Крымский оборотень - Александр Александрович Тамоников
Здесь-то его и арестовали. Оказалось, что фашистской власти, как и ранее советской, не нравились подпольные ночные сборища. Гестаповцы подозревали, что бильярдные турниры – это лишь маскировка, а на самом деле это истинное подполье, а игроки – это партизаны и диверсанты. И вот однажды ночью, когда игра была в самом разгаре, в подвальчик вломились немецкие солдаты. Всех, кто находился в подвальчике, арестовали – в том числе и Никиту.
И вот это Никите не понравилось решительно. Он испугался. Дожидаясь утра в каком-то сарае вместе с другими арестованными, он лихорадочно пытался найти выход из ситуации. Но какой может быть выход, когда ты взаперти и под стражей? Не виделось Никите никакого выхода. Наоборот, ему мерещились всяческие ужасные последствия. А вдруг фашисты прознали, что он подпольщик? А вдруг его утром расстреляют? Что же делать, как быть?
Никита пытался заговорить с другими арестованными, но те либо отделывались односложными ответами, либо и вовсе уходили от разговора. Каждый чувствовал примерно то же, что и Никита.
Утром арестованных стали по одному куда-то уводить. Причем уводили, а назад они не возвращались. И по этой причине Никита и вовсе пал духом. Почему они не возвращаются? Если бы они вернулись, он расспросил бы у них, что да как, и было бы хоть что-то понятно. А так… А может, их всех уводят на расстрел? Что же делать, как быть?
В конце концов, увели и Никиту. Его привели в какой-то кабинет. В нем за столом сидел какой-то молодой человек в форме фашистского офицера. К удивлению Никиты, офицер заговорил с ним на русском языке, правда ломаном, но вполне понятном.
– Как тебя зовут? – спросил офицер, внимательно глядя на Филиппова.
– Никита…
– Кто ты такой? – спросил офицер.
– Ну, так это… игрок, – ответил Никита. – В бильярд играю…
– Значит, любишь играть в бильярд? – спросил офицер.
– Ну да, – сказал Филиппов. – Люблю…
– И хорошо играешь? – офицер не кричал на Никиту, ничем ему не угрожал, и глаза, показалось Никите, были у него насмешливые. Все это, вместе взятое, слегка приободрило Филиппова.
– Говорят, что хорошо, – сказал он.
– Я тоже люблю играть в бильярд, – сказал офицер.
– Ну, так кто ж не любит? – Никита сглотнул слюну. – Все любят…
– Ты партизан? – неожиданно спросил офицер.
– Нет-нет! – испуганно замотал головой Никита. – Какой я партизан? Я игрок. Я и при советской власти играл, и вот сейчас…
– Ты врешь! – офицер встал из-за стола и подошел к Никите почти вплотную. – Ты молодой человек, а значит, партизан! Все молодые люди партизаны.
– Не все… – испуганно возразил Филиппов. – Есть и другие… всякие есть.
– Почему ты не на войне? – резко спросил офицер. – Все молодые люди – на войне. Я – молодой человек, и я на войне. А ты? Я не верю молодым людям, которые не на войне! Мы тебя расстреляем!
Никита ощутил, что у него пересохло во рту.
– Ну, так зачем же? – прохрипел он. – Можно договориться…
– Договориться о чем? – напористо спросил офицер.
– О разном… – почти умоляюще произнес Никита. – Мало ли… От живого человека пользы больше, чем от мертвого.
– Что ты умеешь? – все так же напористо спросил офицер. – Что ты можешь сделать для Германии?
– Например, что-нибудь подсказать, – сказал Никита. – Подслушать, подсмотреть… Разные люди живут в городе. И говорят они разное. Вот…
– Значит, хочешь жить? – глаза у офицера стали уже откровенно насмешливыми.
– Так кто же не хочет? – заискивающе произнес Филиппов. – Все хотят…
– Ты – преступник! – ткнул пальцем в Никиту офицер. – Ты нарушил законы немецкой власти! Тебя арестовали! Немецкая власть поступает с преступниками строго! Ты заслужил расстрела! А вот жизнь – надо еще заслужить. Ты меня понял?
– Так я постараюсь, – закивал Никита. – Если надо для дела, то почему бы и нет? Вы только скажите, что мне делать.
Офицер ничего на это не ответил, он отвернулся к окну и какое-то время молча смотрел сквозь оконные стекла, качаясь взад-вперед как игрушечный болванчик. Насмотревшись и накачавшись, он опять взглянул на Никиту насмешливым взглядом.
– В городе есть партизаны, подпольщики и диверсанты, – сказал он. – Ты знаешь об этом?
– Нет, – испуганно ответил Никита, – не знаю… Я – играю в бильярд… Я игрок. Зачем мне партизаны и диверсанты? Но если вам надо, то я узнаю!
Офицер опять помолчал, затем подошел к двери, открыл ее и сказал несколько слов по-немецки. В кабинет вошли два солдата.
– Так это… – испуганно произнес Никита, умоляюще глядя на офицера. – Куда же теперь? Мы договорились или не договорились?
Офицер ничего не ответил, он даже не взглянул на Филиппова. Солдат тронул Никиту за плечо, и тот с замершим сердцем шагнул через порог. Куда его сейчас поведут? Неужто расстреляют? Неужели он не убедил офицера в своей готовности сотрудничать с немецкой властью?
Его отвели обратно в сарай. Почему обратно в сарай? Что с ним собираются делать дальше? Почему офицер не ответил на последние вопросы Никиты и даже не взглянул в его сторону? Все было неясно, тревожно, томило душу…
В сарае находились несколько человек из числа арестованных ночью.
– Ну, как? – стали они задавать вопросы Никите. – Ну, что?
Филиппов ничего не пожелал отвечать и лишь удрученно махнул рукой. Да и что он мог ответить? Рассказать о том, что он предложил немцам свое сотрудничество? Так ведь о таком не говорят…
Никто его не трогал до самого вечера. Других уводили, кого-то приводили назад, а о нем будто забыли. И лишь когда совсем уже стемнело, в сарай вошли два каких-то человека с фонарями, причем, судя по одежде, не немцы, а похожие на полицаев.
– Ты! – посветили они в лицо Никите. – Вставай и следуй за нами!
– Куда? – испуганно спросил тот.
– Туда, куда заслужил! – хмыкнул один из полицаев. – Пошевеливайся!
Его отвели в какое-то здание неподалеку от сарая – не в то, в котором он разговаривал с офицером, а в другое, провели по почти непроницаемо темному коридору и затолкнули
