Александр Золотько - Под кровью — грязь

   Сам Гаврилин имеет стажа всего ничего и уже почувствовал некоторый дискомфорт, а что же должно твориться в ухоженной голове Артема Олеговича? Господи, как хочется, наверное, поговорить с кем-нибудь, объяснить, доказать, просто выговориться!

   Вот почему ты здесь, вот почему весь остаток жизни Александра Гаврилина будет проходить в выслушивании откровений старого профессионала. Как ему, наверное, хочется исповедаться!

   – Вы никогда не пытались понять в чем, собственно, заключалось задание Палача? – спросил, наконец, Артем Олегович.

   Глава 10

   Сквозь выбитое лобовое стекло по лицу били ветер с дождем. Одежда уже не защищала от холода и сырости, но Наташка этого не замечала. Сердце колотилось, как бешенное, по телу горячими волнами прокатывалось желание. Наташка жадно вдыхала запах крови, заполнявший кабину, несмотря на встречный ветер.

   Наташка покосилась на Блондина, осторожно коснулась алого пятнышка на обивке – холодное и липкое – осторожно поднесла палец ко рту. Кровь. Тот самый привкус, который сводил ее с ума.

   Кровь. Наташка затаила дыхание, и уже два пальца, указательный и средний, коснулись пятна крови и поднялись к Наташкиным губам. Словно судорогой дернуло ее тело. Солоноватый привкус чужой крови.

   Наташка поерзала на мокром сидении, провела рукой по лицу. Косметика поплыла – черт с ней. Наташка смотрела на серый, сдобренный кровью комок, прилипший к дверце, возле самой ручки подъема стекла.

   Нет. Наташка приказала себе отвести взгляд от комка. Так можно и крышей поехать. Нет. Наташка снова бросила взгляд на сгусток крови и мозга. Надо просто отвлечься.

   Наташка обернулась к Блондину:

   – Ты чего молчишь?

   – Что? – Блондин не разобрал за шумом ветра и мотора, что у него спросила Наташка.

   – Чего молчишь, Блондинчик? – крикнула Наташка.

   – А чего говорить?

   – Чего на тебя этот так набросился?

   – Кто?

   – Ну, этот… – Наташка беспомощно пошевелила пальцами.

   – А как его, кстати, зовут?

   – Черт его знает! – Наташка изумленно подумала, что действительно не знает имени того, кто их всех собрал вместе. – Он что, тебе тоже не говорил, как его зовут?

   – Да нет, – придет – уйдет, скажет, что делать – и все.

   – И у нас также. Ладно, чего он к тебе прицепился? Ты этого водилу здорово замочил. Я как увидела кабину, чуть не кончила. Честное слово! – Наташка потянулась рукой к крови на панели управления, но вовремя остановилась.

   – Он мне с самого начала сказал мочить его только на улице, не в машине, чтобы ничего не попортить. А я…

   – Чего ты?

   Блондин взглянул на Наташку и отвернулся. Капли воды собирались у него на ресницах, заливали глаза.

   – У тебя платок есть? Лицо мне вытри, – попросил Блондин.

   – Ага, сейчас, – Наташка полезла в карман, – притормози, я вытру.

   Платок промок сразу же, а дождь продолжал заливать лица и кабину.

   – Давай отъедим под деревья и переждем, – предложила Наташка.

   – А если он надолго?

   – Ну, постоим минут пятнадцать. Мне как раз нужно отлить, – соврала Наташка.

   Она еще и сама не поняла, зачем хочет, чтобы Блондин остановил машину. Вернее, знала. Или не знала, а просто инстинктивно делала то, что ее тело считало необходимым делать. В горле пересохло. Запах крови туманом стоял в ее мозгу, жар сконцентрировался внизу живота, сердце колотилось, словно обезумев.

   – Тормози. Давай быстрее, тормози.

   – Ты чего? – Блондин осторожно съехал на обочину под деревья.

   – У тебя проблемы со Стрелком? – охрипшим голосом спросила Наташка.

   – С чего ты взяла? – Блондин отвел взгляд, но Наташка схватила его за правую руку, и он вскрикнул, – Осторожнее, су…, больно же!

   – Я ведь не дура, – Наташка осторожно погладила руку Блондина, – я ведь видела, какими глазами вы друг на друга смотрите.

   – Ну и что? – Блондину был неприятен этот разговор. Если он еще мог рассказать о своих переживаниях этому – черт, как же его зовут? – то этой прошмонтовке открываться не стоит.

   – Я тебе могу помочь. Хочешь? Я помогу тебе его замочить. Хочешь? Хочешь?

   – Чего это ты? Сдвинулась? Чего ты решила?..

   – Представляешь, мы его замочим, – прошептала Наташка почти в самое ухо Блондина. – Так, чтобы мозги полетели в разные стороны. Представляешь?

   – Ты хотела поссать? Давай быстро и поехали.

   – Я хотела… Я и сейчас хочу. Только не поссать… Давай…

   – Что?.. – Блондин понял, что Наташка имеет в виду, почувствовал, как рука ее нашаривает застежку на его брюках. Дура, мелькнуло у него в голове, послать ее на хрен, чокнутую. Но потом ее возбуждение передалось и ему.

   – Давай, прямо здесь, сейчас… Я хочу… – Наташка расстегнула, наконец, брюки Блондина. – А я тебе помогу потом замочить Стрелка, мне обещал… этот обещал… Хочешь? Давай!

   Наташка уже не понимала, где она, что с ней. Она отдалась своему желанию, и все, кроме него, перестало существовать.

   Блондин левой рукой рванул на Наташке куртку, отлетевшая пуговица щелкнула о потолок кабины. Наташка приподнялась, стащила с себя брюки, стала на колени, лицом к окну.

   – Давай, сейчас, давай!…

   Она почувствовала, как Блондин вошел в нее, и застонала. Рука Блондина схватила ее за волосы. Наташка уже не чувствовала ни дождя, ни холода, огонь пульсировал в ней, толчками поднимался к сердцу, к горлу. Наташка вскрикнула. Мозг полыхнул белым сухим огнем.

   – Давай, давай! – это были уже не слова, а крик животного, – давай!

   Блондин потянул Наташкину голову на себя, заставив все тело выгнуться, потом с силой толкнул вперед, и Наташка вдруг увидела прямо перед глазами, в нескольких сантиметрах от губ, кровь и то, белесое, что так притягивало ее взгляд.

   – Давай, сука, давай, – закричал Блондин, – давай.

   Удар его тела качнул Наташку к ошметкам мозга, еще раз, уже ближе, еще ближе.

   На мгновение, на самое короткое мгновение, Наташке захотелось остановиться, она словно почувствовала, что еще немного и лопнет последняя нить, связывавшая ее с людьми. Наташка даже успела отвернуть голову при следующем толчке и ткнулась в эти пятна не губами, а щекой.

   Блондин не видел ничего, он весь отдался акту, который в этот момент для него и актом-то не был. Блондин сейчас убивал, перед глазами его мелькало лицо Стрелка там, на чердаке, а потом его улыбка. А потом Блондин представил себе, как улыбка эта исчезает, взрывается кровавым водоворотом.

   – Давай, давай! – выкрикивал он, уже совсем не понимая, что кричит.

   Он убьет, убьет, убьет… Давай, давай… убьет… давай…

   А Наташка чувствовала запах Этого, запах привлекал ее, тянул к себе. Мгновение просветления прошло, и, когда новый толчок качнул ее вперед, Наташка вначале осторожно коснулась пятен приоткрытыми губами. Блондин давил и давил на нее сзади, и она тронула Это языком, а потом – словно вспышка – припала всем ртом, жадно, словно в поцелуе.

   И уже не крик, а стон, животный сладостный стон вырвался у нее. Все исчезло, остались только огненные всполохи перед глазами, сладкие толчки внутри нее, безумный вкус на языке и – откуда-то издалека – крик: «Давай, давай, давай!».

   От меня до стула Артема Олеговича – около двух метров, подумал Гаврилин. Предположим… Ну, хотя бы предположим, что Артем Олегович отвлечется. Внезапно из-за шкафа вылетит птица, и банкир проводит ее зачарованным взглядом. Пистолет, соответственно, отклонится в сторону, и героический наблюдатель одним прыжком преодолеет разделяющее их расстояние. Удар – старичок всхлипнет, выронит оружие, наблюдатель поднимет пистолет и расстреляет прямо в дверях вбегающего помощника Артема Олеговича, а потом…

   – Что вы сказали?

   – Я спросил, не задумывались ли вы над тем, какое конкретно задание у Палача?

   – Извините, я немного задумался.

   – Вспоминаете детство? Перед глазами проходят яркие картины вашей недолгой жизни? – Артем Олегович улыбнулся, но глаза остались холодными и настороженными.

   – Нет, прикидываю, как добраться до вашего пистолета.

   – Не советую. Я не все время был кабинетным работником. В старые времена, прежде чем попасть в кабинет, нужно было хлебнуть много чего.

   – И как?

   – Что?

   – Как на вкус то, что вы хлебнули?

   – Поначалу неприятно, а потом привыкаешь. Привыкнуть можно практически ко всему. Итак, что должен был сделать Палач?

   – В конце концов?

   – Послушайте, Гаврилин, я понимаю, что вы очень хотите меня разозлить и попытаться этим воспользоваться…