Михаил Серегин - Контрольная молитва
– Стоп-стоп! – замахал руками Костя. – Во-первых, это секретная информация…
Отец Василий чуть не зарычал от возмущения.
– Ах, так! Секретная информация, значит?! А ты, родной, нашу рыбалку помнишь?
– Предположим, – отвел глаза главврач.
– Так вот, Костя, сегодня ночью у меня еще одна «рыбалочка» выдалась. Надеюсь, детали тебя не интересуют?
– Ни в коей мере! – испуганно отшатнулся Костя. До него сразу дошло, какого сорта «рыбалка» выпала на долю товарища.
– Я так и думал, – уже увереннее продолжил отец Василий. – И чтобы кое-кому не пришлось отправиться на третью «рыбалку», мне нужна самая простая информация!
– Что тебе нужно? – выдохнул Костя.
– Был там среди трупов Парфен?
– Нет.
– Точно?
– Абсолютно. Я с самого утра только этими трупами и занимаюсь. Полдня в морге провел, ребята попросили помочь…
– И кто туда поступил?
– Восемь качков.
– Восемь?! – ужаснулся священник и тут же понял, что удивляться нечему. Он ведь сам слышал эти размеренные одиночные выстрелы. – Их добивали в голову?
– Пятерых добили. А откуда ты знаешь?
– Догадываюсь. Сам я этого не видел, только слышал.
Друзья замолчали. Той ночью, на рыбалке, они прикоснулись к такому, о чем не каждому расскажешь, и они прекрасно помнили, как ощутили это леденящее дыхание смерти, пронесшееся мимо, чтобы коснуться восьмерых молодых, крепких парней.
– Там еще лейтенант молоденький из ФСБ был, но его тут же в область забрали, не позволили здесь вскрывать.
– Наверное, Саша Кулик, – вполголоса произнес отец Василий. – Жалко мальчишку, молоденький совсем.
– Я не знаю, мне документы на него не показывали.
Ну что ж, теперь все стало ясно. Как это почти всегда и бывает, бойцов послали выстилать своими трупами и поливать своей кровью ковровую дорожку для боссов. И естественно, боссы остались в живых – с обеих сторон. Погибли только исполнители.
– А что там произошло? – поинтересовался Костя. – Ну, у старой пристани.
– Бой.
– Я понимаю. Почему там с утра части МЧС работают?
– Что за части? – спросил священник.
– По-моему, химическая защита населения. Мне лодочники сказали, рыба уже на полкилометра вниз по реке кверху брюхом всплыла. Что там такое рассыпали?
– Героин.
Костя присвистнул.
– Это ж сколько героина надо?
– Там много было, Костя, очень много. А что там МЧС делает? Собирает?
– Говорят, дезактивируют, поливают каким-то составом. Вроде бы там весь верхний слой почвы поражен, на несколько сантиметров.
Отец Василий вспомнил характерные звуки от разрывов выпущенных из гранатометов гранат и как потом рвались бензобаки и подумал, что так и должно было быть. Героин наверняка рассеян и хорошо смешан со всем тем мусором, что покрывает берег великой реки.
– Ну ладно, батюшка, ты уж извини, но мне надо идти, – виновато улыбнулся Костя и протянул руку для пожатия. – Я тебе достаточно рассказал?
Отец Василий посмотрел в Костины глаза. В них читалось другое: «Надеюсь, я доверил эту информацию джентльмену?»
– Спасибо, Костя, – пожал он протянутую ладонь. – Обещаю тебе языком на каждом углу не трепать.
– Уж пожалуйста.
* * *Когда отец Василий вернулся в храм, отец Никодим уже проснулся. И в глазах его отчетливо читалась крутая смесь ужаса, недоумения и облегчения «в одном флаконе». Он выглядел так, словно только что избежал прокрутки через мясорубку – счастливым и насмерть перепуганным одновременно.
– Будете отчет для патриархии писать? – с деланной неприступностью спросил он.
Отец Василий задумался. Этические нормы предполагали полную откровенность с его стороны. Однако он понимал, что там, в далекой Москве, его приключения могут быть оценены неверно и тогда последствия станут весьма печальными. Он бы предпочел иное. С другой стороны, не напиши он этот отчет, отец Никодим просто ввиду своего положения должен будет обо всем доложить, а такой расклад тоже не воодушевлял.
– Я бы предпочел сначала исповедоваться, отец Никодим, – сказал он.
– Я не могу ждать, пока вы найдете время съездить к отцу Григорию, – занервничал Никодим. Мысль о том, что ему доведется задержаться в Усть-Кудеяре даже на сутки, была для ревизора невыносимой.
– Я буду исповедывать свои грехи вам.
– Мне?! – в глазах отца Никодима застыло недоумение. Такого уровня откровенности он от отца Василия не ожидал.
– Вы же знаете, это лучшее, что я могу сделать в подобной ситуации, – развел руками отец Василий. – Да не убоимся света…
В глазах престарелого ревизора заполыхал огонь любопытства. Он даже не пытался его скрыть.
– Ладно, раз такова ваша воля, я готов, – кивнул он.
* * *Следующие два часа отец Василий рассказывал. Подробно, не упуская ни единой детали, ни одной своей, даже самой недостойной, мысли. Отец Никодим слушал затаив дыхание и даже, когда исповедь завершилась, некоторое время молчал. Но потом опомнился, торопливо отпустил ему все грехи и снова задумался.
– И что же вы теперь думаете делать? – серьезно, без малейшей тени недоверия или недружелюбия, спросил он.
– То же, что и делал, – нести Слово Божье. Разве может быть задача достойнее этой?
– Ох, сын мой, помоги тебе Господь! – искренне пожелал ревизор и вдруг испугался. – А что же мне сказать в патриархии?!
– Скажите правду, – предложил отец Василий. – Обстановка сложная, паства самая разная, контингент специфический, часто полууголовный, со всеми вытекающими последствиями. И потом, вы ведь исповедали меня, так?
– Верно.
– И у вас нет оснований сомневаться в моей искренности? Ведь правда?
– Теперь – ни малейших! Истинно так!
– Я думаю, этого для патриархии будет достаточно. Они ведь знали, куда меня направляли.
Отец Никодим разулыбался. Все стало просто и логично. В конце концов, мало ли какие проблемы возникают у священников, главное, чтобы покаяться могли. А здесь раскаяние было налицо. Что и требовалось доказать!
– Я думаю, вы совершенно правы! – с облегчением выдохнул ревизор. – Правда – единственное средство.
С этой минуты они оба знали, что писать в патриархию подробный письменный отчет по поводу последних событий в общем необязательно. И слава Богу!
А к ночи отец Василий лично отвез ревизора на своих «Жигулях» в областной центр, купил билет до Москвы и даже посадил на поезд. Проверка завершилась, и ее результаты были для него вполне благоприятными.
* * *Отец Василий приехал домой за полночь. Поставил машину во дворе возле цистерны и медленно поднялся по лестнице к резной дубовой двери. Вставил ключ в скважину, открыл дверь, прошел в кухню, включил свет. В доме было тихо и невероятно пусто. В какой-то миг ему даже почудилось, что он вообще один на всем белом свете.
– Ну вот, – тихо произнес он, прислушиваясь, как отозвались эхом в пустом доме его слова, – и что мне без Олюшки делать?
Впервые он понял, как пуста была бы его жизнь без нее. Даже служение Господу не смогло бы заполнить эту образовавшуюся внутри пустоту целиком. Он медленно прошелся по темным пустым комнатам, заглянул в будущую детскую, потрогал ладонью гладкие перила ведущей на второй этаж лестницы, прислонился щекой к холодному испанскому кафелю душевой. В этом доме ничто не имело смысла без нее.
Отец Василий вернулся на кухню, бездумно открыл холодильник и нагнулся, чтобы достать с самого низа банку с квашеной капусткой. И в этот самый миг оконное стекло сзади него лопнуло, а прямо над головой громко щелкнула дверца навесного шкафа. Священник недоуменно глянул вверх. На полированной поверхности шкафа зияло выщербленным лаком маленькое округлое отверстие.
«Блин! Это же пуля!» – охнул он и рухнул лицом в пол. В ушах еще гудело от звона выбитого стекла, но ум был ясен и бодр. «Надо переползать!» – сообразил он и пополз в коридор.
Это явно была работа Парфена, никто другой не стал бы с такой настойчивостью сводить счеты с отцом Василием, да он и не переходил дорогу больше никому. Священник выполз к лестнице и, убедившись, что его нельзя увидеть ни из какого окна, на ощупь взбежал на второй этаж. Пригнулся, подобрался к зашторенному полукруглому окну и осторожно посмотрел в щель между занавесками.
Перед ним расстилался знакомый район, кое-где освещенный фонарями и редкими желтыми окнами немногочисленных соседей. Он попытался сообразить, откуда могли стрелять, и понял, что, скорее всего, из чердачного окна строящегося дома напротив. В кромешной ночной тьме ни самого дома, ни тем более его чердачного окна видно не было, только едва заметный контур крыши. Но отец Василий хорошо знал округу, это было совсем недалеко, метрах в двухстах – промахнуться почти невозможно. И, если бы он не нагнулся за капустой…
«Да, Парфен, за тобой не заржавеет, – признал отец Василий. – И что мне теперь делать?» – задал он себе вопрос, но тут же осознал, что давно уже знает ответ. Главное – не паниковать и не впадать в оцепенение! Иначе долго не протянуть, его просто убьют. Думая об этом, он не испытывал ни страха, ни сожалений. Усталость от пережитого была столь велика, что на полноценные эмоции порой просто не оставалось никаких сил.
