Андрей Воронин - Ловушка для Слепого
Он плашмя упал на гладкий паркет и, запустив руку под диван, сразу нащупал отпиленный приклад обреза.
Глава 14
Примерно за полсуток до того момента, как Слепой вошел в свою конспиративную квартиру и обнаружил там засаду, на окраине Северного Бутова остановился «уазик» цвета сгущенного молока с брезентовым верхом, от колес до самой крыши забрызганный засохшей грязью. Номера на нем были подмосковные, и, учитывая это обстоятельство и то, что последний дождь прошел над Москвой не менее полутора недель назад, можно было смело счесть водителя машины записным неряхой, привыкшим хоронить появляющиеся на бортах своего автомобиля надписи типа «Помой меня!» или «Танки грязи не боятся» под новыми слоями пыли и грязи.
На дверце этого автомобиля красовалась надпись «Медицинская помощь», но крест над ней был не красный, а синий, нарисованный специально для того, чтобы разъезжающего на желтовато-белом «уазике» ветеринара никто спьяну не принял за врача.
Дверца коровьей «Скорой помощи» открылась, и на асфальт выпрыгнул Активист. Выглядел он как человек, проведший бурную ночь, – да так оно, в сущности, и было. В правой руке он держал нечто продолговатое, завернутое в пластиковый пакет с рекламой кофе «Черная кошка», а карманы его мятой и перепачканной землей и кровью черной матерчатой куртки заметно отвисали книзу, оттянутые чем-то тяжелым. Его нижняя челюсть давно нуждалась в бритье, воспаленные глаза казались красными, как у голодного вампира, щеки ввалились, и на одной из них красовалось смазанное кровавое пятно.
Вслед за ним из машины выбрался Телескоп, более обычного взъерошенный и, как никогда, похожий на больного грача. Ежась от утреннего холодка и разминая затекшие ноги, он обошел автомобиль спереди и остановился перед Активистом.
– Ну, что? – спросил он. – Куда теперь? Будем искать Сивого?
– Зачем? – бесцветным голосом спросил Активист.
– Как зачем? А бабки? Наши бабки. Ты что, забыл?
– Мои бабки сгорели, Эдя, – напомнил Шараев.
– Ну и что? Есть ведь доля Тыквы. Ну, ты чего скис? Я, конечно, понимаю: семья там и все такое прочее… Между прочим, моего брата тоже убили, не забыл? Но ведь от этого никто не застрахован. Ну?.. Помнишь, как в книжке: хэй-хо, жизнь не дорога! Вот только не помню, в которой.
– «Приключения Тома Сойера», – прежним бесцветным голосом сказал Активист. – Знаешь, Эдя, шел бы ты… Нет, правда, иди. Сивый – моя проблема. А бабки, если буду жив, я тебе передам. Даю слово.
– Слышь, ты, деловой, – по-блатному растягивая слова, сказал Телескоп. – Ты целочку из себя не строй.
Обещает он… Я теперь никому не верю. И между прочим, имею полное право. Я от тебя не отстану, пока не получу свои пятьдесят косарей. Понял?
– Понял, – сказал Виктор, поднимая на уровень груди свой сверток и держа его за один конец. – А ну, вали отсюда, упырь очковый, чтобы я тебя не видел. А то вместо пятидесяти косарей схлопочешь картечью из двух стволов. Это ты понял?
– Это я понял, – медленно сказал Телескоп. – Попробуй не пойми. Ты теперь у нас крутой, да? Подельников одного за другим мочишь. Может, это неспроста?
– Думай, что говоришь, – предупредил Виктор, не опуская завернутого в пластиковый пакет обреза.
– Деловые в таких случаях говорят: «Фильтруй базар», – авторитетно заявил Телескоп. – Надо учиться, Витек, если решил выйти в люди. Сука ты, Активист, и больше ничего.
– Ты, – с ненавистью сказал Виктор и пошел на Телескопа, тыча его в грудь стволами обреза. – Ты, упырь-недоносок, пиявка четырехглазая, ты что о себе вообразил?
Думаешь, все на свете такие, как ты? Хрен тебе, вонючка гнилозубая! Получишь обе доли – свою и Тыквы. Сто косых тебя устроят? Только уйди, не доводи до греха!
– Смотрите, какой праведник, – процедил Телескоп. – Дерьмо в кожаных перчатках. Не доводите нашу цацу до греха! До какого, а? Какого из смертных грехов за тобой не числится, Витек?
– Эдя, – сказал Активист, с трудом шевеля непослушными губами, – Эдя, ты человек? Ты можешь понять, что я просто не хочу тебя видеть? Мне не нужны твои деньги. Мне уже даже мои деньги не нужны. Просто я сейчас не хочу никого видеть. Не могу, понимаешь? Уйди, прошу.
Он положил левую ладонь сверху на пакет и, прижав, потянул ее на себя. Раздался сухой сдвоенный щелчок, слегка приглушенный намотанным в несколько слоев пластиком. Телескоп заглянул в его розоватые от недосыпания глаза и отступил на шаг.
– Ладно, – сказал он. – Хорошо. Учти, я хотел помочь. Живи как знаешь. Подавись своими деньгами, козел.
Если бы не я, Одинаковый сделал бы из тебя решето – там, в карьере, помнишь? Хочешь сам – на здоровье! Но знай, я тебе этого не забуду. Это вендетта, понял?
– Иди проспись, – посоветовал Активист, нащупывая указательным пальцем спусковой крючок сквозь скользкий пластик пакета.
– Вендетта, – повторил Телескоп.
– Пошел вон, придурок, – сказал Активист, опустил обрез и, повернувшись к подельнику спиной, зашагал к конечной остановке троллейбуса. Он казался каким-то очень маленьким и сутулым, когда, не разбирая дороги, торопливо уходил по корявому тротуару.
Телескоп некоторое время смотрел ему вслед, стоя у радиатора угнанной пару часов назад от здания молочной фермы машины, потом всухую плюнул на асфальт, пощупал в кармане рукоятку нагана, резко развернулся на каблуках и пошел в другую сторону. Губы его шевелились, раз за разом беззвучно повторяя одно и то же слово: «вендетта». Он непременно выстрелил бы Шараеву в спину, если бы не боялся промазать. Кроме того, был десятый час утра, но по улице слонялось совершенно ненормальное количество людей, словно все разом решили не ходить на работу. Недобро щуря за толстыми линзами очков подслеповатые глаза, Телескоп мечтал обзавестись пулеметом – не каким-нибудь «Калашниковым», а добрым старым «МГ» с бесконечной лентой, набитой маслянисто поблескивающими патронами, чтобы хватило на всех и каждого. Он представлял, как строчит длинными очередями, выставив толстый ствол пулемета в окно автомобиля или даже троллейбуса, и стены вдоль улицы вскипают облаками отбитой штукатурки, со звоном и треском сыплются выбитые пулями стекла, а люди на тротуаре мечутся как угорелые и валятся один за другим. Интересно, кто тогда посмеет крикнуть прямо в плюющийся огнем кружок пулеметного дула: «Четырехглазый!»? Хэй-хо, жизнь не дорога! Телескоп представил, как машина, из окна которой он ведет огонь, увязает в непробиваемом милицейском заслоне, как он в одиночку идет на прорыв, поливая сине-белые ментовские машины смертоносным шквалом свинца, и падает навзничь, выронив пулемет, с пробитым навылет сердцем и бледным одухотворенным лицом, красивым, как у Овода…
Он остановился, почти налетев на скучавшую у бровки тротуара яично-желтую «Волгу» с шашечками вдоль всего борта. Под лобовым стеклом такси тлел зеленый огонек, и Телескоп без раздумий рванул на себя дверцу.
– В центр, – коротко бросил он, падая на заднее сиденье.
Таксист запустил двигатель и тронулся с места.
У Телескопа не было определенного плана, он рассчитывал на слепое везение, истово веруя в то, что кто-то большой и сильный там, на самом верху, кровно заинтересован в его судьбе. Лет с семнадцати его не оставляло ощущение, что на его плече лежит невесомая, но очень сильная ладонь, дающая о себе знать только в минуты опасности и аккуратно обводящая вокруг самых глубоких ям, вырытых посреди дороги недоброжелателями. Ангел-хранитель не разменивался по мелочам: мелкие неприятности сыпались на Телескопа как из рога изобилия, но крупных он всегда счастливо избегал. Конечно, он был далек от того, чтобы уверовать в собственное бессмертие, но смерть была делом далеким и как бы не вполне обязательным. Именно благодаря этому Телескоп снискал в определенных кругах славу отчаянного храбреца, у которого, правда, не все в порядке с головой.
На Остоженке он велел таксисту остановиться и полез из машины.
– Э, приятель, а деньги? – вскинулся было таксист, но умолк, заглянув в черный зрачок револьверного дула.
– Извини, старик, – сказал Телескоп, – денег нет.
Может, одолжишь?
Таксист молча полез в карман и без звука отдал бешеному очкарику утреннюю выручку. Телескоп встопорщил пачку, на глаз прикидывая, сколько в ней денег, и сокрушенно покачал головой.
– Тяжелые времена, – сказал он. – Коррупция и развал экономики. Заработать деньги честным путем практически невозможно. Это все?
Таксист проглотил готовое сорваться с губ крепкое словцо, полез в другой карман и отдал вторую половину выручки.
– Мерси, – сказал Телескоп. – То, что спрятано в заднем проходе, оставь себе на чай. Терпеть не могу, когда деньги пахнут.
Он захлопнул дверцу и пошел по Остоженке, очень довольный собой. Ему казалось, что он большой и сильный, и теперь он почти жалел о том, что в свое время отказался от идеи приобрести ковбойские сапоги со скошенными каблуками из-за глупых комплексов и еще более глупых насмешек Активиста, считавшего ковбойские сапоги обувью людей, страдающих скрытым комплексом неполноценности. Теперь Телескоп был силен и широкоплеч, а его коричневые мокасины на стоптанной плоской подошве лишь портили безупречную в остальных своих деталях картину. Ни о каком комплексе неполноценности не могло быть и речи.
