Николай Чергинец - Выстрел в прошлое
Боб поддержал тему:
— А потом он закрыл Эргнетский оптовый рынок на осетино-грузинской границе…
— Да! — всплеснул руками Давид. — И после этого цены поползли вверх. Я не бедный человек, и на сациви у меня всегда найдется. Но мой друг и родственник Гия, скажи, ты часто ешь теперь сациви?
Метревели с готовностью подтвердил:
— Только у тебя, дорогой, если не считать новогодний праздник!
Марат спросил:
— Цхинвали потерял на этом девяносто миллионов рублей — три миллиона долларов. А вы?
Князь нахмурился, но ответил откровенно:
— Думаю, не меньше, если подсчитать недополученную прибыль.
В столовую две женщины торжественно внесли дымящееся блюдо:
— Кушайте, гости дорогие, — сказала старшая, и обе удалились.
На тарелки разложили особого рода грузинские пельмени. Марат удивился такому уважению к обычному блюду. Он зацепил вилкой один из кусочков теста с мясом…
— Стой, — вскричал Боб. — Так хинкали не едят! А если едят, то потом долго стирают и чистят свою одежду. Весь вкус хинкали в сочной начинке. Бери его рукой, иначе весь сок будет у тебя на груди. Это опасно, как наши вареники.
— Дайте гостю салфетки, — крикнул Давид, и Марат, точнее, его костюм был спасен.
— Истину говорят: «Жалок человек, вынужденный есть в одиночку». Выпьем за прекрасную возможность узнать друг друга! — провозгласил Гия, хинкали подняли его настроение.
Оказалось, что мясо с многими специями, которое содержалось внутри «пельменя» пустило обильный сок, он, обжигая неумелого едока и пачкая его галстук, тем не менее составлял главную прелесть этого блюда. Что и говорить, мясо для него было использовано отборное.
Пистолеты пришлось вскоре переложить из-за пояса в карманы. Животы начали вспучиваться, а ноги наливаться тяжестью, и гости запросились на перекур. Давид и Гия в это время принялись обзванивать своих друзей, сообщая им, что Ираклию приказано «готовить все». Судя по разговору, это был сильнейший аргумент…
Расположившись в курительной комнате, они с интересом разглядывали роскошные кальяны и коллекции трубок, собранные хозяином.
— Ну, как тебе все это, Седой? — спросил Боб.
— Грузия — страна контрастов, — пошутил Марат.
— По-моему, мы попали, куда следует, наконец, — рассудил Боб.
— Сейчас покормят и опять поведут на убой.
— Будем отстреливаться, — Богуслав достал из кармана пистолет и проверил его. — Три патрона. А у тебя?
Марат протянул ему запасную обойму, извлеченную из кармана одного из похитителей:
— У меня один пустой — этот дурак расстрелял все, а второй полный. И даже почищенный…
— Ничего, прорвемся.
Под вечер, когда Боб стал с трудом отдуваться от поглощенной пищи, начали собираться гости, и застолье постепенно набирало настоящую силу. Собрался традиционный политический бомонд: партийные функционеры, депутаты, журналисты, бизнесмены. Покатились один за другим пышные тосты, в которых без всякой меры расхваливались присутствующие.
Ираклий лично подал фундаментальное сациви из трех индеек, заслужив аплодисменты, переходящие в овацию.
Познакомившись с десятком гостей, Боб и Марат почувствовали себя в относительной безопасности — при таком количестве свидетелей с ними ничего дурного произойти не должно было. Хотя бдительности, конечно, не теряли.
Когда за окнами стемнело, а они в очередной раз отдыхали от еды в курилке, туда зашел Давид Лоладзе. Он был насторожен и заметно волновался:
— Как вы, готовы к встрече?
— Оба или только один? — спросил его Боб.
— Не знаю, но вас ждут в саду. Из комнаты налево спуститесь по лестнице и выходите. Не обнажайте оружие, иначе они сразу начнут стрелять. Надеюсь, вы не устроите нам бойню под деревьями.
— У вас для этого отведен гараж? — довольно нелюбезно напомнил Марат.
— Идите… — сказал грузин. — В подвале вас не собирались убивать.
Они поправили оружие, снова переместив его за пояс, и спустились.
— Хорошенькое напутствие, — пробормотал Боб, Марат молчал.
Напрягая слух, они пошли один за другим с некоторым интервалом по дорожке. В саду горели фонари, поэтому все было наполнено переплетением густой тени от молодой листвы фруктовых деревьев и мертвенного света плафонов.
— Остановитесь на свету, — потребовал глухой голос, когда они достаточно далеко углубились и даже увидели ограду невдалеке.
Остановились, расставили руки, слегка повернулись, показывая себя.
— Хорошо, пистолеты за спиной не трогайте, и все будет в порядке, — сказал второй голос.
С двух сторон показались мужчины, державшие в руках миниатюрные полицейские автоматы чешского производства. Стволы были вежливо направлены вниз, но парни были наготове. Насколько можно было рассмотреть, один был действительно русским, второй, — наверное, осетин.
— Что передавал нам Хачик? — спросил осетин. — Как его здоровье?
— Благополучно, — начал было Боб.
Марат перебил его:
— Извините, парни, я не знаю вас в лицо и не очень доверяю Давиду. Как мне узнать, что вы — это вы?
Русский усмехнулся:
— А кто я должен быть?
— Ованесян говорил, что тебя называли «майор» или «Кожан». Настоящих имени и фамилии он не знает.
— Правильно. Что же делать? Разойдемся или постреляем? Документы мои — липа, у Зураба тоже.
— Фото Зураба я мельком видел, но старое, к тому же ты отпустил бороду, изменился. Надбровные дуги похожи… Слушайте, я вспомнил: у тебя должен быть шрам.
— Вот здесь, — Зураб ткнул пальцем в правую ногу.
Марат промолчал. Повисла пауза. Ее разрядил Кожан:
— Да ладно тебе, покажи парню шрам. Я его знаю.
Тогда осетин положил автомат на землю, вышел на свет и высоко закатал широкую штанину — на бедре высветился широкий и длинный шрам, небрежно зашитый в полевых условиях.
— Осколочный? — сочувственно спросил Боб.
— Да, — равнодушно ответил тот. — Откуда ты его знаешь, майор?
Кожан обратился к Марату:
— Я видел тебя. Ты из этих — «крестоносцев», — он похлопал себя по плечу в том месте, где у Марата была татуировка.
Тогда Суворов в свою очередь обнажил плечо и показал черный круг с крестом.
— «Черная метка», — сказал Кожан. — Так ее у нас называли. Немного же ваших осталось…
— Я тебя не помню.
— Так ведь я обычным летехой бегал в мотострелковом полку в те времена, а вы были заметными людьми, хоть вас и прятали на спецбазе.
— Не опасаешься, что я служил в войсках ГРУ?
— ГРУ за единую Осетию. Чего тут бояться? — резонно ответил тот. — Однако тебя разжаловали и списали «на берег». Так что ты — такая же вольная птица, как я.
Внезапно он пронзительно свистнул. Через секунду от дома прибежала молоденькая девушка.
— Ольга, принеси нам еды и вина в беседку, хорошо?
Девушка кивнула и унеслась.
— Пошли, расскажете как дела, — совершенно по-бытовому предложил Кожан. Оружие исчезло, спрятавшись под курткой на ремне.
Они уселись в изящной беседке, увитой плетьми виноградной лозы. Появилось неизбежное в этих краях вино и еда.
— За нее — за удачу, — сказал Кожан.
— И за всех нас, — добавил Зураб.
— Хачика давно видели? Не обижают его там?
— Дня четыре назад. И, по-моему, обидеть его, конечно, легко, но живым уйти после этого трудно.
— Верно, он хороший воин… хитрый очень. Что он передавал нам?
Марат сосредоточился и повторил в точности:
— Он сказал так: «…если будешь искать непримиримых людей, не спрашивай армян. Ищи в Грузии. Если найдешь Зураба Гасиева или русского, которого называли «майор» и «Кожан», скажи, что был гостем в доме Хачика Ованесяна. Я не знаю тебя, но это их дело проверить человека».
— Понятно. Считай, что тебя проверили, — ребята с аппетитом наворачивали сациви, на которое Марат с Бобом уже глядеть не могли. — Что за проблемы? Зачем вам «непримиримые люди»?
— Хотим попугать British Petroleum, чтобы поделилась с нами. Нехорошо гнать нефть из Каспия в Европу без участия России.
— Диверсия?
— Желательно.
— И чтоб след вел к местным? Понимаю. Готовы платить или ищете патриотов?
— И то, и другое, и сами поучаствуем, — ответил Марат на скользкий вопрос.
— Попугать, конечно, можно. Но вообще, эта труба — спасение для страны. Правда, «Мишанька», при его амбициях, пустит деньги на оружие и полезет к нам в Осетию… Но все равно.
Зураб сказал:
— Говорите с Давидом, ребята. Мы сегодня уходим, нам в Тбилиси делать нечего. Тут свои игры… А Давида сильно давят: его участки под строительство, по которым проложили трубу, больше ничего не стоят. Никто из богатых людей там не захочет жить. А компенсации — ноль. Так что этого он не простит. Попортьте кровушку Саакашвили, и чтобы за океаном поняли, как они ошиблись, — этот парень мира не принесет. А им вокруг трубы мир нужен.
