Сергей Майоров - Месть Акулы
— Я бы хотел поговорить с Михаилом наедине, — Адвокат убрал свои документы.
— Да, конечно. Сейчас мы вам найдём какое-нибудь помещение. Вы так быстро приехали…
— Я не привык медлить, когда интересы клиента требуют решительных действий. Итак, где мы сможем уединиться?
Андрею хотелось ответить: «На кладбище». Посмотрев на Сергея, он прочитал в его глазах те же мысли. Самоуверенный лощёный адвокат им одинаково не понравился. Вдобавок Акулов кое-что слышал о нём во время нахождения под стражей. В переводе с тюремного на литературный язык Мамаев характеризовался сидельцами как человек беспринципный, жадный и ловкий. Услуги его стоили дорого, но и результата он, как правило, добивался. В случаях, когда клиент оказывался недоволен, от наката его оберегали мощные связи среди братков. Некогда Мамаев служил в милиции, но давно снял погоны и тот период жизни вспоминал неохотно.
Мысли Андрея и Сергея совпали, но оба, естественно, промолчали. Тростинкина, стоявшая лицом к адвокату, обернулась и посмотрела на них, взглядом давая понять: «Не я же буду искать кабинет!»
Помог Борисов. Он приковал задержанного наручниками к батарее и вышел в коридор:
— Можете здесь посидеть. А мы уйдём, чтобы вам не мешать. Когда закончите — позовите.
Доброжелательный тон Борисова насторожил адвоката. Он нахмурился с видом «Знаю я ваши ментовские штучки!», пригладил тонкие усики и зашёл в кабинет, зацепив «дипломатом» дверную коробку.
— Какого чёрта вы его пригласили? — спросил Акулов напарника, хотя и был уверен в ответе: приехала Рита, Миша увидел её, приободрился и вспомнил о своих правах.
Так и оказалось. Опередив Волгина, ответила Рита:
— Мне нужно было его допросить, а он отказался разговаривать без адвоката. Мне пришлось позвонить. Мамаев защищал его ещё по первому делу, договор заключён давно и действует до сих пор, так что формальных поводов для отказа я найти не могла. Хотела бы я знать, откуда деньги на такого защитника?
— А ты догадайся…
— В дежурке как раз была «скорая помощь», — сообщил Волгин. — Я их позвал, так что Мишу успели немного подштопать. Царапина у него пустяковая, но если Мамаев поднимет шум, с нас спросят так, словно мы отымели Мишу в задний проход. Причём отымели неоднократно.
— Он обязательно расшумится, — заверила Маргарита. — У него такой метод работы и много знакомых, от «нужных» врачей и экспертов до тестя.
— А кто его тесть?
— Зампрокурора города. Собутыльник моего папочки, они вместе парятся в бане и ходят играть на бильярде. Так что, если будете со мной дружить, всё обойдётся.
— Да, мир тесен и несправедлив.
— Вы сами-то с Михаилом поговорили? Какой он из себя?
— Гнилой. Клянётся, что любил Каролину до гроба и ничего не знает про убийство. Врёт, но непонятно зачем. Сам, как мне кажется, не при делах.
— Может быть, кого-то прикрывает?
— Непохоже.
Борисов с интересом прислушивался к разговору, одновременно что-то напряжённо обдумывая. Пальцем расколупал плохо заделанную трещину в стене, обтёр ладонь о штаны, оценивающе посмотрел на Тростинкину. Решился:
— Серёга, можно тебя на несколько слов?
— Пошли.
Борисов распахнул дверь с кодовым замком, пропустил вперёд себя Волгина и, приглашая, посмотрел на Андрея. Извинился перед Маргаритой:
— Хочу провернуть одно оперативное мероприятие. Если получится — будем знать, почему этот козёл нам лапшу на уши вешает. Подожди здесь, хорошо? Без обид…
Рита вздёрнула носик и отвернулась. С независимым видом, скрестив на груди руки, пошла по коридору, удаляясь от перегородки, за которой располагались кабинеты уголовного розыска. Борисов проводил её взглядом, в котором мужского было больше, чем профессионального, одобрительно поднял белёсые брови и, вслед за Андреем, перешагнул порог оперского отсека. Несколько раз хлопнул дребезжащей дверью, пока ригель замка не вошёл под запорную планку, выругался:
— Давно пора это дерьмо поменять, да руки никак не доходят. Никакой шумоизоляции! Всё, что мы между собой говорим, на лестнице слышно.
Дверь своего кабинета Борисов закрыл так же тщательно, после чего потёр руку об руку, словно смывал мыльную пену под слабым напором воды. Был у него такой жест, будто позаимствованный у отрицательного персонажа посредственной пьесы. Своего недостатка он не замечал, Волгин же давно отметил, что это выскакивает у Александра в моменты сильного душевного волнения, когда он готовится предпринять что-то не очень законное. Сергей невольно усмехнулся, представляя Борисова во время получения взятки. От переживаний его руки мельтешат, как пропеллер, и заинтересованным лицам приходится изрядно попотеть, чтобы всучить пачечку баксов. Любопытно, что три или четыре года назад, когда Александр пришёл в РУВД юным опером, непуганым и практически честным, хотя морально и готовым продаться, никакого «умывания» рук за ним не наблюдалось. Это потом, точно в насмешку над шумной, но бестолковой антикоррупционной операцией МВД, Борисов пристрастился изображать «чистые руки» перед очередным грязным делом.
Он начал говорить без предисловий, обращаясь в основном к Волгину, с которым поддерживал более ровные отношения:
— Хотите узнать, о чём адвокат шепчется с вашим Мишаней?
— Есть способы?
— Есть. На днях мне презентовали набор шпионской спецтехники. Для проверки я зарядил прослушками неск… именно тот кабинет. Мне включить, или мы станем изображать девственников?
Предлагаемое Александром было незаконно, но эффективно. Как показалось Сергею, Акулов был готов отказаться — не от излишней щепетильности, а по причине нежелания иметь дело с Борисовым. Опережая напарника, Волгин согласился:
— Включай. Первый раз, что ли?
Борисов сел за письменный стол, достал из ящика небольшой приёмник с линейной шкалой:
— Прошлый век, но работает классно. Только, мужики, просьба: молчок. Никому ни полслова, о'кей? Прокуратуры и начальства я не боюсь, но ведь если узнают, то из других отделов налетят, будут упрашивать. Сколько раз такое бывало: одолжишь кому-нибудь, договоришься конкретно, а потом несколько месяцев выцарапываешь обратно. Я уже зарёкся посторонним давать! Кому надо — пожалуйста, приезжайте сюда со своими людьми и слушайте их, сколько влезет.
Ещё раз потерев руки, Борисов настроил приёмник. Слышимость действительно была превосходной.
Как быстро стало понятно, ничего существенного опера не пропустили.
Говорил адвокат:
— Что с бровью? Били?
— Чумовая тётка засветила.
— Следачка, что ли? Эта, в голубых джинсах?
— Не! Другая, старая такая, бухая. Забежала из коридора и врезала мне. По ноге ещё попала, вот сюда. Но там следов не осталось.
— Насчёт этого не переживай, следы мы найдём. Другие синяки есть?
— Откуда? Локоть только разбит, так это я упал неделю назад, когда из кабака возвращался.
— Отлично! Наше дело все написать, а менты пусть отмываются. Итак, Михаил, я тебя слушаю. Что произошло? По телефону я понял, что тебе шьют какое-то убийство?
— Каролину застрелили.
— Что?
— Каролину, говорю, ё…нули!
— Кто?
— А я почём знаю? Я дома сидел.
— Рассказывай по порядку.
— Нечего говорить. В школе их замочили, на репетиции. Каролину и Анжелу наповал, третья в больнице валяется. Менты пришли ко мне, сделали обыск. Обрез нашли, патроны, кинжал и анашу.
— Твои?
— Обрез мой.
— Откуда?
— Из дома привёз.
— Ну и дурак.
— Я его продать хотел…
— Дважды дурак. Продолжай. Патроны твои?
— Херня с ними полная. Толстые — мои, десять штук было, как сейчас помню. Но там ещё другие нашли, мелкие. Откуда?
— Могли подбросить?
— Не, я бы заметил. Они «траву» мне подсунули, в банке.
— Понятые это подтвердят?
— Соседи? Навряд ли. У меня с ними отношения ху…вые. Наоборот, они топить меня станут. Я эту толстуху с её недомерком столько раз строил, что она всё что угодно напишет, лишь бы мне насолить.
— Напрасно ты так себя вёл. Потенциальных понятых надо с самого начала к себе приручать. Трудно, что ли, лишний раз поздороваться или с Восьмым марта поздравить? Теперь расхлёбывай за тебя.
— Кабы помнил, где подстелил, туда бы и шмякнулся. Про «травку» я сразу сказал, что это Каролина заныкала. Мол, баловалась раньше.
— Толково. Как они это восприняли?
— Да как-то странно. Как будто не успели договориться. Один сует, а трое про это не знают. Больше патронами интересовались. Мелкие — те же самые, какими девчонок стреляли.
— Час от часу не легче…
Оперативники услышали скрип отодвигаемого стула и равномерные звуки шагов. Видимо, Мамаев стал прохаживаться по кабинету, разминая длинные ноги и обдумывая бедственное положение, в котором оказался клиент. На самом деле, как прекрасно понимали Акулов и Волгин, он давно оценил перспективы и знал, что Михаилу ничего по-настоящему серьёзное не угрожает, но профессия обязывала делать вид, что проблема значительна и с кондачка её не решить. Надо думать, много-много думать. Например, о том, что единственная кормилица Михаила погибла и отныне платить ему нечем.
