одночасье перевернулась на 180 градусов. Но для человека, который лишился, по сути, всего, она держалась молодцом. Правда, всю дорогу держала мою руку, ни в какую не желая отпускать. Видимо, хотела почувствовать, что не одна и я никуда не денусь, оставив ее один на один с пластом свалившихся проблем.
Нет-нет да я косился на ее полные печали глаза. Наверное, стоило извиниться, что так вышло… но не стану — пусть успокоится, мы еще обо всем поговорим. Когда придет время. Единственный вопрос, который она мне задала за это время, поставил меня в тупик.
— Сереж, а ты бандит? — она остановилась и посмотрела мне в глаза проникающим взглядом.
Честно? Я не знал, что ей ответить.
* * *
Когда рухнул железный занавес, в Союзе открыли границы. Следом появились «челноки», люди, которые взяли на себя ношу восполнить дефицит шмотья. Эти были те, кто из-за отсутствия рабочих мест пытался себя прокормить и заодно создал, теперь уже в России, товарное изобилие. Товары из Китая, Турции, Польши стали появляться на российских вещевых рынках, как поганки после дождя. Сами рынки начинались со стихийных точек, разложишь вещи на раскладушках или баулах и торгуешь. Северный рынок тоже начинался когда-то со стихийности, но теперь, к 1993 году, заметно заматерел. Появились торговые места из крепко сваренных железных труб, наметились ряды, навесы и прочие палатки. И торговцы получали право разместиться на рынке, если отщипнут немалую часть своей прибыли бандитам. Кто держал Северный рынок, я не имел понятия, но хотелось верить, что, впервые за последние дни, посещение нового места не обернется для меня очередными кровавыми разборками. Хм… Поймал себя на мысли, что к таким раскладам я уже начинаю привыкать. Не я такой, а жизнь такая…
Хрен его знает, то ли рожа у моего рецепиента была вызывающе-протокольная, то ли судьба испытывала меня на прочность, пытаясь понять — заслуживаю ли я второй шанс, который мне выдали, поместив сюда. Ладно, дальше видно будет.
Зайдя на рынок, мы с Лидой тотчас растворились в толпе горожан, пришедших кто отовариться, а кто просто поглазеть с прицелом на долгожданную зарплату, надеясь, что дадут ее рублями, а не кетчупом.
Лида тотчас приободрилась, глазела на торговые точки, куда манило засилье заграничного шмотья — от джинсов до свитеров с орлами, от шлепок до сапог. Растаяла девчонка сразу, будто в рай попала. Ходила между рядами, кулачки к груди прижимала. Конечно, первые рынки возникли в России еще пару лет назад, но они до сих пор производили на россиян неизгладимое впечатление. Оказалось, что так можно, и нет никаких ограничений… были бы деньги, собственно. А вот с этим как раз у народа был сущий напряг. Денег в стране не было. Не-а.
Меня же больше всего впечатлила точка с дубленками. На улице август, жара под сорок, а тут тебе целый «зимний» стенд, под который аж несколько палаток отведены. И народ толпится рядом, дубленки мерит, а одна необъятная барышня, смахивающая на огромного колобка, даже купила себе целых две штуки, которые вручила муженьку-доходяге, в нем было в лучшем случае шестьдесят килограммов и метр с кепкой роста.
— Чай, пирожки, беляши, кофе, лимонад, батончики шоколадные!
Меня отвлекла от мыслей тетка, бодро тащившая за собой дребезжащую тележку, на которую были нахлобучены термосы и фольга, чтобы пирожки не остыли. Она выкрикивала весь свой нехитрый ассортимент и одновременно перла как танк среди живой толпы и между рекламными выкриками, наезжала зазевавшимся на ноги. Вот есть в современной России велодорожки, так и здесь, складывалось впечатление, что торговке была выделена собственная полоса для движения. Правда, ее видела только она одна.
— Сереж, я… я есть хочу, — зашептала мне над ухом Лида.
Я понял сигнал правильно, поднял руку, тормозя щелчками пальцев продавщицу. Та, как сокол, высматривающий в полете жертву, увидела меня и поперла буром навстречу.
— Мальчики, девочки, что желаем? — она резким поворотом остановила тележку в десятке сантиметров от моих ног.
Крепкая такая женщина, жилистая, видно, что нагрузки не пропали даром. А еще у нее была бронзовый загар, как будто она не вылезала с пляжа. Но, судя по всему, загар к ней прямо на рынке и прилип, поди-ка, помотайся вот так под палящими лучами каждый день по несколько часов подряд.
— Пирожки с чем, сударыня? — поинтересовался я, глядя на не внушающую особого доверия тележку, одно колесо которой заедало, а второе смотрело куда-то в бок.
— Пирожки свеженькие, домашние, жареные — картошка, лук-яйцо, печень, мясо-фарш. Беляшики тоже есть… — затарахтела продавщица, перечисляя ассортимент. — По двести рублей пирожочки и триста — беляш. Что желаете?
Дожидаясь нашего ответа, продавщица продолжала оглядываться — вдруг еще кому-то захочется, пока мы тут раздумываем. Не упустить бы.
— Подходим, пирожочки свежие, разбираем.
— Лид, ты что будешь? — спросил я.
— С печенкой, можно два?
— Хоть три, только я бы не рекомендовал мясное, — у меня в животе неприятно стянуло при мысли, что на жаре пирожки, тем более, мясные, быстро портятся.
— А я хочу с печенкой, — Лида задрала носик. — И с лимонадом!
— Выбрали? — поторопила продавщица, там слева заказа ожидал один из челноков.
— Два с печенкой, один с картошкой и два лимонада, пожалуйста, — озвучил я заказ.
— Беляшики не желаете?
Я головой