Андрей Константинов - Сочинитель

Осторожно прикрыв за собой дверь, Андрей прошел в мужскую раздевалку, подумал немного, и решил дождаться, когда госпожа Даллет закончит свои занятия — ни к чему серьезные разговоры в спортзале заводить — там и уши лишние в любую минуту появиться могут, да и вообще — обстановка не располагает, интимности, так сказать, не достает…

Обнорский вышел из «Фитнес-центра» и сел за столик в кафе, заказав кофе и сэндвич. Он совершенно успокоился и даже утреннее его недомогание отступило — так уж был устроен организм Андрея — в минуты опасности или просто перед тем, как сделать какие-то серьезные шаги, он умел концентрироваться и собираться, подавляя мандраж.

Эта особенность в его характере выработалась еще в юности, когда Обнорский занимался дзюдо — перед соревнованиями он всегда дергался и нервничал, но когда выходил на татами — успокаивался и переставал видеть и слышать шумный зал, сосредотачиваясь только на противнике…

Андрей успел несколько раз прогнать в голове разные варианты разговора с Рахиль — а госпожа Даллет все не выходила из «центра здоровья». Обнорский уже обпился апельсиновым соком и беспокойно ерзал на стуле — в туалет выскочить он не мог, опасаясь, что именно в эту минуту израильтянка по закону подлости будет возвращаться в свой номер… А рисковать Серегин больше не мог — он и так чувствовал, что вычерпал весь временной лимит до дна.

Ожидание снова затягивалось, но в тот момент, когда оно стало уже совсем нестерпимым, дверь «Фитнес-центра» открылась и в кафе вышла стройная женская фигурка — собственно, только по фигуре, по пластике движений, Андрей и узнал госпожу Даллет — на ней был бирюзовый «адидасовский» спортивный костюм свободного покроя, а лицо — лицо разглядеть представлялось довольно проблематичным делом — лоб и волосы полностью закрывала голубая косынка, глаза прятались за большими очками «хамелеонами», а яркая помада на губах совершенно меняла природный рисунок рта…

Рахиль быстро прошла к лифтам, нажала кнопку вызова и через несколько секунд уже уехала к себе на этаж — Обнорский специально проследил взглядом по табло, где именно остановился ее лифт…

Стараясь не суетиться, Андрей расплатился, пару секунд поколебался — не сбегать ли ему все-таки в туалет, но потом решил собрать волю в кулак — Бог ее знает, эту Рахиль — может, ее снова понесет куда-то…

Через пару минут Серегин прибыл на третий этаж и, выйдя из лифта, огляделся — коридор был пуст. В несколько шагов Андрей преодолел расстояние до триста двадцать пятого номера и, пару раз глубоко вдохнув и выдохнув, постучал в дверь. В номере что-то зашуршало, а потом женский голос спросил по-английски:

— Кто там?

— Вам письмо, госпожа Даллет, — бодро откликнулся Обнорский, демонстрируя хорошее, поставленное в Университете, произношение. — Просили передать срочно и лично в руки…

Дверь приоткрылась — Рахиль стояла на пороге в белом махровом халате и Андрей слегка оторопел — когда она успела переодеться? Ничего не скажешь — шустрая девушка… Израильтянка взглянула на лицо Серегина и, видимо, узнала его, потому что ее зеленые глаза удивленно расширились. Но ничего спросить она не успела, потому что Обнорский подался вперед и произнес на иврите:

— Доброе утро, госпожа Даллет! Добро пожаловать в Россию! Сегодня очень хорошая погода, день теплый… Хотите чаю?

Собственно говоря, этими фразами Андрей практически исчерпал свой запас знаний в разговорном иврите — еврейский язык был вторым восточным языком, который его группа изучала на востфаке. Впрочем, «изучала» — это громко сказано… Иврит в шутку называли «родной речью», к занятиям все относились, спустя рукава, потому что хоть и считался этот язык в восьмидесятые годы «языком потенциального противника», но никто из одногруппников Андрея всерьез не верил в возможность практической работы с этим самым «потенциальным противником». Поэтому уже через несколько лет после выпуска от всей программы изучения иврита в голове оставалось только несколько самых ходовых и нужных фраз, типа: «я хочу есть», «я хочу пить», «у тебя красивые глаза» и «не бейте меня, я переводчик».

Однако, госпожа Даллет, судя по выражению ее лица, не знала, что означают даже самые простые слова на государственном языке той страны, чьей гражданкой она являлась. Рахиль недоуменно свела красивые брови к переносице и, запинаясь, переспросила по-английски:

— Что? Что вы говорите? Что вам надо? Кто вы?

Обнорский улыбнулся с максимальной приветливостью, на которую был способен, и ответил по-русски:

— Меня зовут Андреем — мы с вами визуально знакомы, даже в одной сауне вместе сидели как-то, помните? Я предлагаю перейти на русский — для удобства общения. Потому что вы, дорогая Рахиль, — такая же израильтянка, как я, извините, негр… Давайте не будем валять дурака и терять попусту время. У меня к вам серьезный разговор, который, я думаю, будет интересен нам обоим… Но, поскольку речь пойдет о вещах достаточно деликатных, я полагаю — нам не стоит начинать беседу в коридоре… Позвольте войти?

Какое-то время брюнетка в белом халате молча смотрела на Обнорского, никак не показывая выражением глаз — поняла ли она то, что сказал ей Андрей, или нет… Потом она приоткрыла дверь пошире и сделала приглашающий жест рукой. Серегин вошел в номер — женщина пропустила его вперед — и огляделся — взгляд его упал на аккуратно заправленную кровать, на которой лежал бирюзовый спортивный костюм, голубая косынка и дымчатые очки.

— Ну-с, госпожа Даллет, — сказал Андрей, поворачиваясь к брюнетке с довольной улыбкой. — Давайте поговорим? Может быть, мне стоит называть вас не Рахиль, а Екатериной? Мне кажется…

О том, что именно ему казалось, Обнорский рассказать хозяйке номера не успел, потому что словил вдруг хороший удар ногой в промежность… К такому повороту событий Андрей не был готов совсем — ему, вообще, до того ни разу в жизни не приходилось драться с женщинами, а потому он в принципе не рассматривал представительниц прекрасного пола, как потенциальных противников. Вот за эту свою «мэйл-шовинистскую» позицию он и поплатился — чудовищная боль в паху согнула Обнорского буквой «зю», после чего второй удар — на этот раз в затылок швырнул его физиономией в пол.

— О-е…!! — сказал скорчившийся Серегин на вдохе и тут же добавил на выдохе: — Уй, бля-у!!

Ему давненько так хорошо не перепадало — до оранжевых кругов перед глазами и дурной слабости во всем теле… Через несколько секунд он, впрочем, очухался, сумел разогнуться и даже встал на колени, но полностью подняться не успел, услышав резкую команду по-русски:

— Не двигаться! Лежать!

Подняв глаза, Обнорский увидел, что госпожа Даллет стоит за кроватью у окна и целится ему в лоб из маленького никелированного пистолета, непонятно как оказавшегося в ее руке. Страха Андрей никакого, впрочем, не испытал — ему было слишком стыдно за то, что какая-то женщина (к тому же — миловидная и вовсе не «накачанная» аки Шварценеггер) так качественно его уделала… Серегин сел на пол, вытянув ноги, и привалился спиною к стене — пистолет в руках Рахиль чуть дрогнул, следя за его движениями, но поскольку ничего угрожающего в них не было — выстрела не последовало. На несколько секунд в номере воцарилась пауза — израильтянка и Обнорский смотрели друг на друга и, судя по всему, соображали, как вести себя дальше, после столь необычного начала их разговора…

— Грубо, — нарушил наконец молчание Андрей. — Очень грубо и, я бы даже сказал — неинтеллигентно совсем… Я к вам — с чистым сердцем, а вы меня — ногой по кокам… Горько и обидно, мадам Даллет… Это что — у вас в Израиле так принято гостей встречать? Может быть — я слишком на араба похож? В свое время меня друзья называли, конечно, Палестинцем, но…

Обнорский трепался, стараясь выровнять дыхание, выиграть время и успокоить женщину мирными интонациями своего голоса — эту триединую задачу ему удалось выполнить только частично — брюнетка холодно сверкнула своими зелеными глазищами и нетерпеливо оборвала Андрея:

— Кто вы? Что вам надо? Отвечайте — живо!!

Обнорский увидел, как указательный палец правой руки Рахиль чуть напрягся на спусковом крючке пистолета и понял, что тянуть с ответом не стоит — похоже, эта психопатка и впрямь способна выстрелить… Женщины — они все такие, сделают сначала что-то, а потом только думают — надо было так поступать или нет… Андрей быстро заложил руки за голову и, обеспокоенно глядя на хозяйку номера, сказал:

— Э… э! Гражданочка! Вы бы там полегче пальчиком-то шурудили… Пальнет не дай Бог — вам потом с трупом возиться, с администрацией отеля объясняться… Опять же — читатели мои вам такого злодейства не простят… Кстати — о читателях — я журналист, Андрей Викторович Обнорский, он же — Серегин, ксива в бумажнике, бумажник в кармане… Прикажете вынуть?