Михаил Нестеров - Имя твое – номер
– И что я должна ответить?
Не убирая ножа от лица девушки, Романов повернулся к ней лицом. Ей его лицо показалось гораздо симпатичней, чем у Вихляева; но тот не угрожал ей. Даже словами. Но этот был опаснее в сто раз. Ей даже показалось, что машина не стоит на месте, а несется с сумасшедшей скоростью… а нож по-прежнему у лица… и водитель смотрит на нее, а не на дорогу.
Она сбросила оцепенение. Все так и есть. Едва погасила истерику: «Чего вы от меня хотите?!»
– Сегодня или завтра тебя спросят, обращался ли в ваш салон клиент, интересующийся оборудованием, купленным в свое время Михаилом Курбатовым. Я еще не закончил. Скорее всего, у вас с Вихляевым есть договоренность – сообщить ему о подобном инциденте. Мне, может, попроще с тобой говорить?
– Нет, – она сглотнула, – я все понимаю.
– Ты связалась с ним?
– Нет.
– По телефону?
– Нет же!
– При личной встрече?
– Нет. Нет!
– Через третье лицо?
– Прекратите!
– Будешь орать, увидишь свой улыбающийся живот. Так, кажется, шутят американцы. Ты куришь?
Румын прикурил сигарету и разрешил Елене взять ее.
– Я не буду спрашивать, кто из нас двоих напугал тебя больше. Не я втянул тебя в эту игру, но часто получается, что отвечает за нее посторонний.
– Чего вы хотите?
– Чего я хочу? Тебе не заплатили денег, потому у тебя отшибло память? Игра не закончена. Ты сейчас же найдешь в своем ридикюле карточку Вихляева и скажешь ему следующее: «Он приходил. Спрашивал. Я ответила так, как вы сказали». Потом добавишь: «Мне страшно». Услышишь: «Не бойся». А дальше я тебя отпускаю. Разбирайся со своим клиентом сама. Хочу предупредить тебя, что милиция над твоими слезами только посмеется. Повтори, кто твой клиент? На кого был оформлен «Обсервер»?
– На депутата. Михаила Георгиевича…
– Я услышал достаточно. Выпить хочешь?
– Да.
– Хлебни, – он протянул ей плоскую бутылку. – Подожди, пока спиртное подействует, покури, потом позвонишь. Скажешь, что сейчас с тобой приятель.
И только сейчас Романов отпустил лезвие ножа от ее щеки. Тотчас по щеке потек ручеек крови. Он дал ей платок со словами:
– Никто не обещал тебе легкого дня.
– Зачем все это, не пойму?
– Это напоминание. Если бы я не напомнил тебе, ты бы забыла о звонке и оставила все, как есть. Мне нужен этот звонок.
– А мне?
– Ты сама-то как думаешь?.. И еще одно. Если ты сдашь меня… Знаешь такое слово?.. Если ты сдашь меня…
– Не надо, прошу вас…
– Отлично. Набирай номер Вихляева и – все по сценарию. Если начнем повторять, ты все перепутаешь. Еще водки?
– Так это водка?
– Самая лучшая. Из самой дальней российской деревни. Сначала она была сахаром, дрожжами и водой. Сегодня я был за городом. Не бойся. Ты теперь под надежной охраной. Днем и ночью. Просто верь мне. Я всегда отвечаю за свои слова.
Глава 21
Дознаватель
1Романов держался подальше от московского рынка оружия. Он знал несколько точек, где можно было приобрести любое оружие. Вряд ли все точки под контролем Курбатова. Но депутатский запрос или коллективный депутатский запрос поставит на уши все подразделения, отвечающие за безопасность в этом секторе. Заказывать оружие через Интернет – терять время. Обращаться к куратору операции значило ее завершить.
Он знал адрес цыгана по фамилии Болотский, торгующего оружием. Но он очень осторожный, у него крепкие связи в милиции, по сути, это они кроют его бизнес. Его двор обнесен двухметровым забором, по гребню кудрявится «егоза». Внутри дома такая система сигнализаций, что никакому депутату не снилось. Во дворе столько собак, что они вывезут на юг всех «крайних жителей севера».
Болотский жил в районе Гольяново, неподалеку от станции метро «Щелковская». Сейчас Романов проезжал мимо этого особняка, похожего на Кремль. Прочитав номер дома, он доехал до 9-й Парковой, свернул на Амурскую. Притормозив перед киоском Роспечати, вышел из машины.
– Папку-файл красного цвета, – произнес он, разглядывая витрину, – блокнот. Да, с коричневыми корочками подойдет. Пачку бумаг для черчения. Сколько там листов? Двадцать? Отлично. Две авторучки. И телефонную карту.
Он расплатился и снова занял место за рулем. Открыв пачку бумаг для черчения, он половину листов переложил в папку-файл. Туда же, чтобы было видно, положил блокнот. Воспользовавшись телефонной картой, позвонил из ближайшего телефона-автомата, набрав «01».
– Пожарная? На Байкальской, дом 8, пожар. Горит чердак или мезонин, не знаю, как эта хрень называется. Хозяев, видимо, нет дома. Двухэтажный. Из телефона-автомата. Это на Амурской. Николай Ильичев.
Повесив трубку, Костя набрал номер на своем сотовом.
– МЧС? – понизив голос на полтона, спросил он. – Я насчет пожара на Байкальской звоню. Дом номер восемь. Что, обязательно называть свою фамилию…
Романов завел «БМВ», проехал поворот и стал дожидаться пожарных в ста метрах от дома.
Пожарные приехали на трех машинах, включая «лестницу». На рев из сигнализаций из дома выскочил хозяин: лет сорока пяти тучный цыган, за ним еще два парня.
Костя не слышал, о чем говорили брандмейстеры и подпольный продавец оружием, но представить разговор было нетрудно. Командир расчета одной рукой отстранялся от потревоженного хозяина, другой набирал на сотовом номер. Что-то коротко доложив, махнул рукой команде: «Разворачиваемся». Затем снова повернулся лицом к цыгану, и до Кости отчетливо донеслось:
– Будешь выступать, я твои хоромы с чердака до подвала залью.
Болотский ретировался.
Едва пожарные машины уехали, к дому подъехала «БМВ» Романова. Прихватив с сиденья папку, блокнот, авторучку, Костя нажал на кнопку звонка, постучал в металлическую дверь ногой, снова позвонил. Услышал:
– Кто?
– Дознаватель из главка. Плохо со слухом?
– Я не вызывал дознавателя.
– Пожарную команду тоже не вызывал?
– Нет.
– Значит, у тебя куча проблем. Ты открывай, иначе я снова вызову пожарных. Через двадцать минут во дворе будет очень глубокое озеро.
Цыган смотрел на Романова через смотровое окошко, вмонтированное в створку ворот.
– Может, ты меня сфотографируешь?
Дверь открылась.
На этот раз хозяин дома вышел один. Его сыновья стояли на крыльце.
– Приглашай в дом, протокол за ложный вызов составлять будем. Квитанцию выпишу.
– Какую?
– Штрафную, – рассмеялся Романов. – Пятьсот рублей за горючее и пятьсот за то, что разбудил пожарный расчет.
– Я не буду платить штраф и расписываться.
– Мне по барабану. Квитанцию прилеплю на лобовое стекло твоего дома. Но ты меня послушай, брат. Команду видел? Так вот, они сбросятся местным пацанам на пиво, и те в течение месяца будут вызывать к тебе милицию, газовщиков, «Скорую», пожарных, регбистов. Тебе это надо? Дай мне сделать свою работу.
Болотский зло сверкнул глазами и молча кивнул Косте: «Заходи».
– Дома-то женщин и детей нет?
– В протокол хочешь внести?
– Интересуюсь просто. Сгорят, случись пожар.
Женщин и детей в доме точно нет, определил Костя, иначе выбежали бы первыми и снесли с пожарных машин проблесковые маячки.
– Сюда проходи, – хозяин распахнул дверь в столовую, заваленную барахлом.
Костя перешагнул порог и, развернувшись, подал цыгану папку:
– Подержи-ка.
Тот машинально взял ее в руки и опустил глаза. Тотчас получил в челюсть несильный, но точный удар. Не выпуская папки из рук, он опустился на пол.
Романов метнулся к полке, висевшей над раковиной, сорвал с нее топорик для разделки мяса и нож с широким лезвием. Сыновья Болотского еще не вошли в столовую, а Романов уже занес топорик над головой. Он метнул его, едва кудрявый, лет двадцати шести парень показался в проеме двери. Костя равнодушно зафиксировал попадание и смотрел на топор, пробивший грудину, несколько мгновений.
Поединок с третьим парнем в этом большом доме был короток. Тот поднял руки к лицу, то ли защищаясь, то ли готовясь к атаке. Румын сделал ложное движение левой рукой и, когда руки соперника взметнулись еще выше и ближе к лицу, нанес ему удар ножом в подреберье. Нагнувшись сначала над одним, потом над другим братом, освободил их от сотовых телефонов. Двумя хлесткими пощечинами привел в чувство хозяина.
– Я включил счетчик, ты слышишь меня? Через двадцать минут твои сыновья истекут кровью и сдохнут. Я не буду считать секунды, но минуты, понимаешь? Я открою рот ровно двадцать раз. Потом уйду.
– Чего ты хочешь?
– Оружие. Причем я хочу выбрать. Одна минута прошла.
Цыган смотрел на старшего сына по имени Николай. Он был жив. Лежал на спине и часто касался ручки топорика, торчащего у него из груди. Он лишь обозначал желание вынуть его, или же жесты предназначались отцу: «Помоги мне».
Младший попробовал вынуть нож, торчащий в ребрах, Романов остановил его:
