Ангел мести - Maria Rossi
Мне позвонила медсестра из палаты, где был Лемаркус, и сказала, что он сильно капризничает и стонет. Я быстрым шагом прошла по коридору к палате малыша, по пути не заметив даже охрану, стоящую на этаже.
Зайдя в палату, отпустила отдохнуть медсестру и начала разговаривать с Лемаркусом, который сразу притих, потянул ко мне свои ручки.
Поскольку капельницы у него сейчас не было, взяла его на руки, стала поглаживать по спинке и тихонько шептать ласковые слова. Ребенок стал успокаиваться, благо мои подозрения о его шумах в сердце Мартин не подтвердил.
Неожиданно Лемаркус улыбнулся и своей ручкой сорвал с меня медицинскую шапочку, от чего мои волосы распустились и окутали нас двоих. Такого восторга в глазах даже взрослых мужчин я не видела.
«Ах ты — мелкий шалунишка, — с улыбкой сказала я, поцеловав его в макушку. Мальчик прикрыл глазки, — Блин, так делал Джим».
Я носила Лемаркуса на своих руках по палате, тихо-тихо напевая русскую песню. Медсестра Амелия, дежурившая в палате, когда немного отдохнув, вернулась, прослезилась от трогательной картины, которую увидела: маленький афроамериканец на руках беленькой девушки с золотыми волосами, при этом малыш крепко держал своей ручкой палец девушки и спал, уткнувшись носиком в ее шею, а она ему что-то шептала на ушко.
Уложив в кровать спящего Лемаркуса, я вышла из его палаты, оставив ребенка под контролем Амелии, и направилась в ординаторскую.
Меня не покидало чувство тревоги, которое исходило от палаты бандита, уж простит меня читатель за такое определение. Я собралась и быстрым шагом направилась туда.
К моему удивлению охранники около палаты спали (как оказалось, им «помогли» уснуть). Как-то это подозрительно. Я рывком открыла дверь и передо мной предстала такая картина: мужчина в медицинском халате и маске со шприцем в руках уже приблизился к капельнице пациента, намереваясь ввести в нее что-то.
Я была уверена, что этот человек здесь не случайно, он не из наших и с явным намерением убить. Как кошка метнулась к незванному гостю, выбила из его руки шприц, он же оказался сильным и достаточно проворным, да еще и с ножом в руках. Он шел на меня, глядя в глаза своими нездорового размера зрачками. «Дурь принял», — подумала я.
И тут он делает выпад, я уклоняюсь от удара ножом, сбиваю его с ног, оружие выпадает из его рук, и наша борьба продолжается на полу.
Меня всегда на тренировках выручала гибкость, вот и сейчас, извернувшись под нападавшим, я применила к нему прием, которому в свое время меня научили ребята в клубе и который отработан мной был уже неоднократно. Заломив руки парня за спиной, я применила удушающий прием и вырубила его.
В тот момент, когда на шум сбежалась охрана больницы, и появился встревоженный, разъяренный громила, я восседала на лежащем без сознания парне и связывала ему руки за спиной полотенцем.
Громила хотел войти, но я ему этого не позволила, все-таки это палата интенсивной терапии, а не проходной двор. Пациент (он же «бандит») мирно спал под воздействием снотворного, которое было ему назначено. Полиция приехала быстро и забрала напавшего.
Когда вышла из палаты, ко мне подошел громила, внимательно на меня посмотрел и сказал: «Спасибо. Вы снова спасли его жизнь».
— Это мой долг.
— А Вы отчаянная и дерзкая, хотя на первый взгляд Ангел.
«Ну да, Ангел. Только для некоторых Ангел, несущий смерть», — холодно парировала я и ушла.
Забежав утром к моему подопечному, убедившись, что все хорошо, и малыш начал сам кушать, я распорядилась по поводу его дальнейшего лечения и сказала медсестре позвонить родителям мальчика, сообщить, что он будет переведен в другую палату, они могут его навещать.
Что касается бандита, то он тоже начал приходить в себя, восстанавливаться. Охрану ему усилили, со мной они не пререкались.
Припарковавшись около дома, я оставила байк, закинула на плечо рюкзак и пошла в квартиру. Надо было бы что-то приготовить, сходить по магазинам и поехать в полицию дать показания.
Все так и было сделано, и вечером я помчалась на тренировку, после которой с приятным чувством усталости в каждой мышце, сев на мотоцикл, отправилась к Тихому океану.
Сидя на песке, я мысленно вернулась на 10 лет назад, когда еще был жив Джим…
Джим, любимый, как мне тебя не хватает! Столько лет прошло, но я до сих пор помню каждый наш совместный день и безумно скучаю. Если бы можно было вернуться в прошлое и изменить его…
С Джимом Паркером мы познакомились почти сразу, когда мои бабушка с дедушкой вместе со мной переехали в Лос-Анджелес, мне было 5 лет.
Его семья проживала недалеко от нас. Джим старше меня на три года, и как только мы познакомились, стал мне как брат: заботился, опекал, как это мог делать 8-летний ребенок, угощал вкусняшками и даже пытался воспитывать, если я шкодила или была неосторожна и падала, разбивая коленки и локти, но при этом прощал любые мои шалости. Еще мы посещали одну школу. Наши родители приветствовали такую дружбу. Джим часто бывал у нас в доме, а я у него. Мне нравилось, что у друга было два брата и сестра, в их доме всегда было весело, а его родители считали меня своей дочерью, и при этом всех умиляло, что я беленькая, с русо-пепельными с рыжинкой волосами, а он как истинный афроамериканец черненький, с такими же черными как ночь глазами.
Мой папа как врач частенько оказывал помощь семье Паркеров, делая это искренне, от всего сердца. Он вообще был добрым и светлым человеком. Отец Джима — мистер Аксель — инженер, казалось, что любая техника, если он к ней прикоснется, начнет работать. Мама — миссис Амади — работала в школе учителем, а моя мама преподавала в университете. Вот так мы и росли, а наши семьи дружили.
С Джимом мы были неразлучны. И не дай Бог кому-то посмотреть косо в мою сторону или сказать что-то обидное! Вообще-то с ним я чувствовала себя защищенной, спокойной и знала, что Джим всегда будет за меня горой.
Он активно занимался спортом: по утрам бегал, увлекался боксом, единоборствами. Кстати, моя любовь к мотоциклам — тоже его заслуга.
Я же к спорту относилась от слова «никак», если честно, увлекалась химией, любила биологию, много читала, и мне легко давалось изучение иностранных языков. А еще я рисовала.
С самого детства, когда я погружалась в рисование, Джим садился рядом и как завороженный смотрел на меня. Его это успокаивало.
Мы оба
