Данил Корецкий - Секретные поручения 2. Том 2
– Я сказал все, что мне было известно, – проговорил Ларионов. – Больше ничем помочь не могу. Если хотите меня арестовать – валяйте. Только сперва предъявите ордер. И везите, куда хотите…
– А мы уже приехали, – сказал Курбатов, останавливая машину у обочины. – Это, если не ошибаюсь, гастроном, где вы отовариваетесь. – Про-дук-ты, – по слогам прочитал он вывеску. – Красивое название. Вы даже не представляете, как оно прекрасно звучит. И как замечательно покупать продукты в магазине. Какие захотите и в любое время. Но сто метров до дома вам придется пройти пешком.
Ларионов удивленно глянул в окно.
– То есть вы… – неуверенно проговорил он.
– Идите, – сказал Денис. – Никто вас пока задерживать не станет. Будем надеяться, что вы нас не обманули.
– И не забудьте поблагодарить за то, что подвезли, – добавил Курбатов.
Сверкнув глазами, Ларионов вышел из машины.
– Обошлись без благодарностей, – хмыкнул Курбатов.
Он достал из кармана затрезвонивший мобильник.
– Ну что?.. Ага. Я так и знал. Ладно, бригада прослушки сейчас на перехвате, думаю, в ближайшие полчаса что-то прояснится. До связи.
– Это Бусыгин с собровцами. Дома у Самойлова никого нет, – сказал он Денису. – Мусорное ведро пусто, холодильник отключен. Ушел тихо, спокойно. И надолго. Может, спугнул кто? Или – почуял?..
– Не знаю, – ответил Денис. – Перестраховывается. Он же знает, что Виктор его видел у подъезда…
– Ага, вот и они. – Курбатов показал на старенькие зеленые «Жигули», медленно двигающиеся по встречной полосе. – Сейчас узнаем последние новости.
Они вышли из машины. Курбатов махнул рукой, «Жигули» остановились. На заднем сиденье сидел тучный пожилой мужчина в штатском, на коленях его лежал раскрытый ноутбук, рядом – какое-то устройство, внешне напоминающее наладонный компьютер, из ушей свисали черные макаронины проводов. Спереди – водитель в зимнем кепи. Это и была «бригада прослушки». Когда дверца открылась, толстый приложил палец к губам и кивком указал Денису, чтобы садился рядом, – только тихо.
Курбатов уселся с водителем. Повернувшись к толстому, он постучал себя по ушам. Толстый достал откуда-то еще две ушные капсулы, одну протянул Курбатову, другую – Денису. Они были соединены довольно коротким проводом и, чтобы воткнуть свою капсулу в ухо, Денису пришлось наклониться ближе к переднему сиденью.
– …лет тридцати. Обычный придурок офисный. Осмотрел нас всех, говорит: нет, никого не узнаю. Следак копытом бить начал: смотри внимательнее, не отвлекайся! И чуть не в меня ему пальцем тычет. А тот знай свое: никого не знаю. Потом посадили меня в машину, давай про тебя спрашивать. Что ты, да где ты… Убийство какое-то… Слушай, что вообще за кипеж ты там поднял?
Это был голос Ларионова, удивительно четкий и близкий, не искаженный помехами. Ему ответил другой голос:
– Никакого кипежу, Андреевич. Все пучком. Что-то напутали в своей ментовской картотеке, вот и уссыкаются. Вы ж меня знаете…
– А почему этот придурок говорит, что видел в четверг ночью мою машину у своего подъезда? Ты ведь тогда гонял ее к Стасу, ремни менял, а? Или я чего-то не понимаю?
– Да все правильно. Машина ваша стояла у Стаса в гараже, сто пудов. Если хотите, я со Стасом поговорю… Он нормальный мужик вроде, не дурак… Но всякое бывает. Может, дал по пьяне кому-то покататься… Я потолкую с ним, Андреевич, чесслово. А вы не парьтесь особо…
Денис скосил глаза на «наладонник». Маленький, чуть побольше игральной карты экран был разбит на квадраты и напоминал монитор навигационной системы автомобиля с электронной картой. Правда, что именно на этой карте было изображено, Денис не успел понять. Толстый, который тоже не отрываясь смотрел на экран, постоянно подкручивал пальцем шарик трек-бола, и изображение прыгало и смещалось.
– Я уж как-нибудь сам решу, париться мне или не париться, – сухо ответил Ларионов. – Как там мать?
– Ничего, спасибо.
– Кстати, я сказал следователю, что ты гостишь у нее. Извини, но лишних неприятностей мне не нужно.
– Все правильно, Андреевич. Не извиняйтесь. Приедут, потолкуем, и все недоразумения сразу утрясутся. Кстати, она зовет меня, так что…
– Ладно. Только без глупостей.
– Не беспокойтесь.
Толстый щелкнул какой-то клавишей и резким движением выдернул капсулу из уха.
– Угол Газетного и Тельмана, – сказал он неожиданно тонким писклявым голосом. – Плюс-минус квартал, точнее не скажу. Сергей, карту!
Водитель достал из-под козырька сложенную в несколько раз карту города и, как-то так ловко махнул ею, что она, сразу развернувшись, легла ему на колени.
– Вот! – пропищал толстый. Он привстал, протиснул между передними сиденьями бревноподобную руку с карандашом и очертил небольшой кружок на карте. – Дома восемьдесят второй, восемьдесят четвертый, восемьдесят шестой по Газетному, и сто семьдесят седьмой, сто семьдесят девятый и сто восемьдесят первый по Тельмана. По-моему, там весь угол развалили – стройка.
– Тем лучше.
Курбатов уже связался с Бусыгиным и диктовал координаты, повторяя за толстым.
– Сперва все кафешки, магазины и автостоянки, какие есть в квадрате! Копию фото тебе передали?.. Действуй. Я пока свяжусь с ГУВД, они прозвонят, нет ли там квартиры у кого из родственников. Давай.
– Вот тебе и деревня Борисов Гай… – сказал Денис.
– Какая еще деревня? – хохотнул толстый. – Парень за две автобусные остановки отсюда! Во как надо пудрить мозги начальству!
* * *Самойлов сидел в семьдесят девятом доме, в квартире бывшей жены. Когда к ним позвонила соседка с просьбой одолжить немного постного масла, дверь открыла жена. Она только успела увидеть белое соседкино лицо, и тут же рот ей закрыла ладонь в жесткой перчатке, а с лестничных маршей в квартиру хлынули автоматчики. Самойлов курил на балконе, выходящем на улицу Тельмана. Он наверняка что-то почуял, потому что успел перебраться на балкон нижнего этажа, – там предусмотрительный Бусыгин оставил автоматчика. Если бы не трижды вложенный ему в уши приказ Бусыгина работать бесшумно, автоматчик снял бы Самойлова одной короткой очередью, благо слух о том, что объект замешан в убийстве работника органов, уже циркулировал среди собровцев. Но приказ есть приказ.
Самойлов передвигался с обезьяньей ловкостью. Автоматчик увидел мелькнувшие в проеме рамы ноги в тренировочных брюках, а в следующую секунду раздался звон разбитого стекла, и Самойлов – целый, без единого пореза, – уже стоял, оглядываясь, на балконе. Автоматчик успел втиснуться в угол между стеной и телевизором и оставался невидимым для пришельца. Тот легко вышиб двойную дверь, ведущую из балкона в комнату. Внутренняя створка, удержавшаяся лишнюю секунду на нижней петле, прочертила в воздухе дугу и упала на автоматчика. Тот невольно дернулся. Самойлов среагировал молниеносно – даже спинной мозг собровца не успел дать нужную команду, как автомат оказался в руках Самойлова, а его кулак врезался бойцу в подбородок. Тело собровца обмякло и сползло на усеянный осколками пол. Но из прихожей уже орал подоспевший Бусыгин:
– На пол, сука! Стреляю! – Он держал пистолет двумя руками и каждому было ясно: сейчас грянет выстрел.
Самойлов уронил автомат, пружинисто повернулся обратно к балкону… Но тут тяжелый ботинок с сокрушительной силой врезался ему между лопаток. Клацнули зубы. Спина Самойлова выгнулась, он взмахнул руками и рухнул на пол. Бусыгин в азарте, для верности, припечатал его несколько раз прикладом – за родину-мать, за органы, за сержанта, валяющегося на разбитом стекле…
Потом его обыскали. Под брюками, на лодыжке, нашли два метательных ножа в чехле. Между лопатками висел необычный, с зубчатым клинком нож – пуштунский «клыч». Даже без экспресс-анализа можно было определить, что клинок недавно пил человеческую кровь.
– Опытный, сука! – со смесью ненависти и уважения сказал Бусыгин.
В себя Самойлов пришел уже в СИЗО.
– Тошнота, головокружение? – спросил его мужчина в накинутом поверх свитера халате. Он несколько секунд близоруко вглядывался в лицо задержанного, потом распрямился и встал. – Броня крепка, жить будет…
Он негромко прокашлялся и вышел из камеры. С Самойловым остались двое – холеный тип в пиджачной паре, лет сорока с лишним, и другой, помоложе и попроще. Второго Самойлов где-то видел раньше, но не мог вспомнить, где именно. Страшно болела голова, язык распух и занимал, казалось, все пространство между верхним и нижним небом.
– Говорить можешь? – спросил холеный.
Самойлов прикрыл глаза.
– Ничего, жить захочешь – научишься. Над тобой, Самойлов, вороны хороводы водят. А когда переведут в общую камеру, они от тебя по кусочку отщипывать начнут. Так что думай. Или молча помрешь иудой, или будешь говорить.
Назавтра эти двое явились снова. Самойлов наконец вспомнил второго – журналиста, который приезжал как-то к его шефу, ножами интересовался. Теперь этот интерес стал для него более понятен и прозрачен, что ли. Он решил, что органы пасли его весь последний месяц, а то и больше… и, когда ему объявили, в чем он обвиняется, Самойлов «лопнул», «пошел в сознанку», «раскололся до самой жопы», – можно выбрать наиболее понравившийся термин для обозначения того состояния, в котором он находился.
