Илья Рясной - Наше дело — табак
Дрюня был в ленивой расслабухе, но, увидев сыщиков, подобрался, подтянул живот.
— Здравствуйте, — кивнул он головой. Гринев искоса посмотрел на него, кивнул в ответ, приглашая садиться, и осведомился:
— Чего приперся? Никак явку с повинной притаранил?
— Вы все шутите, Валентин Михайлович. Все шутите , — кисло сморщился тот. — В мэрии был.
— Взятки носил? — поинтересовался Ушаков.
— Обижаете.
— Ну да, — сказал начальник уголовного розыска. — Все по-честному. По закону.
— Лучше бы ты явку с повинной принес, — мечтательно протянул Гринев, недобро разглядывая бандита.
— За что, интересно? — возмутился Дрюня. — Я свое отсидел. Все по молодости было, по глупости. Сейчас я приличный человек, господа сыщики.
— С Шамилем работаешь, — добавил Гринев.
— Ну и что? — пожал плечами Дрюня. — Шамиль тоже теперь вне криминала. Какой, к чертям, криминал, когда столько всего вокруг и без него.
— А какие, к чертям, деньги без криминала? — спросил Ушаков.
— И вообще, — тут Гринев с расстановкой выдал свою коронную фразу:
— То, что вы с Шамилем пока не за решеткой, — это не ваша заслуга, а наша недоработка.
— Ну, это вы зря, — решил все-таки обидеться Дрюня.
— Ты еще заплачь, красна девица, — грубо хохотнул Гринев. — Кто Сороку убил?
— Откуда мне знать?
— А ты у Шамиля не спрашивал? — удивился Гринев. — Он уж наверняка в курсе.
— Чего вы нас не любите, Валентин Михайлович?
— Я? Не люблю? — всплеснул руками Гринев. — Да я вас ненавижу. Но это делу не мешает.
— Я чего, конкретно, не въезжаю — зачем на нас, спокойных людей, напирать? Вон беспределыцики на уши всю губернию поставили.
— Это кто? — полюбопытствовал Ушаков;
— Кореец, мать его… — Дрюня кивнул хозяину кафе. — Браток, принеси коньячку. И что-нибудь конкретное сообрази пожевать.
— Сделаем, — кивнул Армен.
— Дрюня, — внимательно посмотрел на него Ушаков, видя, как старая кличка неприятно резанула собеседника. — Ты чего сюда, жрать пришел?
— Мимо проходил.
— Нет, — надавил Ушаков. — Ты сюда пришел прикопать Корейца. Я не прав?
— Не правы, Лев Васильевич. Хотя Кореец действительно беспредельщик.
— Давай выкладывай.
— У меня приятель в рейс ходил на тунцелове. Возвращались из Варшавы. Тут их «торпеды» Корейца за хобот взяли.
— Как взяли?
— Засунули в какую-то вонючую гостиницу. Не дают продохнуть, позвонить родным. Вымогалово. Внаглую так, беспредельно. Хотят лавы. Или растаможку, типа, на машины.
— Как же ты обо всем узнал, если они позвонить не могут? — спросил Гринев.
— Люди добрые нашептали.
— Да, мир не без добрых людей. — У Ушакова внутри екнуло радостно. Наконец-то! — Давай адрес гостиницы.
— Лев Васильевич, только все между нами, — заерзал на стуле Дрюня. — Вы же понимаете… Слово даете?
— Да, — сказал Ушаков.
Дрюня удовлетворенно кивнул. Он знал еще по отсидке на зоне, когда Ушаков служил заместителем начальника по оперативной работе областного Управления исправительно-трудовых учреждений, что Адмирал словами не бросается. Слово дал — будет держать.
— Вот адрес, — бизнесменствующий бандит протянул смятую бумажку. — Они сейчас там. Как раз документы на машины оформляют. Матросики вряд ли довольны. Показания дадут.
— От темы отклонились. Все-таки, за что Сороку могли грохнуть? — вернулся к своим баранам Гринев.
— Слухи ходили, что он большие деньги с братков в Полесске и за его пределами собрал, — произнес Дрюня. — Очень большие.
— Подо что?
— Под дешевые сигареты.
— А дальше?
— А дальше, как пишут в газете объявлений, возможны варианты, — развел руками Дрюня. — Так как насчет коньячка? — кивнул он на хороший коньяк, принесенный Арменом.
— Сам выпей. За здоровье своего пахана. — Гринев поднялся. И Ушаков последовал за ним.
Дрюня посмотрел им вслед со злой усмешкой.
Глава 6
ВСТРЕЧА СТАРЫХ ДРУЗЕЙ
Опять они, Арнольд Колпашин, Казимир Сапковский и Валера Глушко, устроились втроем в баньке в ближнем пригороде Полесска. Это имение досталось Глушко от дела одиннадцать лет назад. С тех пор деревня умерла, а родился коттеджный поселок, но наследник не стал возводить виллу, оставил бревенчатую избу и добрую баньку.
Грелась, калилась банька, полз вверх столбик термометра. Пивко, которое все любили, морозилось в холодильнике, а частью в запотевших бутылках стояло на столе. Все было как в те времена, когда в будущее, казалось, ведут только прямые пути, когда звали заманчивые перспективы и не было в мире преград, которых не взять троим друзьям. Вот только прошли как сон, пролетели, как разогнавшийся экспресс, просвистели пулями десять лет. И каких лет! Тогда, в том далеком прошлом им, наивным, казалось, что их дружба будет длиться вечно. Но все меняется. И постепенно по этой самой незыблемой, железобетонной дружбе змеями поползли трещины. Все было за эти десять лет — и обиды, и обман, и недоразумения. Но сейчас им вдруг показалось, что время можно повернуть вспять.
По молчаливой договоренности они сначала просто парились, пили пиво и не говорили про дела. Понимали, что нужно просто немножко расслабиться, очухаться от последних вестей и тяжелый разговор оставить на попозже, чтобы не напороть горячки, не сцепиться опять, как было не раз.
Глушко посмотрел на лампу через янтарную кружку. Он уже поднабрался, осоловел, перед ним выстроились полные бутылки, еще более длинный ряд опустевших бутылок стоял у стены, как гильзы от снарядов.
— Эх, братцы, — вздохнул он, пиво располагало его к совершенно несвойственной ему в обычном состоянии сентиментальности. — Все, устал. Остохренело. Эти офисы. Эти болваны-партнеры. Эти договора. Морды, морды, морды. Бабки, бабки, бабки. Все обрыдло, братки. Все… Пустота.
— Про то, что человечности не хватает, начнешь заливать? — хмыкнул Сапковский. — Да?
— Ну и начну…
— Ну давай. А мы послушаем.
— Да ну вас на хрен, — зло кинул Глушко. — Кто скажет — Глушак кого продал? Меня продавали. А Глушак никого не продавал… Глушак…
— Так, все. Стоп. Для выяснения отношений еще рано. По последней, — поднял Сапковский кружку с пивом. — Окунемся в пруд. И задела.
— Так уж и по последней, — обиделся Арнольд. — У нас еще есть.
— Не, пока башка трезвая, надо дела наши грешные обсудить, — сказал Сапковский.
— Эх, Плут прав, — почесав увесистую челюсть, произнес Глушко, и взор его потяжелел.
Наконец заседание открыл Сапковский словами:
— Ну, братцы-кролики-алкоголики, опустили нас на солидную сумму.
— На сколько? — поинтересовался Арнольд. — Давай, считай, бухгалтер.
— Итак, общак в нашем родном ТОО «Восток» усох на семьдесят тысяч зелени. Да еще каждый индивидуально опустился. Так?
— Ну.
— И откуда уши растут у этого поганого животного? — поглядел на своих приятелей Сапковский. — Откуда, братцы?
— Много врагов здоровью своему, — с угрозой произнес Глушак.
— Не своему, а нашему, — поправил Сапковский.
— Ох, если узнаю, кто… — покачал головой Глушко.
— Пока пострадал только Сорока.
— Сорока — лох обычный, — сказал Арнольд. — Дешевка. Подставная фигура. Его обвели вокруг пальца и как свидетеля грохнули.
— Это мы лохи, что купились, — вздохнул Сапковский. — Развел кто-то полгорода на такой дешевой мульке. И теперь ищи, кто за этим стоит.
— А я докопаюсь. — Глушко ударил кулачищем по столу, так что бутылка с пивом подпрыгнула и покатилась. Он начал приходить в такое состояние, когда ему лучше не перечить.
— Что успокаивает — кинули не нас одних, а многих, — сказал Сапковский. — Интересно, на сколько?
— Лимонов на пять-шесть зеленых, не меньше, — прикинул Арнольд. — И «ВТВ», и «Молния-К» лоханулись. Много кто. Взрослые же все мужики. И повелись на такую дешевку.
— А кто мог подумать, что Сороку втемную разыграют? — досадливо воскликнул Сапковский.
Действительно, Сороку все знали как удачливого сигаретного оптовика. Он имел хорошие связи в Германии и гнал оттуда сигареты по сверхнизким ценам. Год назад он собрал с сигаретчиков Полесска деньги под товар. Товар ввез, расплатился. Навар все получили хороший. Следующая партия была больше. И снова все с прибылью. И вот в очередной раз он собирает несколько миллионов долларов по Полесску на очень выгодных условиях. Люди уже знают, что Сорока слово держит, и дают ему эти деньги. После этого он погибает.
— Что начнется! — покачал головой Сапковский. — Ох, какие наезды пойдут!
— У фирмы «Квадро» сто копеек на счету да несколько компьютеров с факсом, — хмыкнул Арнольд. — Квартира его ничего не стоит по сравнению с ушедшими бабками. Машина, имущество — все копейки. Да и вряд ли братва будет семью прессовать. Парни все-таки у нас с понятиями.
