Борис Седов - Правила боя
– Помогите мне, пожалуйста.
Я помог ему оттащить в сторону тело погибшего капитана.
– Люди гибнут у вас, как мухи, – сообщил мне Шахов и принялся расстегивать капитанскую униформу.
– Климат, должно быть, плохой, опять-таки болото рядом, влажность, миазмы всякие…
– У вас человек погиб, а вы… – укорил меня Шахов, разобравшись, наконец, с пуговицами и застежками одежды Сажина.
– Не человек и был, – хотел ответить я, но не стал говорить плохо о покойном. Не потому, что нечего было сказать, а просто не принято…
Шахов расстегнул одежду на Сажине и внимательно изучил тело покойного, татуировки с вороном нигде не было, только на левом предплечье была наколота группа крови и еще какой-то шестизначный номер, который Шахов тщательно переписал в блокнот.
– Боже мой, ему плохо? – заверещал за спиной маркиз Брокберри.
– Ему-то как раз хорошо, – буркнул я, забыв, что маркиз ни хрена не понимает по-русски.
Шахов принялся что-то долго объяснять маркизу, указывая руками то на лестницу, то на Сажина, то куда-то наверх, видимо, обращаясь к Богу, только на меня он не показал ни разу, отчего стало приятно и покойно. Хорошо, когда тебя ни в чем не подозревают. Маркиз внимательно слушал, всплескивал руками, следил за жестами Шахова и вообще проявлял живейший интерес к происшедшему. Несколько раз он подходил к мертвому телу, наклонялся над, словно хотел сохранить в памяти дорогие его сердцу черты капитана Сажина, один раз даже осторожно потрогал его пальцем, но сразу же отпрыгнул в сторону и стал тщательно вытирать руки белоснежным платочком.
– Вы были свидетелем? – спросил он.
– Да, – ответил я и печально склонил голову.
– Как жаль, как жаль… – маркиз Брокберри смахнул невидимую слезу, попутно вытерев нос.
Тем временем подвал наполнился людьми. К гибели Сажина братва отнеслась спокойно, а вот окорока и колбасы вызвали у всех неподдельный интерес, кто-то вытащил финку и нарезал желающим куски копченостей, жалуясь на отсутствие хлеба и водки. В это время со стороны замка донесся глухой взрыв. Я посмотрел на часы, прошло ровно полчаса с того момента, как мы расстались на берегу болота, бойцы Сажина даже в отсутствие своего командира начали выполнять боевую задачу.
– Бля! – закричал я. – Маркиз, так твою мать, где ход?
– Вот, вот, – запричитал маркиз, поняв меня без перевода.
Он подошел к единственной свободной стене, нажал там какие-то камушки, и каменная плита повернулась вокруг невидимой оси. Через несколько секунд загудел еще один генератор, и в подземном ходе вспыхнули лампы. Хотелось сразу броситься на помощь троим сажинским бойцам, пытавшимся пробиться в средневековую твердыню, – о спасении заложников я, честно говоря, думал сейчас меньше всего.
– Братва, слушай мою команду, – приказал я. – Один наверх, в хижину, люк закрыть, никого не пускать, один остается в подвале. Если наверху начнется стрельба, не высовывайся, сиди тихо, твое дело – защищать вход под землю. Остальные – со мной.
Братва немного поспорила, кому идти, кому оставаться, больше всего желающих было сторожить подвал с окороками и колбасами, но вмешались Седой и Паша, назначили двух человек, а остальные неуверенно начали спускаться в подземный ход. Я, Шахов и маркиз шли последними. Маркиз опять нажал какие-то камни, плита вернулась на свое место, и мы перешли во главу колонны.
– Оружие – к бою, – негромко скомандовал я. Слова эхом разнеслись по длинному сводчатому коридору и вернулись ко мне вместе с лязгом затворов и специфическим стуком военного металла, который знающий человек не спутает ни с каким другим металлическим звуком в мире.
Подземный ход маркиза Брокберри ничуть не напоминал те, что показывают в триллерах и фильмах из жизни мрачного средневековья. Длинный коридор, аккуратно выложенный ровными каменными плитами, по сводчатому потолку проложена электропроводка с яркими, висящими на одинаковом расстоянии, лампочками. Не было паутины, пятен плесени и разбросанных там и сям скелетов людей с проржавевшим оружием в руках. Везде царили чистота и порядок, даже пол был чистым, словно его ежедневно подметали мокрой шваброй, и только еле заметный запах сырости указывал на то, что мы действительно идем через болото и уже приближаемся к замку, потому что уровень пола начал постепенно повышаться.
Наконец, показалась каменная лестница, точно такая же, как на том конце коридора, у «подвала окороков». Я поднял руку, и все остановились.
– Пришли? – спросил я у маркиза.
Тот кивнул и потянулся к скрытым камешкам, открывающим вход.
– Подождите, – сказал я ему. – Володя Седой и еще один человек – со мной, остальные останьтесь здесь. Володя, когда плита откроется, сразу броском внутрь и падаем на пол, но не стрелять.
Володя кивнул, к нему присоединился Терек.
– Зачем стрелять? – пробормотал он. – Зубами порву!
– Там – никто, – вмешался маркиз. – Второй подвал, никто не знать.
– Ну, знаешь, маркиз, береженого бог бережет!
– Это точно, – сказал Седой и перекрестился пистолетом.
Маркиз нажал на свои камни, плита исправно повернулась, мы метнулись вперед и упали на пол в полной темноте. В подвале никого не было.
Маркиз что-то залопотал по-английски, Шахов перевел:
– Идите вдоль стены, упретесь в лестницу, рядом с ней выключатель.
Повторилась ставшая уже привычной процедура – вспыхнул свет и загудел генератор.
* * *Особнячок, занимаемый «Вороном», прежде был собственностью одного из великих князей и предназначался, в общем-то, не для судьбоносных заседаний на самом высоком теневом уровне страны, а для праздного и приятного времяпрепровождения хозяина с его многочисленными подругами. Поэтому главное место в интерьерах особняка занимали разнообразные спальни, будуары и интимные салоны, в оформлении которых важное место занимали многочисленные изображения фаллоса и вагины в качестве росписей, картин, скульптур и статуэток. По их количеству и художественным достоинствам московский особнячок успешно соперничал с знаменитым потаенным кабинетом Екатерины Второй в Царском Селе.
Устроителям резиденции стоило большого труда отыскать хоть одно помещение для публичных собраний, декоративное убранство которого было выдержано в рамках допустимой фривольности. Таким помещением и стал Овальный кабинет – место заседаний пятерки старейшин. Прочие залы, салоны и анфилады с большим любопытством осматривались гостями «Ворона», но и они не допускались в ту часть второго этажа, где были расположены спальни. Прежде всего, потому, что спальни продолжали использоваться по своему прямому назначению – для сна и отдыха засидевшихся допоздна старейшин и их референтов, а также для поселения туда гостей, приехавших из городов и весей для встречи с руководителями всемогущего «Ворона». Особенно, если визит этот был тайным и останавливаться в гостинице было нежелательно…
Дальнюю спальню, по традиции именуемую фиолетовой, председатель выбрал не из любви к этому цвету, он предпочитал чистые краски – черную, красную, белую, а потому, что здесь отсутствовали камеры слежения. Никто уже не помнил – получилось это случайно, по недосмотру службы безопасности, или фиолетовая спальня была оставлена без надзора умышленно, по каким-то неведомым причинам прошлым председателем «Ворона».
Председателя разбудил настойчивый звонок сотового телефона. Трубка упала с прикроватного столика и спряталась в мохнатом тапке из шкуры белого медведя, но звонила настойчиво и громко.
Председатель с трудом высвободился из-под тяжелого одеяла, еле нашел телефон и был поэтому зол, как бывал зол всегда, когда в его жизни возникали нештатные ситуации.
Сейчас, на излете лет, он полагал, что имеет достаточно власти для того, чтобы строить жизнь по своему желанию. Но именно сейчас в его жизнь вторгалось все больше мелких, ничего не значащих людей, и ему, председателю, приходилось соразмерять свои поступки с их поступками и свою жизнь – с их жизнью.
– Слушаю, – сказал он в трубку и действительно стал слушать.
Через минуту он побагровел и закричал:
– Какой сухогруз? И из-за этого вы меня будите посреди ночи? Есть же люди, которые… Что значит – нет людей? Вы думаете, что говорите? А где «капитан»? А этот ваш уголовник, Кастет? Хорошо, пусть не уголовник, где он? То есть, все-таки есть шанс, что ситуация… Ладно, хорошо, звоните мне каждый час. Да, пока на трубку. Я понимаю, что сейчас ночь, но в Америке-то день, черт бы его побрал! Пока будем жить по американскому времени…
Председатель отключил трубку и положил ее на столик, рядом с очками в широкой оправе из панциря черепахи и именными часами в корпусе самородного золота. Убедившись, что все лежит надежно и не упадет даже от сильного толчка, председатель оглянулся и посмотрел на Катюшу. Девушка спала, подложив под толстую щеку пухлые, сложенные лодочкой руки и громко, спокойно сопела. Председатель вздохнул, лег в постель и уставился в потолок.
