Валерий Горшков - Любой ценой
– Дальше не стоит, увольте! – махнул рукой полковник. – Подонок! Значит, и здесь чутье меня не обмануло. Что ж. Такую тварь я бы с огромным удовольствием прикончил собственными руками. Шлех, насколько мне известно, входит в ближайшее окружение хозяина. Остальные семеро – мимо?
– К сожалению, – вынужден был признать Охотник. – В спецотделе Генштаба на них ничего нет. Но это еще не значит, что они – только исполнительные служаки, слепо выполнявшие приказы командиров и не замаравшие себя убийствами детей и мирных жителей. СС – не армия. Там невиновных нет в принципе. У каждого сержанта руки по локоть в крови. И если была бы техническая возможность провести полномасштабную диверсию, я бы без малейших колебаний поднял на воздух весь рудник. В тот момент, когда на его территории не будет рабочих. Кстати, у них выходной есть? Или добыча алмазов идет непрерывно?
– Это называется свободный день. Один раз в две недели. В воскресенье, – хмуро кивнул Клименко. – А по поводу виновности СС… Я целиком согласен. Даже до наших далеких берегов доходила информация о зверствах легионов Гиммлера. Но после того, как в Бразилии появились «беженцы», все словно отрезало. О чужой войне местная власть и пресса теперь предпочитают даже не вспоминать. Кому в Южной Америке есть дело до миллионов русских, погибших по другую сторону Атлантики? Разве что нам, горстке дряхлых патриотов. До гробовой доски мысленно и сердцем связанных с потерянной родиной…
Некоторое время они сидели молча. Затем Иван Федорович вновь раскурил потухшую трубку, поднялся с кресла и предложил:
– Мне кажется, нам стоит на время прервать нашу беседу и подняться наверх, мой мальчик. Я познакомлю тебя с женой и своими друзьями. Там мы сможем пообедать все вместе, а потом уединиться в гостиной и вчетвером обсудить дальнейший план действий. Ты не против, капитан?
– Я не против, полковник, – грустно улыбнулся, вставая, Охотник. И чтобы сделать старику приятное, добавил: – В этом доме вы – командир. Я, как гость и как младший по званию, вынужден следовать не только правилам хорошего тона, но и принятой в армии субординации.
– Приятно слышать, – глаза колчаковца чуть сузились, придирчиво буравя Ярослава. – Если красный офицер говорит такие слова белогвардейцу – значит, для России еще не все потеряно. Следуйте за мной, капитан. И, между прочим, я еще до сих пор так и не слышал вашу фамилию. Как прикажете вас представить жене и друзьям? Между прочим, потомственным дворянам. Если для вас, большевиков, знатное происхождение до сих пор хоть что-нибудь да значит, – не без подначки ввинтил Иван Федорович.
– Моя фамилия Корсак, – произнес Охотник. – Князь Ярослав Михайлович Корсак. К вашим услугам.
– Вы – князь?! – удивленно обернулся направившийся было к двери старик. – Простите… Не ожидал… Еще раз прошу прощения… Дипломат Михаил Александрович Корсак случаем не ваш родственник? Мой дядя, и он в конце прошлого века на протяжении трех лет служили по иностранному ведомству, в Харбине.
– Угадали. Это мой родной дедушка. Отец моей мамы, княгини Анастасии Михайловны Корсак. Она в те годы тоже жила в Харбине. Я никогда не знал своего настоящего отца. А мать не хотела о нем говорить. Поэтому фамилию и отчество мне дали в честь деда… – впервые в жизни вдруг испытав странные, ни на что не похожие, но – безусловно приятные душе чувства сопричастности с великой историей родной страны, признался Ярослав. – Маму арестовала Чека, в тридцать седьмом. Спустя три года я узнал, что она умерла от пневмонии, в лагере. После ее ареста я подался в бега. При помощи профессора Сомова сменил документы и стал Корнеевым. Для всех, кроме сенсея и жены. Только они, двое во всем мире, знают – кто я на самом деле…
Охотник сам поразился, с какой невероятной легкостью он вдруг открылся этому, еще час назад совершенно незнакомому пожилому человеку. С которым его связывала лишь древняя русская земля и общая цель, основанная на ненависти к фашистам.
– В таком случае, – справившись с секундным изумлением, солидно произнес Клименко, – позвольте поздравить вас, князь!
– С чем? – удивился Ярослав.
– С тем, что людей, посвященных в ваш страшный секрет, сегодня станет ровно втрое больше! И еще…. Не сочти за бессмысленный высокий штиль, но я искренне хочу пожелать тебе и твоему поколению дожить до того благословенного времени, когда ты сможешь сжечь свой фальшивый советский паспорт с чужой фамилией и бесовским гербом и вновь, во всеуслышание, объявить себя князем Корсаком. Не только за границей, но и дома, в Санкт-Петербурге. Жаль, что мне, старому, этого времени не дождаться. Но оно обязательно настанет, верь мне. Еще в текущем, двадцатом веке!..
Ярослав, выслушав колчаковца, лишь скептически дернул уголком рта и ничего не ответил. Молча покинул кабинет и вслед за стариком поднялся наверх по ступенькам деревянной лестницы. Так же, как абсолютное большинство из двухсот пятидесяти миллионов жителей Советского Союза, тогда, в начале сорок седьмого, он даже представить себе не мог, что пророчество тоскующего по России бывшего царского офицера действительно станет явью…
Двое шустрых старичков из Рио узнали Охотника сразу, многозначительно переглянувшись, едва он появился в дверном проеме просторной комнаты и, повинуясь жесту полковника, вышел из-за спины Клименко на всеобщее обозрение, ощущая на себе пристальные взгляды четырех пар глаз.
– Внимание, господа! – торжественно объявил Иван Федорович, расправив плечи и придав голосу официальный тон. – Рад сообщить, что у нас в доме дорогой гость! И не откуда-нибудь, а прямо из России! Да-да, господа, из Санкт-Петербурга! Только вчера днем сошел с корабля на берег. Позвольте вам представить, князь Ярослав Михайлович Корсак. Потомственный дворянин. Внук дипломата. Мой покойный дядя, Илларион Александрович, которого вы все отлично знаете, и дед князя на протяжении трех лет вместе служили по иностранному ведомству в Харбине! Невероятное совпадение! Теперь, князь, позвольте вам представить мою семью и моих друзей. Моя супруга, Рамона…
– Здравствуйте, князь, – стройная полногрудая женщина, не вставая со стула – все, кто находился в комнате, сидели вокруг сервированного приборами большого овального стола, – улыбнулась и протянула Охотнику руку для поцелуя. Ее русский был безупречен. – Для нас это большой сюрприз. Последний, известный мне человек из России прибыл сюда без малого двадцать лет назад. Что привело вас в Бразилию?
– Работа, – Ярослав, несколько смущенно шагнув навстречу крупной, пышущей здоровьем бразилианке, был вынужден наклониться и прикоснуться губами к ее руке.
– Моя дочь, Анастасия, – двигаясь дальше вдоль стола, полковник нежно погладил девушку по блестяшему водопаду спадающих на плечи черных волос. – Вы только что имели удовольствие видеть ее внизу, князь, в моей конторе…
– Вы… надолго к нам? – скользнув по Охотнику полным любопытства взглядом, тихо спросила Настя и тотчас смущенно отвела глаза, подав руку.
– Как получится, – поцеловав бархатную кожу, треснувшим голосом ответил Ярослав. – Приятно познакомиться с вами, синьорита.
– Мне тоже… очень приятно, – улыбнулась девушка.
– Ну, а с моими боевыми братьями – поручиком Михайловским и штабс-капитаном Красельниковым князь уже имел возможность увидеться вчера вечером, в Сан-Паулу, – хитро прищурился Иван Федорович. – По воле случая оказавшись за соседним столиком в ресторане гостиницы и став свидетелем урока хороших манер, который Владимир Николаевич преподал одному из банды житанов… Присаживайтесь за стол, князь. Рамона, скажи Лус, пусть накрывает на стол!
Обменявшись короткими, сдержанными приветствиями и рукопожатиями с мужчинами, Охотник сел на свободный стул между хозяином дома и красавицей Настей. Он впервые в жизни оказался в таком обществе и чувствовал себя не совсем уютно. К тому же все происходящее совершенно не вписывалось в некие, пусть чисто условные, но все равно довлеющие над сознанием и поступками диверсанта рамки, под названием «поведение разведчика во время выполнения задачи». Приплыл, зашел к агенту, повелся, наговорил кучу того, чего совершенно не собирался, затем едва не сошел с ума, увидев его очаровательную дочь и ошутив цветочный запах ее волос, после чего галантно целовал ручки дамам, а сейчас, как ни в чем не бывало, сидит за одним обеденным столом со всем благородным семейством и вообще… вынужден плыть по течению. Бред какой-то! Разве так он представлял себе свою секретную миссию, находясь дома? А здесь просто идиллия какая-то. Тихий семейный ужин в кругу русских эмигрантов. Три пары столовых приборов, разложенных рядом с тарелкой. Служанка вот-вот принесет еду. А что прикажете делать с салфеткой, свернутой и поставленной посреди тарелки? Класть на колени? Затыкать за воротник? Или вытирать об нее губы и руки? Вот же влип.
