Кинжал для левой руки - Николай Андреевич Черкашин
На шум вышел Михайлов в наброшенном на плечи кителе.
— Николай Николаевич, простите ради бога, — взмолился Парковский. — Но в штабе флота перевели на русский вахтенный журнал шхуны. Кажется, мне удалось что-то объяснить в этой темной истории с исчезнувшим экипажем.
Михайлов провел его в комнаты, разложил бумаги под зеленой лампой. Первым делом пробежал глазами текст перевода.
«26 августа 1915 года. Борт шхуны “Алмазар”. Волею аллаха из Стамбула в Зонгулдак. Курс 110°. Ветер зюйд-остовой, галфинд. Волнение моря 3 балла.
В час пополуночи задрожала грот-мачта, затем стали дрожать фок- и бизань-мачты. Рука всевышнего содрогала шхуну так, что трещало дерево и казалось, что судно вот-вот рассыплется. Переменили курс, зарифили нижние паруса, но тряска продолжается. Страшная боль в ушах, в груди. Аллах карает нас за грехи. Шкипер Юлдуз Шафрак первым бросился в волны…»
На этом запись в вахтенном журнале обрывалась.
— Иерозвук? — не то спрашивая, не то утверждая, произнес Михайлов.
— Да! — убежденно вскричал Парковский и развернул рулон бумаги. — Именно иерозвук. Вот теоретический чертеж корпуса шхуны. Обратите внимание — форма шпангоутов повторяет очертания сводов форосского храма, где погиб Гименеев. Все тот же принцип раковины-волюты! Следовательно…
— Следовательно, — докончил мысль Михайлов, — корпус шхуны стал как бы резонатором иерозвука.
— Вот именно! Это подтверждают и предварительные расчеты. Турки попали в зону интерференции иерозвука, отсюда возникла вибрация мачт. Затем началось воздействие на организм. Наверное, это и в самом деле было мучительно, невыносимо. И они стали искать спасения в море.
— Логично, логично, логично… — бормотал Михайлов, расхаживая по комнате.
— Николай Николаевич! Нам нужно обязательно получить шхуну в свое распоряжение. Пусть нам дадут ее хотя бы на месяц. Ведь это наш приз!
— Вы правы, мой юный друг! Если нам не отдадут ее добром, я… Я арендую ее, чего бы это ни стоило. В конце концов, Дмитрий Николаевич поддержит нас в этом деле.
Толстая афишная тумба на углу Большой Морской и Екатерининской улиц пугала прохожих огромными буквами: «Безмолвный убийца». Мелкий же шрифт уточнял: «Научное сообщение капитана 2-го ранга Михайлова об иерозвуковых волнах состоится в Морском собрании. Сбор в пользу севастопольского общества естествоиспытателей».
— Любопытно! — прокомментировал афишу своей даме молодой человек в котелке. — Это что-то из магических штучек госпожи Блаватской.
Зал севастопольского Морского собрания наполняла публика самого разного сорта: местная интеллигенция, офицеры, скучающие парочки и даже один отставной генерал. На многих лицах поигрывали недоверчивые улыбки.
Капитан 2-го ранга Михайлов в парадном мундире с эполетами обращался к своим слушателям:
— Мы располагаем достоверными фактами о том, что иерозвук воздействует на человека двояко: в определенных дозах он может исцелять нас от нервных, сердечных, душевных заболеваний, точно так же, как в иных условиях иерозвуковые волны вызывают различные недуги, они могут вселять в людей страх, ослеплять их и даже убивать.
В зале зашумели. Послышались выкрики с мест:
— Мистика! Чертовщина какая-то — неслышимые звуки!
— Господа, типичный декаданс от науки!
— Стыдно-с! Стыдно-с! А еще морской офицер.
Михайлов побледнел, напряг голос:
— И все-таки дайте мне договорить! В каждом организме существуют свои собственные колебательные движения низкой частоты. Самый наглядный пример — наша система кровообращения. Если частота иерозвука близка к частоте пульсации кровотока — я уже не говорю о том, что эти частоты могут совпасть, — то возникает всем известный банальный резонанс. При этом амплитуда сердцебиения может так возрасти, что лопнут артерии! В противофазе же иерозвук может остановить сердце, как элементарный маятник. Я утверждаю, что влияние иерозвука может распространяться далеко за пределы морского бассейна. За сотни миль от штормового очага люди с больным сердцем или различными психозами начинают чувствовать себя беспричинно плохо…
— Позвольте, позвольте!.. — Из публики поднялся пожилой человек в вицмундире земского врача. — Господа, — обратился он к присутствующим. — Я врач и как представитель медицины горячо протестую против профанации естественно-научных знаний. Простите меня, господин моряк, но, наверное, я был бы так же смешон для вас на мостике вашего корабля, вздумай я им командовать, как смешны ваши фантазии в этой аудитории.
— Браво! — поддержали врача из публики.
— Продайте ваши идеи беллетристам! Они неплохо на них заработают! — кричал человек в пенсне и бабочке.
— Я вообще не понимаю, господа, — возмущался отставной генерал, — как можно в такой трудный для родины час морочить публику пустыми звуками!
Дмитрий Николаевич тщетно пытался защитить брата:
— Но, господа, ведь открыл же Рентген невидимые лучи! Почему же не могут быть неслышимые звуки?!
Но его никто не слушал.
Между реями шхуны и белой подковой Константиновской батареи проскользнул силуэт уходящего в море эсминца. Война продолжалась.
Шхуна «Алмазар» со спущенным флагом и зарифленными парусами стояла у Телефонной стенки. В ее иллюминаторах буйствовало неистовое севастопольское солнце. В трюме судна кавторанг Михайлов в синем лодочном кителе устанавливал раструбы иероприемника, соединяя их с аппаратурой усилителя. Мичман Парковский в нательной рубахе с закатанными рукавами лепил из гипса бюст Михайлова.
— Зря вы это, Юрий Александрович… Ни к чему. Лучше бы помогли мне усилитель подключить.
— Нет пророка в своем отечестве! — возмущался мичман. — Даже вы не хотите понять, что Николай Николаевич Михайлов — великий физик и что когда-нибудь этот скромный бюст украсит отнюдь не гарнизонное Морское собрание, а пантеон Императорской Академии наук…
— Бог с ней, с академией! — махнул рукой Михайлов. — Самое главное — нам дали «Алмазар» на целый месяц.
— Я бы вообще перебрался сюда жить!
— Вы не опасаетесь, что мы можем разделить здесь судьбу отца Досифея? — спросил вдруг Михайлов своего помощника.
— А… это реально? — озадачился Парковский.
— Вполне.
— Но ведь вы же не опасаетесь?!
— Я? Представьте себе — опасаюсь… И вот о чем я подумал: мы не имеем права гибнуть оба — ни там, в море, ни здесь, на шхуне. Кто-то из нас, кому посчастливится остаться в живых, обязан довести дело до конца… Как вы на это посмотрите, если я предложу вам списаться с лодки на берег? Скажем, по болезни…
— Николай Николаевич, вы делаете мне бесчестное предложение!
— Никоим образом! Я буду рисковать в море. Вы будете рисковать здесь.
— Но ваш риск несравнимо выше!
— Это известно только Богу. Давайте рассуждать, исходя из интересов науки. Вы младше меня лет на пятнадцать. Если вы переживете меня на этот срок, представляете, сколько вы успеете сделать?! Разве в моих словах нет резона?
Парковский неуверенно протянул:
— Пожалуй… Но эти пятнадцать лет должны быть наполнены вашей энергией, вашим интеллектом!
Ветер глухо завывал в снастях, в распахнутых люках. Где-то хлопнула дверь, и на пустынном судне послышались чьи-то шаги.
