Евгений Чебалин - Гарем ефрейтора
Ланге скосил глаза. Нижняя челюсть Осман-Губе едва заметно вздрагивала, костистое лицо непривычно обмякло, глаза увлажнились.
– Полковник Губе…
– Да, мой рейхсфюрер! – вырвалось у Османа-Губе. Он вытянулся, весь обратившись в слух.
– Мне положительно аттестовал вашу работу Кальтенбруннер. Извольте повторить общую схему ваших действий на Кавказе.
– Прибытие в лагерь в районе Армавира, несколько дней подготовки. После десантирования в горы Чечни встретиться с агентурой, нащупать и овладеть связями, ведущими в советские учреждения. Вербовка совслужащих, партийных работников, офицеров НКВД. Сбор информации через них, создание оппозиционных групп в недрах Советов, подготовка их к действиям в час пик.
– Я удовлетворен, – склонил голову рейхсфюрер. – Слушаю вас, Ланге.
– Выйти на штаб Исраилова, детально изучить масштабы и возможности повстанцев, их формирований. Взять управление ими в свои руки и готовить восстание для захвата власти в горах. Выявить наиболее важные стратегические объекты: заводы, скважины, резервуары с горючим – и обеспечить их сохранность до подхода наших войск. В случае отступления русских перекрыть Веденскую и Шатоевскую дороги, ведущие в глубь гор, истреблять отступающих.
Гиммлер удовлетворенно, долго кивал, представив происходящее: так будет!
Размягченно оглядел Ланге, на которого возлагалась главная задача, – молод, способен, честолюбив. Переведя взгляд с абверовца на Осман-Губе, стал итожить встречу:
– Господа, прошу не забывать о тактической стороне дела: использование национального фактора. Вы должны культивировать в каждой особи историческое и этническое превосходство над другими, но ориентировать всех на одно: лишь Германия спасет мир от хаоса. Наш общий враг – славянин. Это тупое и мстительное животное, не по праву владеющее гигантскими пространствами. Оно подлежит поголовному истреблению с учетом германских нужд в рабочей силе. Здоровье и жизнь сотен тысяч русских баб и детей должны интересовать нас лишь в той степени, в какой они способны копать противотанковый ров для Германии, вскармливать германских свиней, чистить наши нужники и удобрять своими телами германские поля.
Ланге, вы свободны. С вами бог. Осман-Губе, останьтесь. Уточним акцию с Саид-беком Шамилевым в Медине.
Глава 23
Самолет по касательной заскользил в чернильную пропасть, ко дну которой где-то зябко прильнул лоскут подмосковного аэродрома. Отсюда, с высоты пяти тысяч метров, уже на полнеба размахнулся кровавый пожар восхода. А внизу, под дюралевым брюхом самолета, все еще клубилась ночная тьма.
За долгие часы полета успел Серов многократно прокрутить последствия своего визита в Москву. Берия теперь и пальцем не пошевелит для подстраховочной акции Ушахова: она исходила не от Кобулова. Более того, не исключена возможность, что нарком сделает все для ее провала. Доверять ее телефону или ВЧ нельзя. Выход один: постараться, чтобы московский вояж прошел мимо ушей и глаз Папы. А это практически невозможно. Самовольный прилет зама в Москву развязывал руки наркому. Но выхода не было, фронт стремительно накатывался на Кавказ, где уже работал часовой механизм исраиловской мины. И единственный человек, кто мог бы обезвредить этот механизм оперативно, – Ушахов. Сейчас всем, кто знал о нем, надо бы ему помочь.
Обратиться к Сталину – этот вариант Серов отмел сразу, взрывчатая непредсказуемость Хозяина, которого тревожили периферийной «шелухой», была не менее опасна, чем прямая вражда наркома.
Связавшись после приземления из кабинета начальника аэропорта не с дежурным наркомата, а напрямую с гаражом, Серов услышал неожиданное:
– Пономаренко у аппарата.
Он рассчитывал, что трубку возьмет Гирин – начальник, но взял ее заместитель.
Безотчетно задержав выдох на долгой паузе, Серов слушал в трубке хриплое, астматическое дыхание. Всплыло в памяти одутловатое лицо Пономаренко, блекло-голубой настороженный ситчик глаз. Повинуясь тревожно кольнувшему импульсу, так и не ответив, Серов положил трубку.
Начальник аэропорта, деликатно уткнувшись в бумаги, что-то черкал в них.
– Иван Егорович, – негромко позвал Серов.
– Слушаю вас, товарищ заместитель наркома, – торопливо выпрямился начпорта.
– Понимаешь… есть тут одно обстоятельство. Ты бы не мог одолжить машину часа на два, на три, смотаться в Москву, пока у самолета заправка, то да се… Я сегодня же обратно.
– О чем разговор, товарищ генерал? Пользуйтесь, сколько нужно.
Мимо Серова скользнул текучий, ласково-услужливый взгляд.
Сидя в машине, машинально фиксируя в памяти тронувшийся навстречу строй сосновой рощи за стеклом, он поежился, сцепил зубы в злой и тревожной досаде: «Ах, дубина! Все не так, все плохо. Не мог продумать в самолете». Не мог – спал.
Времени на подстраховку не оставалось, и, отогнав сосущую тревогу усилием воли, он стал додумывать свои переговоры с разведкой, тщательно шлифуя, оттачивая доводы спасения Ушахова и всей операции по обезвреживанию Исраилова. Подумать было над чем. «Какому-то Ушахову требуется берлинская поддержка. Не слишком ли жирно? Только бы добраться…»
Генерал, начальник разведуправления, слушая Серова, все ближе сводил густые брови к переносице. Недовольная хмарь наползала на лицо. Дождавшись паузы, спросил именно так, как мыслил Серов:
А не слишком жирно?
Запуская доводы свои по второму кругу, ощутил замнаркома бессильную горечь: не тянула их доморощенная, горная самодеятельность на включение серьезного варианта с трофейным самолетом, солидной партией оружия и профессиональным агентом. У военной разведки своих забот по горло.
Подводя итог разговору, сказал генерал разведки с нескрываемым уже раздражением:
– Да не могу я сделать этого, не могу!
– Осталось чуть больше недели. Потом Исраилов уберет Ушахова. А это – все, потеряем последнюю возможность выйти на всю бандитскую агентуру Кавказа, – в который раз нажал Серов.
– Опять двадцать пять! Ты соображаешь, что просишь? Задействовать, бросить псу под хвост самолет с оружием и засветить берлинскую резидентуру. Я дохнуть в ту сторону лишний раз боюсь, она целой армии стоит…
– Ушахов сейчас тоже целой армии может стоить! Немец прет на Кавказ полным ходом, не сегодня-завтра к Тереку прорвется, Ростов пал, на очереди Грозный! А оборонять его командиру сорок четвертой армии Петрову, как я понимаю, нечем, – закаменел в безрассудном упрямстве Серов.
– Ты русский язык понимаешь? Повторяю: не имею права. В конце концов ваш Ушахов…
– Он наш, Василий Тимофеевич, – глянул исподлобья Серов.
– Пусть наш… Какого черта вы там с каким-то бандитом в кошки-мышки играете?! – по-настоящему взъярился генерал. – Запеленгуй, задействуй пару батальонов, куда он денется? Вычешешь войсковой операцией, как вошь гребешком!
– Войсковая в горных районах бессмысленна. У Исраилова масса потайных пещер, схоронов, сеть осведомителей по всей республике, тут же донесут. Будет время, я с тобой кое-чем поделюсь об одном местном кадре. Только нет у нас времени.
– Повторяю, о Берлине у нас пустой разговор. Не имею права. И кончим на этом.
– Значит, все. Ну извини за беспокойство. Зря летел.
На глазах рушился в только что упругом крепыше какой-то стержень, державший его до сих пор, блекли, плесневели безысходностью глаза. И разрушительный этот процесс, не предназначенный для чужого глаза, был так безразлично обнажен, что опалило неловкой жалостью начальника разведки, видавшего на своем веку всякое. Тем более что питал он к Серову давнюю, хотя и отдаленно-настороженную симпатию. Пожалуй, в единственном экземпляре сохранился в аппарате НКВД субъект такого рода, испарялись они оттуда быстро и навсегда еще при Ежове, заменяемые цепкими молодцами с виртуозным хватательным рефлексом.
Сокрушенно глядя на Серова, сморщился генерал:
– А, черт! Что ты как… сирота казанская? Чего на свой пуп все берешь? Пусть твое начальство свои полномочия врубает, у Берии они…
– Начальство если врубит, то войсковую, – мертвым голосом сказал Серов. – Про нее я тебе уже толковал. Только через мой труп.
– Постой, ты что, самолично все закрутил, без ведома? – изумилась разведка.
– Ну. С самолета прямо к тебе. И машина чужая. Вроде багдадского вора. Не дай бог, начальство застукает, что я с тобой тут.
– Значит, лбами нас сталкиваешь? Подумал, кому это нужно?
– Не было у меня выхода, не было! – с силой сказал Серов и тут же осекся. Приглушенно зашуршала ведущая в приемную дверь, донесся гневный голос помощника:
– Нельзя! Я же сказал вам, занят! Подождите!
Дверь распахнулась. На пороге возник смуглый, затянутый в новую, с иголочки форму, полковник милиции. Верхняя губа его, обметанная гуталиновой щеточкой усов, вздернулась, обнажив кипень зубов, и набрякшую недоумением тишину прорезал властный голос:
