Леший в погонах - Александр Александрович Тамоников
Уже почти стемнело, когда неожиданно из-за дерева перед ним вынырнул человек в гражданской одежде и старой замызганной кепке. Он повел стволом «шмайссера» и тихо приказал по-русски:
– Стой! Подними руки и не шевелись!
«Вот усталость и дала о себе знать, вот и подвела», – с горечью подумал Борис и тихо выругался. Из-за дерева вышли еще двое одетых в гражданское, с заправленными в кирзовые сапоги брюками, и каждый держал в руках немецкий автомат. Еще оставалась надежда, что это партизаны, надежда на чудо, что это Шелестов уже привел группу из отряда. Но надежды рухнули, когда он услышал, как один из мужчин что-то приказал по-немецки, и двое его помощников быстро и умело обыскали незнакомца, вытащили из-за ремня под пиджаком трофейный «вальтер», а потом, толкая дулом автомата, повели в заросли.
Удар под ноги был неожиданным, и Коган повалился в траву, как тюк. Его повернули на живот и стали стягивать за спиной кисти рук веревкой. Потом кто-то из них рывком за ворот пиджака поднял Когана и поставил на колени перед старшим.
– Кто ты такой? Партизан? – стал допрашивать один из мужчин. – Отвечай!
Старший стоял рядом и сверлил Когана взглядом.
– Да какой же я партизан, – повел плечами Борис, стараясь не столько показать недоумение, сколько проверить, как прочно и умело связаны его руки. – Я деловой человек, торговец я.
Удар между лопатками опрокинул его в траву лицом, в рот попала земля. Чья-то рука схватила Когана за волосы, и его снова рывком поставили на колени. Старший, молодой холеный мужчина, в котором сразу видна была эсэсовская жилка, медленно вытянул из кобуры под пиджаком пистолет и навел его Когану между глаз.
– Отвечать и не врать! – продолжил требовать переводчик.
– Рассказываю и не вру, – упрямо заявил Борис Михайлович. – Я хожу по деревням, ищу, договариваюсь о продаже продуктов. Взамен предлагаю керосин, топоры, пилы, ножи, косы, гвозди. Этим я зарабатываю себе на жизнь. Машина и все мои записи остались на дороге, где я попал под бомбежку два дня назад. Иду в город.
«Много чего они не смогут проверить прямо сейчас, – быстро соображал Коган. – Даже если я начну называть адреса и фамилии, они не смогут проверить. Им самим сутки надо, чтобы выбраться отсюда. Хотя наверняка у них где-то поблизости есть машина. Но не важно. Пока ночь, и я могу врать.
– Где твои документы?
– В машине остались. Скорее всего, сгорели. Там и обменные продукты были, и инструменты. Документы мне выдавали в Ново-Алексеевке в комендатуре, там меня и комендант знает, господин Рихтер, и переводчик их, господин Коровин. Меня и в гарнизоне знают господа офицеры.
– Er ist Jude, – брезгливо усмехнулся немец и опустил пистолет.
– Ты еврей? – осведомился переводчик, вглядываясь в лицо задержанного.
– Конечно, – живо согласился Коган. – А кто еще, по-вашему, в такое время сумеет зарабатывать деньги? От меня большая польза и вашей власти. Я ведь всегда знаю, в какой деревне бывают партизаны, а в какой нет, кто им помогает, а куда они даже не заходят. Вы думаете, все местное население помогает партизанам? Нет, люди тоже хотят есть и не хотят, чтобы пришли немецкие солдаты и сожгли деревню.
– Где здесь в лесу есть люди? – спросил переводчик. – Ты видел тут людей?
– Откуда здесь люди, в этой чаще! Я и сам заблудился. Немного не в ту сторону пошел. Так и понял, что в лесу ночевать придется. Зря вы меня связали, я не убегу, мне с вами сподручнее идти. Скажите господину офицеру, что от меня вреда никакого нет новой власти, от меня только польза!
Коган с облегчением понял, что его пока не убьют. Его просто посадили со связанными за спиной руками к дереву и привязали за шею к стволу. Он видел с десяток человек. Все были в самой разной гражданской одежде и с автоматами. У некоторых имелись советские солдатские вещмешки или самодельные деревенские холщовые мешки с тесемками. Немцы садились ужинать, некоторые укладывались спать. Нескольких командир отправил куда-то, наверное, охранять лагерь. Но что-то подсказывало Когану, что здесь не все немцы. Десяток человек в лесу? И партизан не боятся? Может, и ищут партизан, но тогда у них должно быть вооружение посерьезнее. Хотя бы ручные пулеметы. И вообще, передвигаться лучше по лесу не пешком, а на лошадях, на подводах. И еды на несколько дней, и спать есть на чем, и патроны, и пулеметы – все можно увезти на подводах.
Несмотря на неудобство своего положения и после безуспешных попыток развязать руки Коган решил, что стоит отдохнуть. Странно, но уснул он мгновенно. Несколько раз просыпаясь за ночь и снова крепко засыпая, он даже не видел, как меняются часовые, несущие охрану лагеря. Спина затекла, сук впивался в спину, веревка натерла шею, но сил, как оказалось, все же прибавилось. С рассветом лагерь ожил. Скупые фразы, которые бросали люди, разжигая костры и разогревая консервы и кофе, дали понять, что в основном здесь только немцы, хотя среди них есть и те, кто хорошо говорит по-русски, – или немцы, или полицаи. Сейчас в лагере было не больше пятнадцати человек вместе с теми, кто нес службу по охране лагеря.
Через полчаса из леса привели лошадей и запрягли их в подводы. Коган насчитал четыре телеги. На последнюю телегу бросили его самого и рядом уселись четверо с автоматами на изготовку. Никто с ним не разговаривал, вопросов пока не задавали тоже. Но Коган понимал, что все это до тех пор, пока у командира не появится новая информация, которая потребует уточнения или вызовет новые вопросы, которые он захочет задать случайно встреченному в лесу еврею. Сюрприз ждал Бориса на следующей поляне. Здесь стояли еще четыре телеги и такие же вооруженные люди в гражданской одежде. Командир подошел к этой группе, и они обменялись несколькими фразами на немецком. С командиром вместе к телеге, на которой лежал Коган, подошел человек, в котором Борис узнал Сосновского.
Внутри потеплело. Господи, у Михаила получилось, какой же он
