Олег Маркеев - Цена посвящения: Время Зверя
Дикарь вскинул голову.
Мать, раскачиваясь, как пьяная, шла по дорожке. Руками обхватила голову. Рот перекошен, губы в вязкой слюне.
Вдруг мать осеклась. Схватилась обеими руками за живот. Колени подломились.
— А-а-ы-ы-ы! — Крик сделался низким, утробным.
По ее ногам из-под шерстяной юбки поползли красные борозды.
Дикарь смотрел на кровь, капающую на бетон дорожки, и не знал, то ли плакать, то ли смеяться.
Мать безобразно и мертво, как раненная в брюхо лосиха, завалилась набок. Голова громко стукнула о бордюр дорожки.
Тугая волна запаха смерти ударила в лицо Дикарю.
И тогда, закинув голову, он надрывно, тягуче и страшно завыл…
Глава тринадцатая. Дворцовые тайны
У Власти вкус бифштекса с кровью.
Вонзить зубы в плохо прожаренный кусок убоинки, размазать по морде остро пахнущий сок жизни, зарычать утробно от кайфа да стрельнуть острым глазом в ближнего, чтобы не лез без очереди, — это в нас от пещерного предка. От него нам достались способность пожирать ближних и «инстинкт власти». Там, в каменных казематах пещер, покрытых граффити об удачных охотах, зарождались республика, монархия, тирания, демократия и права человека. Все там и все оттуда. Как все, что есть в цивилизации, идет из и от человека.
От голозадого злобного предка нас отличает лишь наличие одежды. Переоденьте Шандыбина в медвежью шкуру, Любовь Слиску — в юбочку из пальмовых листьев, дайте Жириновскому каменный топор, а мудрому Чубайсу огниво, и всем сразу станет ясно, кто среди этого зверья есть кто. И никого не будет шокировать очередная драка в Думе. Люди бюджет делят, как троглодиты мамонта.
Представьте правительство в тогах римских патрициев, и вопрос: «Когда народу жить станет легче?» умрет на ваших устах. Они там, на Сенатском холме, о величии Империи думу думают и на цезаря ножи точат, а вы к ним с такой нелепицей. Устали от кровавой чехарды и встрясок? А вы примите на грудь ельцинскую дозу и попробуйте подумать о государственных делах. Если вам не начнут мерещиться Хасбулатов с Руцким, делящие власть, то вы выпили газировку. А если не ошиблись в норме и крепости напитка, то очень скоро и вам захочется бабахнуть в кого-нибудь из танка. А просто так, чтобы боялись…
Власть простому человеку чужда, а потому уму недоступна. Написана масса книг на тему власти явной и тайной. Там все про Бильдербергский клуб, Трехстороннюю комиссию, Орден шотландского обряда, Бнай Брит, Черное солнце и Орден Сиона. Названия эти ласкают слух конспирологов и газетчиков, охотчих до теорий «мирового заговора». Но ничего путного, кроме обмусоливания давно известных фактов и выдвижения на их основе все более абсурдных теорий, в этих книгах не найти. Даже самые-самые, претендующие на окончательное разоблачение закулисья власти, ничего о природе власти вам не расскажут. Это все равно что глухому объяснять музыкальную грамоту, а слепого учить архитектуре. Прочтите на досуге Юссона и Колемана[23] и убедитесь, что это не про вас.
Сделайте над собой усилие и постарайтесь мыслить хищно: агрессивно выстраивайте комбинацию, закладывайте максимальное количество жертв, ставьте целью не обезоружить, а растоптать противника, заранее подбирайте ответственных за ваши ошибки и подозревайте всех в саботаже и измене, — только так вы хоть что-нибудь поймете в играх сильных мира сего. И то задним числом.
Например, Версальский договор, положивший конец Первой мировой войне. Европа только приходила в себя после бойни, начиналась «белле эпок» — всеобщий кураж уцелевших, Олдридж, Хемингуэй и Ремарк еще готовились потрясти мир своими романами. А колокол уже пробил…
Министр иностранных дел Англии, прибыв из Версаля, радостно заявил в узком кругу: «Я привез документ, который гарантирует новую войну через двадцать лет!» Нормально? Даже самый тяжкий дегенерат не заявит в ЗАГСе, что только что подписал бумажку, гарантирующую смерть новобрачной от побоев через десять лет. Он, конечно, допьется до чертиков и возьмется за молоток, но в глухом водочном бреду, а не по расчету. Он, алкоголик наследственный, Итона и Кембриджа не кончал, куда ему до такого полета мысли!
Вот окончивший Кембридж сэр Уинстон Черчилль мыслил здраво. У Ивана-дурака или Джона Брауна мозгов не хватает отказаться умирать за очередную химеру. Стащили с печки, сунули в руки винтовку и погнали на бойню. Родина-мать, зовет! И волочет ноги на марше Иван, Ганс копает окоп в мерзлой земле, а Джон лопатит пески Аравийские. Люди они живые, семейные. Страшно им умирать. Только каждый свой страх поглубже прячет. Бояться смерти на войне не патриотично. За это можно и под трибунал пойти.
А сэр Черчилль смерти не боялся. Он смело попыл на круизном судне через Атлантику, кишащую немецкими подводными лодками, на встречу с Рузвельтом. Рисковал английский премьер отчаянно, можно сказать, бравировал на виду у всего мира. Англия, вжавшая голову в плечи от непрекращающихся бомбежек, восхитилась мужеству своего кормчего. Их вождь рисковал наравне со всеми! Ага…
В трюмах его парохода находились пять тысяч немецких военнопленных. В качестве страхового полиса. И у морских волков гросс-адмирала Деница рука не поднялась торпедировать судно. Так и плыли следом, сверля борт судна взглядом через оптику перископа. Растирали пот на небритых рожах, скалились по-волчьи и матерились сквозь стиснутые зубы. Но команды «Торпеды — к бою!» так и не отдали. У подводников Рейха, безжалостно топивших все, что плавало под вражеским флагом, хватило понятия об офицерской чести: пять тысяч своих в обмен на одного толстяка — это чересчур, после такой победы мундир не отмоешь.[24] Но Черчиллю с высоты положения, конечно, виднее… Только и Шамиль Басаев прикрывался сотней беременных женщин.
Нравы войны, скажете вы? Нет, нравы сильных мира сего.
Старые львы
С Олимпа власти уходят по-разному. Блажен тот, кого соратники сносят вниз вперед ногами под траурный марш. Некоторых живьем везут на Гревскую площадь в двуколке палача. Или ночью на «воронке» в подвал, далее — в яму. Но эту дикость демократия преодолела, нравы нынче постные. Вседержители теперь сходят, освистанные толпой, как провалившиеся актеры. Не считается зазорным громко расплеваться с друзьями-олимпийцами и демонстративно уйти в отставку. Или, начисто проиграв Олимпийские подковерные игры, тихо подать заявление об увольнении из числа небожителей по собственному желанию. Так или иначе, в густой атмосфере равнинной жизни бывшие боги чахнут и впадают в маразм. Отставка — летальный диагноз, типа СПИДа или саркомы простаты. Только инъекция власти способна вернуть отставника к жизни.
Салин с Решетниковым из «инстанции» ушли тихо и загодя. Такая уж специфика: все просчитывать заранее и не поднимать лишнего шума. Серый дом напротив Минфина они покинули задолго до того, как шалая от воли толпа осадила комплекс зданий ЦК КПСС. Случилось это, если кто забыл, в августе девяносто первого. А малозаметное советско-мальтийское СП открыло свое представительство в Москве в восемьдесят девятом. С государством Мальта СП практически ничего не связывало, даже с пресловутым Мальтийским орденом никаких связей не имелось. Зачем нам их ископаемый Орден, когда есть своя Партия? Деньги у СП и были самые что ни на есть партийные.
На партийные взносы СП арендовало, а потом и выкупило особнячок в центре. Потом исчезло. В том самом августе. Особняк сменил с десяток вывесок, арендаторов и совладельцев. Пережил три грандиозных ремонта и одну реставрацию. Обзавелся чугунным частоколом по периметру и солидными коваными воротами. Году примерно в девяносто третьем, когда Ельцин при помощи Кантемировской танковой дивизии укрепил парламентаризм, у ворот особняка повесили бронзовую табличку «Международный фонд „Новая политика“». И подняли на флагштоке полотнище с малопонятной символикой: две руки, слившиеся в рукопожатии, на фоне земного шара. Со стороны очень смахивало на иностранное посольство. Особенно вводила в заблуждение будка с часовым.
Праздный прохожий, подумав так, даже не подозревал, насколько он близок к истине. Особняк и был посольством независимого, но официально не признанного государства. В отличие от мертворожденных самопровозглашенных республик это государство имело свой бюджет, свою экономику, армию и спецслужбы. Официальная российская власть предпочитала делать вид, что никакого государства в государстве нет и быть не может. Но треть россиян исправно голосует за депутатов от этого государства, а его бюджет многократно превышает все долги России.
Салин и Решетников ходили в «Фонд», как некогда на Старую площадь: к девяти и без больничных. Работа была привычной. У корыта власти появились новые едоки, но нравы и правила игры остались прежними. А значит, цели и задачи, формы и методы работы с жрущими и упивающимися властью остались неизменными. Как и человеческая натура. На ее фундаментальной неизменности стояла, стоит и будет стоять оперативная работа.
