Андрей Воронин - Спасатель. Жди меня, и я вернусь
В темноте коротко захрипела включенная рация, и один из участников десанта негромко сказал в микрофон:
– Вода, я Камень. У меня чисто. Повторяю: чисто.
В ответ из глубины Канонирского грота, где сейчас вместо приливной канонады слышался только негромкий плеск разбивающихся о выступы каменных стен волн, раздался громкий, как пулеметная пальба, треск дизельного выхлопа. Во мраке каменной норы вспыхнул яркий луч прожектора, наполнив клубящийся туман ярким, но почти ничего не освещающим сиянием, и траулер, больше не заботясь о том, чтобы оставаться незаметным, двинулся вперед. Два или три раза его киль со скрежетом прошелся по дну грота; зацепившаяся за каменный свод радиоантенна обломилась с треском, похожим на треск сломавшейся ветки, плюхнулась в воду и потащилась за судном на оборванном тросе, как странная блесна. Незадолго до того, как траулер выбрался из опасного прохода на спокойную гладь бухты, о себе в полный голос заявил так называемый закон подлости, гласящий: если дерьмо может случиться, оно случается. Волочащаяся по дну антенна намертво заклинилась между двумя камнями; трос натянулся, как струна, и, поскольку это была не якорная цепь, а всего лишь антенная растяжка, лопнул со щелчком, похожим на выстрел из мелкокалиберной винтовки.
Траулер, как всякая посудина, наспех приспособленная для использования в качестве десантного судна, был набит людьми, как консервная банка шпротами. Один из них сидел на корме правее флагштока, примостившись на скользком от тумана железе фальшборта с беспечной небрежностью человека, отменно владеющего каждым мускулом своего тела, за исключением, быть может, только сердечной мышцы. Сидеть тут было немного опасно, но «немного опасно» – это было его нормальное, привычное состояние; зато здесь не было толкотни и можно было почти без риска засыпаться выкурить в кулак сигаретку с травкой, чтобы слегка расслабиться перед предстоящим горячим делом. Он любил ходить в атаку под легким кайфом – страх и скованность исчезали, на смену им приходила легкость, быстрота мышления и некоторая отстраненность, как будто он был сторонний зритель, в полной безопасности наблюдающий за действиями какого-то другого, хотя и очень похожего на него, человека.
Травка как раз начала, что называется, «забирать», когда лопнула злосчастная растяжка. Тонкий металлический трос с точностью, достойной лучшего применения, хлестнул сидевшего на корме бойца по шее, вскрыв сонную артерию и разрубив гортань так же легко и непринужденно, как если бы это был не трос, а остро отточенная сабля, находящаяся в руке признанного мастера по части рубки лозы: вжик!
Курильщик травки кувыркнулся за борт. Падать было невысоко, но к тому моменту, когда висевший на его спине армейский рюкзак погрузился в бурлящую пену кильватерной струи, бедняга был уже мертв. Тело темной бесформенной массой раз или два мелькнуло в прозрачной, зеленовато-желтой, как бутылочное стекло, пене и ушло под воду, увлекаемое на дно весом оружия и амуниции. Только мастерски забитый косяк, беспорядочно подпрыгивая на волнах, ныряя и снова выныривая, остался на поверхности, взяв курс в открытое море.
Стоявший в метре от погибшего боец слышал щелчок лопнувшей растяжки и всплеск за кормой. Но за кормой и так шумело и плескало непрерывно, под низкими сводами, многократно усиливая и дробя звук, заполошно металось гулкое эхо. Обернувшись, боец не увидел соседа, но не придал этому значения, решив, что тот просто перешел в другое, не такое опасное место. Словом, хоть «Яблочко» на траулере в данный момент никто не исполнял, потери бойца отряд не заметил – по крайней мере, пока.
На выходе из грота траулер снова погасил прожекторы и начал пересекать бухту, ориентируясь по коротким вспышкам фонаря на корме идущей впереди резиновой лодки. Вскоре оттуда световой морзянкой подали условный сигнал. Моторист заглушил машину, палубный матрос снял стопор якорной лебедки, и чугунная цепь с дробным рокотом поползла вниз сквозь пустую железную глазницу клюза.
Две резиновые десантные шлюпки разом приняли на борт по пять человек каждая. Они могли взять и больше, но торопиться было некуда: небо над восточным краем горизонта только-только начало наливаться предрассветной жемчужной серостью, а дело уже было сделано, по крайней мере, наполовину. Во всяком случае, командовавший высадкой Шар считал, что это так; еще он думал, что для такой уверенности у него есть все основания.
Природа в лице папы с мамой наделила Шара живым умом и практической сметкой; жизнь научила бить первым, и бить желательно наповал. Хорошо зная ему цену, начальство не давало майору Соломатину выйти за пределы своей весовой категории, где его в два счета стерли бы в порошок, а скорее всего, просто запутали бы, обхитрили, как несмышленого малыша, загнали в угол и перевербовали. Он был исполнитель – дисциплинированный, грамотный, решительный, инициативный и жестокий, но, увы, бесперспективный. Именно поэтому ему еще ни разу не дали испытать себя в настоящей, большой игре, и именно поэтому Александр Соломатин по кличке Шар считал себя если не вторым человеком на земле после Господа Бога, то уж никак не левофланговым в последней шеренге. Короче говоря, Шар мнил себя большой величиной – ну, так примерно, как мнит себя центром Вселенной и вершителем людских судеб жирный переросток, сумевший подмять под себя сверстников в захолустном детдоме. Длится это, как правило, ровно до тех пор, пока не найдется шустрый байстрюк, у которого хватит смелости хорошенько врезать вершителю судеб по яйцам. Или, максимум, до выпуска из детдома в большой мир, где недоумку с замашками владыки всего сущего будет непрерывно перепадать и по упомянутому месту, и вообще по чему попало.
Как хороший исполнитель, Шар пользовался некоторым доверием начальства и знал об этой операции чуточку больше, чем остальные ее участники, за исключением разве что Кувалды. Но Кувалда был не в счет. Шар привык воспринимать его как свою третью руку – самую мускулистую, самую тяжелую, с неуязвимо толстой, покрытой трудовыми мозолями шкурой. Эта дополнительная конечность была специально приставлена к его телу, чтобы ломать челюсти недругам и таскать из огня разные вкусности – по возможности не каштаны все-таки, а шашлык из молодого барашка под хорошую, качественную выпивку марки «экстра олд». А кто, находясь в трезвом уме, станет советоваться с собственной рукой?
Стоя на капитанском мостике траулера, Шар опять мысленно играл с идеей, которая впервые пришла ему в голову еще зимой, когда они с Кувалдой замочили эту старую суку Герду в лесочке под пансионатом «Старый бор». Тогда это была просто шаловливая мыслишка, тихий шепоток присевшего перекурить на левом плече шкодливого беса: сколько можно оставаться мальчиком на побегушках, чем ты хуже этих козлов? Заграбастали себе все, что только есть на свете, и все-то им мало! А не пора ли начать делиться, господа?
Сейчас, когда до цели осталось всего ничего, эта мыслишка перестала выскальзывать из рук, как только что выловленный молодой щуренок, и, как репейник, вцепилась в мозг тончайшими, с острыми крючками на конце колючками. Этой метаморфозе немало способствовали фантастические размеры маячащего впереди куша. Как добросовестный исполнитель, Шар прочел статейку этого писаки Липского и знал, что речь идет о, самое меньшее, вагоне золота. Пусть почтово-багажном, пусть даже не доверху заполненном, но ведь это, товарищи, даже не фура, хотя бы и с прицепом, а – вагон!!!
И, заметьте, не гнилой картошки. Так какого черта?! Люди ставили на карту все и при меньшем выигрыше. Там, на горе, не больше десяти человек с минимумом продовольствия и боеприпасов. О военной части операции можно не беспокоиться, тут все продумано и решено заранее. А вот в конце, когда главная пальба кончится, Саня Соломатин сыграет по-своему, после чего навсегда перестанет быть для кого бы то ни было Саней, не говоря уже о каком-то там Шаре.
Вагон золота или перспектива к выходу в отставку дослужиться до подполковника – как вам такой выбор, друзья? Что скажете, товарищи офицеры? А?.. Кто это там квакнул про долг и офицерскую честь? Вывести из строя и расстрелять к чертовой матери, идиотам не место даже в российской армии! Да, их тут много, но кто вам сказал, что это хорошо? К стенке, к стенке… Кто еще имеет возражения? Никто? Отлично. Просто превосходно! Так и запишем: принято единогласно.
В свои без малого сорок лет, многое повидав и перебив кучу народу, Шар наконец почувствовал себя самостоятельным, состоявшимся человеком, который в рамках спланированной кем-то другим операции задумал и уже почти осуществил другую, свою собственную – разумеется, блестящую. Слово «предательство» так ни разу и не пришло ему на ум, не говоря уже о его не столь литературных, благозвучных синонимах, самым мягким из которых является «крысятничество». Золото – мистический металл, не раз круживший и более умные головы, чем та, что крепилась в верхней части крепко сбитого, коренастого тела майора Соломатина.
