Бригада. От сумы до тюрьмы - Белов (Селидор) Александр Константинович
На этом фоне мелочные претензии академика Холмогорова к собственной жене и ее любовнику, именно так они трактовали незваного визитера, просто смешны! А если тот к тому же уголовник, то где уважаемый Юрий Ростиславович был раньше, когда подобные издевательства чинил по отношению к другим гражданам его собственный родной сынок?
Все это сильно смахивало на месть со стороны правоохранительных органов за собственную беспомощность и в отношении Космоса, когда тот был в силе, и в отношении ему подобных, имя которым — легион. Криминальный легион!
Но бедный Юрий Ростиславович, естественно, тут же нашел и оправдание, и объяснение бездействию ментов. Правда ведь, в Чечне — беспредел, в Югославии ~ бомбежки, у президента — сердечная недостаточность, правительство погрязло в коррупции… Тут не до отдельных граждан.
Да и Космос, что тоже соответствует действительности, отнюдь не был ангелом…
Словно по команде, одновременно финансовым положением Холмогорова заинтересовались чиновники налоговой полиции. Ему предложили оплатить налог на наследство за квартиру сына, какие-то дома, дачи и роскошные машины, о существовании которых он не ведал ни сном ни духом. Начисленная сумма была настолько велика, что для ее оплаты ему пришлось бы продать обе квартиры и пойти по миру с протянутой рукой. Эти долги, с точки зрения государства, были гораздо важнее, чем все его прежние заслуги перед российской наукой.
После очередного визита похожего на кабана уголовника, Юрий Ростиславович угодил в районную больницу со сложным переломом голени. До сих пор он пользовался поликлиникой со стационаром Академии наук, и давно не сталкивался с медучреждениями для населения. Сначала он пришел в ужас от примитивных условий и низкого уровня обслуживания, но уже через несколько дней почувствовал такой зверский голод, что начал кидать за себя и пресные каши и картофельное пюре, которыми только и потчевали страждущих. В этой больнице Холмогоров провел несколько месяцев. Ему пришлось приплачивать врачам, чтобы его не выбросили на улицу. Жена так ни разу его и не посетила.
После относительного выздоровления Холмогоров-старший не вернулся домой. И хотя он не любил никого просить, и в жизни этого не делал без крайней необходимости, ему пришлось позвонить родителям Пчелы и напроситься погостить у них некоторое время, пока он не решит вопрос с квартирой. Больше пойти было не к кому, а возвращаться назад — просто небезопасно…
Павел Викторович и Валентина Степановна Пчелкины приняли его как родного. Жили они в купленной им Пчелой большой трехкомнатной квартире в панельном доме. Сказать по правде, они даже обрадовались нежданному постояльцу: так тяжело было остаться под конец жизни без единственного сына, ненаглядного Витеньки, так одиноко и беспросветно. Но ведь и у Юрия Ростиславовича та же печаль. Это счастье и удача людей разъединяют, а беда сближает и роднит даже посторонних…
Выслушав исповедь Холмогорова, Павел Викторович достал из серванта папку с документами, извлек из нее визитку Белова и посоветовал обратиться за помощью в Фонд Реставрации. Так возникла идея послать туда письмо с объяснением сложившейся ситуации и просьбой помочь разобраться с грабителями…
На конверте Холмогоров указал адрес Пчелкиных на улице Гуриевича. Туда и пришло приглашение от Шмидта.
Когда Юрий Ростиславович, едва успев войти в кабинет, заново принялся рассказывать свою квартирную историю, Шмидт мягким жестом остановил старика и пододвинул ему стул. Холмогоров послушно сел, положив руки на серебряный набалдашник трости.
Шмидт был уверен, что и так не узнает ничего нового. После получения письма он велел Коляну организовать наблюдение за квартирой Холмогорова, точнее, за самой Надеждой Холмогоровой. Каково же было его удивление, когда ему доложили, что в квартире Космоса поселился Кабан, который во всю крутит роман с женой Юрия Ростиславовича. Живет, так сказать на два дома.
Но самое интересное было то, что за Кабаном и его людьми в свою очередь велось наружное наблюдение, причем весьма профессионально. Пораскинув мозгами, Шмидт и Колян решили, что это люди из бывшей и вечно молодой Конторы глубокого бурения…
Будучи преемником Белова и всей Бригады, Шмидт не мог допустить, чтобы Кабан отхватил себе хотя бы небольшой кус имущества Холмогорова-младшего. А тем более, позволить отморозку обидеть беззащитного старика. Но в сложившейся ситуации, поскольку в деле задействовано ФСБ, логичней было бы подождать с выводами, а тем более с действиями, до выяснения причин этой слежки.
Вглядываясь в Холмогорова, Шмидт отметил, насколько изменился и постарел тот со времени похорон сына. Перед глазами у него возникла картина: мертвый Космос с вытянувшимся и от этого спокойно-торжественным лицом лежит в гробу, скрестив руки на вороненом стволе ТТ. А рядом стоит Белов и смотрит испытующе в глаза ему, Шмидту… Прямо как сейчас старик Холмогоров.
— Ладно, — сказал Шмидт, — с вами все ясно. Обещать не стану, это не в моих правилах, но посмотрю, что тут можно сделать. И дам вам знать. Но вас я попрошу, в свою очередь, сообщить мне, если на вас выйдет Белов. Он мне очень нужен. Не беспокойтесь, я ему не враг. А может, вы виделись с ним за последние полгода? Разговаривали? Или к вам от его имени кто-то обращался?
Холмогоров только собирался отрицательно покачать головой, а Шмидт уже понял по выражению его лица: пустышка. Дед — ни слухом ни духом.
— Ну, тогда у меня все, — сказал Дмитрий нейтральным тоном, — поживите пока у Пчелкиных. Там вам будет спокойнее. Вот вам мои телефоны, — и Дмитрий протянул старику красную визитку с эмблемой Фонда: двумя вписанными друг в друга церковными колоколами.
— Спасибо большое! Крайне благодарен, что вы нашли для меня время, — поклонился старик и побрел, шаркая ногами, к двери кабинета…
VI
Генерал Хохлов толкнул массивную дверь и без стука вошел, даже можно сказать, ворвался в кабинет Введенского. Он и сам не мог себе объяснить, зачем он это сделал. Просто шел по коридору, как Штирлиц, и открыл дверь… За десять лет совместной работы генерал впервые поступил вопреки своим привычкам.
До сих пор он в случае необходимости вызывал Введенского к себе или предупреждал о своем приходе. А сегодня… Скорее всего, надоело быть все время серьезным, хотя по должности это ему полагалось, вот и решил схохмить, а заодно посмотреть на реакцию подчиненного. Игорь Леонидович слыл среди сослуживцев великим субординатором.
Введенский и его заместитель, майор Воскобойников, сидели визави за длинным столом для совещаний и заразительно смеялись. По всему было видно, что обсуждают они не оперативные вопросы, а что-то легкомысленное, к службе отношения не имеющее. Хотя на огромном экране домашнего кинотеатра, единственной, кроме старинного швейцарского сейфа времен Феликса Эдмундовича, ценной вещи, украшавшей более чем скромно обставленный кабинет полковника, мелькали кадры оперативной слежки. Из динамиков, перекрывая шум улицы, неслись звуки пошлой песенки о засосе на попке у какой-то Дуси.
Увидев своего бровастого шефа, оба офицера от неожиданности вскочили и чуть ли не вытянулись во фрунт, как новобранцы. Андрей Анатольевич махнул рукой, мол, что уж там, давайте без чинов, садитесь, товарищи офицеры, и сам сел рядом. Но тут же поймал себя на мысли, что не знает, что сказать. Ничего постороннего, цивильно-гражданского в голову не приходило. Даже самому стыдно стало, совсем обюрократился. Повисла пауза, и чтобы разрядить обстановку, генерал пошутил:
— Ничего, что без доклада? — и тут же перешел к делу. — Игорь Леонидович, что у нас нового по Белову? Есть информация?
Введенский кивнул, сосредоточился и, как ни в чем не бывало, принялся докладывать. «Что за парень, — одобрительно подумал Андрей Анатольевич, — ночью его разбуди, и тут врасплох не застанешь. Да, не ошиблись мы тогда, выбирая его в кураторы Белова. А вот с Кавериным накладочка вышла…»
