Молодые волки - Белов (Селидор) Александр Константинович
После очередной ссоры Космос, как обычно, прикатил к дому матери. Обнаружив, что замок не открывается, он впал в ярость – молотил кулаками дверь, ругался, кричал, крыл отца последними словами. Встревоженные соседи пригрозили милицией, ему пришлось уйти. До полуночи он шлялся по улицам, не зная куда деваться. В итоге, продрогнув до костей, он пришел к Белову.
Татьяна Николаевна, едва услыхав, что Космос убежал из дома, ахнула и тут же напустилась на несчастного парня.
– Да как ты мог? Отец, наверное, там с ума сходит! Космос, да разве ж так делают?
Космос тяжело молчал, низко опустив голову и сосредоточенно жуя свои мясистые губы.
Саша внимательно взглянул на друга и мягко остановил мать.
– Мам, ты постели Космосу в моей комнате, ладно? – спокойно и рассудительно сказал он. – А мы пока на кухне чайку попьем…
Татьяна Николаевна взглянула на него с некоторой растерянностью. Впервые ее пятнадцатилетний сын говорил как взрослый мужчина – взвешенно и уверенно. Это было одновременно и удивительно и радостно.
Подумав, она кивнула и отправилась в детскую. Но прежде чем заняться постелью гостя Татьяна Николаевна позвонила Юрию Ростиславовичу и успокоила его относительно сына.
Впрочем, этот ее полуночный разговор с профессором оказался единственным – все остальные переговоры по возвращению блудного сына к отцу вел ее сын. За те пять дней, что Космос провел у Беловых, Саша не только вправил мозги своему другу, но и дважды встречался с Юрием Ростиславовичем и почти ежедневно общался с ним но телефону.
До этого случая Холмогоров-старший Сашу едва знал и никак не выделял среди прочих друзей-приятелей сына. После этого случая пятнадцатилетний Саша Белов стал для профессора астрофизики непререкаемым авторитетом. Причиной такой перемены стало то, что этот не по годам рассудительный подросток сумел не только примирить сына с отцом, но и сделал так, что их отношения медленно, но верно пошли на лад. Они оба стали значительно терпимее и мягче, и хотя конфликты между ними все еще случались, их накал и последствия уже не были столь болезненными для обоих.
Громко хлопнула входная дверь – вернулся отец. Космос схватил с полки первую попавшуюся книгу и завалился па диван.
– Сын, ты дома? – пророкотал из прихожей веселый голос Юрия Ростиславовича.
– Дома… – откликнулся Космос. По квартире прогремели быстрые
шаги, и в дверях детской возникло улыбающееся лицо отца.
– Ну, как написал? Что за темы были?
Едва выглянув из-за книжной обложки, Космос довольно равнодушно сообщил:
– Я по Гоголю писал, вроде нормально…
Юрий Ростиславович, не переставая улыбаться, кивнул, чуть помялся и, наконец, спросил:
– Космос, меня там внизу в машине один товарищ ждет, надо ехать… Ты как – не обидишься?
Этого «одного товарища» Космос знал – видел несколько раз дома и на улице с отцом. Им была молодая, только из Университета, смазливая аспиранточка, научным руководителем которой примерно полгода назад был назначен профессор Холмогоров.
С некоторых пор отец частенько стал задерживаться допоздна, пару раз и вовсе не ночевал дома, а нездоровый блеск в глазах и глуповатая, как сегодня, блуждающая улыбка однозначно свидетельствовали о том, что у Юрия Ростиславовича – нешуточный роман.
В принципе Космос был совсем не против такого поворота – ведь отцу было только сорок шесть лет. Настораживала только личность его избранницы и та расчетливая, хищная хватка, с которой она вцепилась в папашу.
В отличие от отца Космос сразу сумел угадать, что Надежду (так звали аспирантку) интересовал не столько сам Юрий Ростиславович, сколько его оклад, квартира и прочие материальные блага, полагавшиеся ему по рангу. Космос называл ее про себя Пиявой и по-настоящему опасался того, чтобы однажды эта мадам не заявилась в их дом на правах хозяйки – всерьез и надолго.
Отец, неловко переминаясь с ноги на ногу, ждал ответа.
– Ну, конечно, иди, – усмехнулся, наконец, Космос, добавив про себя: «И не забывай пользоваться презервативом, папа!»
Как только за отцом закрылась дверь, Космос вышел на балкон. Внизу, у белой отцовской «Волги», лениво прохаживалась Пиява в узких джинсах, соблазнительно обтягивающих ее стройную фигурку, но со скучным и даже вроде бы злым выражением лица. Но стоило Юрию Ростиславовичу выйти из подъезда, как она вспыхнула лучезарной улыбкой и кинулась ему навстречу.
«У, Пиява!» – подумал Космос и с досадой сплюнул вниз.
V
Дома Пчела застал только мать. Валентина Степановна занималась привычным делом – что-то вязала, быстро и ловко орудуя мелькавшими блестящими спицами. Пчела наклонился и чмокнул ее в щеку. Мать, конечно, учуяла запах портвейна, но ничего не сказала, только слегка поморщилась. Что ж теперь поделаешь – вырос их Витенька, вот уже и школу заканчивает…
– Привет, мам! – выпалил Пчела. – А батя где?
– В гараже, где ж ему еще быть… Да, Вить, – вспомнила она, – он просил, как появишься, к нему зайти. Помочь, что ли…
– Ладно, перекушу только чего-нибудь…
Мать тут же отложила вязанье и поднялась.
– Что значит «перекушу»? Пойдем-ка, я такой рассольник сварила!
Пчела быстро переоделся, а когда вошел в кухню, на столе его уже дожидалась тарелка дымящегося, аппетитного рассольника. Он с жадностью накинулся на еду, а мать, подперев кулачком подбородок, устроилась напротив. Она думала одну и ту же, уже ставшей привычной, беспокойную думу: о том, что осенью ее Витеньке идти в армию, и куда он попадет – неизвестно. А в Афганистане все та же бесконечная война, и по телевизору хмурый Ле-щинский все ведет свои тревожные репортажи о боевых действиях, и конца краю этому ужасу не видно.
Быстро расправившись с рассольником, Пчела выскочил из-за стола. Валентина Степановна взглянула на его протертые чуть ли не до дыр джинсы и сокрушенно вздохнула вслед:
– Сынок, штаны-то у тебя совсем хипповые стали…
У железных гаражей в углу двора Пчелу поджидал раздраженный отец.
– Витька, где тебя черти носят? – нахмурился он. – Я тебя второй час уже жду!
– Бать, да ты что? – опешил Пчела. – Я ж экзамен сегодня сдавал!
Отец как-то неопределенно хмыкнул, и по его мимолетному смущению Пчела догадался, что про экзамен сына тот забыл напрочь.
– А я тормозной цилиндр справа сзади поменял, а прокачать не с кем… – словно извиняясь, развел руками Павел Викторович. – И из соседей, как назло, никого…
– Ну, давай прокачаем, делов-то… Они зашли в гараж, где стоял предмет гордости Пчелкина-старшего – старый-престарый бордовый «Моск-вич-408». Павел Викторович купил его лет пять назад, абсолютно обездвиженный, за какую-то совершенно смешную сумму. За год этот полумертвый конь превратился в довольно резвую рабочую лошадку. Отец Пчелы работал механиком в автоколонне, технику знал от и до, а дефицитные запчасти потихонечку натаскал с работы. Машине он отдавал все свое свободное время, и в заботливых руках Павла Викторовича дряхлый «москвичонок», казалось, год от года становился все моложе и моложе.
Отец с сыном быстро прокачали тормоза, потом Пчела собрал колесо и снял машину с домкрата. Убрав инструменты, Пчелкины сели перекурить.
– Ну, ты надумал? – спросил отец.
Пчела, конечно, знал, о чем он. Павел Викторович очень хотел, чтобы сын до армии поработал вместе с ним, в его автоколонне. Он давно уже договорился об этом с тамошними кадровиками, Пчелкина-младшего уже ждали. Проблема была только в том, что на это трудоустройство до сих пор не было получено согласия самого Витьки. Отец видел, что сын совсем не горит желанием становиться профессиональным автомехаником (хотя и успел многому от него научиться), но надежд уломать-таки своего упрямого отпрыска он не оставлял.
– Бать, ты меня уже замахал, честное слово! – возмущенно встряхнул длинными волосами Пчела. – Ну, дай мне хоть экзамены спокойно сдать да выпускной отгулять! Никуда твоя работа не денется!
