Андрей Таманцев - Леденящая жажда
— Поймите меня правильно, никто не утверждает, что вы совершили какое-то преступление, просто…
— Извините, что перебиваю, но раз это тюрьма и вы следователь, то, значит…
— Просто у нас есть основания полагать, что вы связаны или были связаны с некими процессами, которые могут представлять опасность.
— Вот вы все ходите вокруг да около, но я за время моего пребывания здесь успела многое заметить и сделать кое- какие выводы.
Соня на секунду прервалась, чтобы подтянуть плед к горлу. Вставать ей не хотелось.
Новый следователь нервно поправила выбившуюся прядь светлых волос. Было видно, что ей самой не по себе от этой ситуации.
— Я вас, в общем, понимаю, — сказала Соня, — гораздо проще иметь дело с человеком, находящимся в безвыходной ситуации…
— А вам не приходило в голову, что вы здесь в большей безопасности, чем снаружи?
— Значит, меня здесь охраняют… Странная вещь: получается, что вам нужно охранять меня от вас самих.
— то есть?
— Вы подробно ознакомились с материалами этого так называемого дела?
— Конечно! Это ведь моя работа.
— Хорошо. А как вы думаете, кто стоит за обыском и взрывом в моем доме?
— Вы о том инциденте?
— Ничего себе инцидент! Тогда погиб человек. Американский гражданин, кстати.
— В связи с этим открыли отдельное уголовное дело, не имеющее прямого отношения к вопросу, которым мы сейчас занимаемся.
— Вы либо лукавите, либо очень плохо осведомлены.
— Я осведомлена ровно настолько, насколько позволяют досье и материалы следствия.
Красивая мисс Де Ритис старалась говорить жестко, но не пережимать. Тут нужно было искать новые методы. Примерно неделю после отстранения Хайда отчетов требовать не будут, а пока можно попробовать наладить контакт. Главная проблема заключалась в том, что на данный момент Даниэла не имела ни малейшего понятия, как это сделать. Оставалось только деликатно вклиниться в уже существующее положение вещей и попытаться ничего при этом не испортить.
— А вы внимательнее почитайте их, эти ваши материалы следствия, настоятельно вам советую. Может быть, найдете что-нибудь интересное. — В свою очередь Соня не могла сообразить, как ей следует относиться к этой девице, и вообще, хорошо это или плохо — само ее появление.
Вместо ответа следователь закурила, спокойно разглядывая трещинки на стене. Жестом предложила сигарету Соне. Та молча взяла, затянулась и только тогда продолжила, уже сменив тему:
— И пожалуйста, распорядитесь, чтобы мне прислали врача. Я действительно неважно себя чувствую.
Внешне казалось, что с этой девушкой совладать будет проще, чем с предыдущим непробиваемым солдафоном, но подсознательно Соня чувствовала, что здесь не обойдется без подводных камней. Только каких? Станет ясно потом, а пока нужно было обозначить позиции, как в футболе — с самого начала вести игру на половине поля противника. Договорив последнюю фразу, Соня решительно отвернулась к стене.
Даниэла поняла, что на сегодня разговор окончен. В принципе это была ее прерогатива — начинать и заканчивать и вообще командовать парадом, но с этой женщиной все было как-то по- другому.
Врач пришел через двадцать минут и незамедлительно прописал ряд успокаивающих средств. Следующую ночь Соня спала совершенно спокойно. Глядя на себя в зеркало после десяти часов здорового сна, она заметила, что морщинки начинают разглаживаться, в глазах появился блеск — и теперь уже можно было предметно думать, как выбраться отсюда. Она снова обрела волю к сопротивлению.
Даниэла приходила каждый день, они много разговаривали, и не только о непосредственно интересующем ее предмете. Кроме того, Соня ловила себя на том, что ей приятно смотреть на Даниэлу. Что характерно, раньше созерцание женщин никакого удовольствия ей не доставляло. Ей нравилось следить, как тонкие пальцы нового следователя теребят кулон на шее, как она поправляет пряди светлых волос. Собственно, волосы стали той самой лакмусовой бумажкой, что свидетельствовала о неумолимо происходящих в Сонином характере странных изменениях. Она сама себе удивилась, с неподдельным интересом спросив Даниэлу, красит ли та волосы. Оказалось, что да, просто они выглядят естественно. Соня задумалась: раньше такой вот бабский треп вызывал у нее только презрение, а сейчас ей было действительно важно, откуда взялся этот восхитительный золотистый оттенок, на который так приятно смотреть… В общем, было похоже, что следователь Де Ритис нашла подход.
— Знаете, вам бы тоже не мешало немного привести себя в порядок, — как-то сказала Даниэла.
— Вы думаете? Это здесь лишнее.
— Почему же? Женщина всегда должна оставаться женщиной.
— И это говорите мне вы? В эмансипированной донельзя стране?
— Эмансипация не означает опускание. Наоборот.
И в следующий раз она принесла Соне краску для волос, кремы, косметику.
— Нет, я не хочу, — вяло сопротивлялась Соня.
Но Даниэла заставила ее покрасить уже начинавшие седеть волосы, наложила маску и чуть-чуть подкрасила глаза.
Соня, посмотрев в зеркало, сама собой залюбовалась. И вдруг поймала такой же взгляд Даниэлы.
Прошло уже две недели, с тех пор как Де Ритис начала вести это дело. Они не продвинулись ни на йоту, но с каждым разом разговоры их становились все длиннее, все непринужденнее. Было видно, что обе стороны получают от общения неподдельное удовольствие. Даниэла понимала, что нужно шевелиться — ведь на самом деле все это мягкое, кошачье сближение было продумано шаг за шагом. Толчок был дан совершенно интуитивно. Войдя впервые в камеру и поняв, что не знает, как действовать, Даниэла сразу спросила себя, каково ее личное, не окрашенное профессиональными задачами отношение к подследственной. Она спросила себя и получила совершенно четкий ответ: ей очень нравилась эта женщина, нравилась своей загадочностью, своим безвыходным положением, слегка расширенными зрачками, сочетанием жесткости и хрупкости… Когда она это поняла, выход был найден: нужно точно так же понравиться ей, возможно, заставить полюбить себя…
Сложная задача, но с ней Даниэла справилась. Даже не без удовольствия.
Теперь они могли часами обсуждать наряды, духи, обувь, мужчин. И чем дальше, тем больше общего находили друг в друге,
Сопя почти сразу почувствовала к новому следователю доверие, хотя и понимала, что в ее ситуации доверять нельзя никому. Но больше жить так было невозможно, нужно было рискнуть и расслабиться, раз круговая оборона результата не давала.
Соня в общих чертах, причем совершенно честно, поведала все, что происходило в ее богатой приключениями жизни, начиная с учебы в университете и заканчивая взрывом в ее американском доме. Прекрасно понимая, что на самом деле завязка всей истории — это ее работа в НИИ, она сознательно говорила об этом как просто об очередном этапе, не сравнимом по напряжению с годами эмиграции. К тому же она четко выбирала выражения — так, чтобы даже лояльная Даниэла ничего не смогла бы использовать в своих целях.
— А знаете, я вас тоже кое- чему могу научить как женщина, — сказала Соня как-то.
— Чему же?
— Взгляду.
— Взгляду?
— Да, настоящему женскому взгляду. Понимаете, это доказано психологами, что женщина, когда ей нравится собеседник — не важно, мужчина или женщина, — часто замечается в неконтролируемом проявлении интереса.
— Как это?
— Она поправляет волосы, кладет ногу на ногу, наклоняет голову…
— Интересно. — Даниэла тут же подняла голову.
— Так вот, мудрые мужчины это знают. И разгадывают ваши желания на раз. И все, вы в их власти. Ваша задача контролировать себя и смотреть на собеседника так, чтобы он оставался в полной растерянности. Ваши глаза не должны говорить «да». Но они не должны говорить и «нет».
— Вы умеете так смотреть? — спросила Даниэла.
— На вас я только так и смотрю, — тихо сказала Соня. Следствие застопорилось, мисс Де Ритис справлялась с возложенными на нее профессиональными обязанностями гораздо хуже предшественника, к тому же ее безотчетная симпатия к подследственной возрастала в геометрической прогрессии, при этом она прекрасно понимала, что просто-напросто не справляется с собственным оружием. Ситуация выходила из-под контроля. Теперь уже самой Даниэле было неясно, влюбила она в себя Соню или влюбилась в нее сама.
— Софи… — Они уже перешли на «ты».
— Да?
— Боюсь, что скоро тебе придется знакомиться с третьим следователем. Ты же видишь, что все это ни к чему не ведет.
— А к чему оно, собственно, может привести? Я государственными тайнами не владею.
— Многие придерживаются иного мнения.
— Неужели нет никакого способа покончить с этим?
— Понятия не имею. В крайнем случае можно наплести что-нибудь, сказать то, что от тебя хотят услышать.
