Сергей Самаров - Правила абордажа
На всех, и на меня в том числе, эта сцена произвела странное впечатление. Было в этом какое-то таинство, совмещенное с суровой необходимостью.
– Разойдитесь, – сурово сказал командир и махнул рукой. – Занимайтесь своим делом...
Солдаты разошлись, рядом с командиром остался лишь я; на правах советника, то есть человека более вольного, я мог себе это позволить. Тем более что сам Ван дер Хилл всячески старался показать мне свое дружеское расположение.
– Что ты ему говорил? – спросил я.
– Я просил прощения у его духа.
– На каком языке?
– На древнем языке духов...
Он достал нож-мачете, почесал им смуглую щеку, пробуя остроту лезвия, и стал разрезать грудь мертвого зверя.
– Шкура уже никуда не годится, – посетовал он. – А то я ее подарил бы тебе... В вашей России такие звери, наверно, не водятся...
Он раздвинул ребра и забрался рукой внутрь. И через минуту вырвал изнутри, не вырезал, а именно вырвал своими сильными пальцами сердце.
Показал мне. Сердце у леопарда оказалось на удивление большое для такого не слишком крупного хищника. Оно едва умещалось на его окровавленной ладони и еще дышало, вздуваясь, брызгало кровью.
– Сегодня мы с тобой будем есть сердце леопарда. Мясо пусть едят солдаты. Оно вонючее, но многим нравится. А сердце – в этом иной смысл...
Я усмехнулся, сознаюсь, слегка криво.
– Надеюсь, что не сырое?
– Сырое... – сказал он. – Ты станешь пожирателем леопардов, и тогда тебе будет незачем бояться пули... Я научу тебя и сделаю тебе амулет из этих когтей... – он указал на бессильные сейчас лапы зверя.
Говорил Ван дер Хилл так уверенно, что я начал верить в то, что он в самом деле ньянга. Я много слышал об их могуществе, но сталкиваться с таким могуществом не приходилось. Впрочем, а разве то, что пули только рвут на нашем командире одежду, а самого его не задевают, – разве это не могущество?
– Я хочу попробовать сырое сердце леопарда, – сказал я твердо.
Он разрезал сердце пополам и положил мне в руку мою долю. На ладонь стекала горячая еще кровь, даже половинка сердца пульсировала...
Подступило к горлу отвращение. Я посмотрел в глаза Ван дер Хиллу. И вдруг понял, что обязательно должен съесть этот кусочек сырого и горячего мяса. И отвращение прошло, и небывалое чувство появилось – уверенность в себе или что-то похожее...
Глава 4
ТАРХАНОВ
ОСЛОЖНЕНИЕ СИТУАЦИИ
Юрий Львович позвонил дочери. Договорился, что минут через сорок к ней приедет человек, которого она просила подыскать.
Коридоры банка уже опустели, рабочий день закончился, только уборщицы кое-где вдохновенно звенели ведрами. Артем вернулся в комнату охраны. Парни свободной смены – теперь уже следующей – так же сидели за компьютерами, как и час назад парни из смены предыдущей – если это и не общая манера, то общая болезнь отдыха в их небольшом коллективе.
– Вам Василий Афанасьевич дважды звонил, – сразу сообщили, не отрываясь от мониторов. – Обещал еще раз позвонить. Или сюда, или домой. Просил обязательно дождаться звонка.
– Если позвонит, просто пошлите его... – сказал Тарханов, собираясь прибавить колоритное русское словцо, но сдержался, понимая, что мат, к которому он обычно не склонен, выдаст степень его подпития, и просто добавил: – Подальше... А пока, Валера, – попросил он одного из охранников, – чайку покрепче завари... Твой, фирменный...
Валера обычно потреблял почти чифирь, заваривая его прямо в литровой банке. Именно такой сейчас был необходим Артему, чтобы полностью прийти в себя.
И он ушел в кабинет, чтобы собраться с мыслями и проанализировать ситуацию. Естественно, просто так люди никогда и нигде не пропадают. Тем более что Руслан принадлежал к авторитетной в городе чеченской группировке. Значит, здесь завязаны какие-то и чьи-то большие интересы. Люди, которые в таких делах бывают повязанными, в средствах обычно не слишком разборчивы. Тарханов после выхода на пенсию не однажды получал приглашения от мафиозных структур – людей с такой биографией, как у него, ценят. Но всегда отказывался, удивляясь только информированности тех, которые в цивилизованном обществе этой информацией обладать не должны бы. Он – профессиональный диверсант, долгое время проработавший за границей, воевавший почти во всех «горячих точках» планеты. Но одно дело – выполнять служебный долг, приказ командования, принимать участие в самой рискованной операции, да к тому же вдалеке от дома, и совсем иное – ввязываться в столкновение с законом и с чужими интересами здесь, в родном городе, где знают и его, и его жену, и его дочь.
Валера принес чай в своей традиционной банке, накрытой побуревшей марлей, через которую напиток и предстояло процедить. Поставил на стол.
– Если этот – Василий Африканович...
– Афанасьевич.
– ...Василий Афанасьевич будет звонить. Что сказать? Так прямо и посылать?
– Скажи, что я ушел и просил меня больше не беспокоить. Желательно – никогда...
– А кто это вообще такой?
– Да так... Человек, который часто надоедает мне...
Валера кивнул, словно все понял, и вышел.
Василия Афанасьевича сейчас, честно говоря, только и не хватало. Всего две недели он не появлялся на горизонте. Хотя, конечно, где-то рядом плавал... А должен был не появляться месяц. Капитан первого ранга...
Это глупость, совместимая только с нынешним смутным временем, когда куратор разведчиков ходит по улицам и по квартирам своих подшефных офицеров разведки в мундире капитана первого ранга. Одной собственной пенсии и зарплаты куратора ему, видите ли, мало, он еще ведет и курсы подводников в военно-морском клубе, а там для солидности и авторитетности ему обойтись без мундира никак невозможно. Но по смыслу своей должности куратор должен быть незаметнее и осторожнее кошки, живущей на улице, где полно собак. Ну, хорошо еще в случае с ним, с Тархановым. Как-никак, а он строевой офицер, уволен с правом ношения формы, которую по военным праздникам и в самом деле носит. Но ведь помимо него немало существует и других, которые вообще ни разу в жизни погоны на своих плечах не видели. Их-то он просто-напросто «засвечивает».
Капитан первого ранга элементарно раздражал Тарханова. Когда Артема отправляли, а точнее сказать – выталкивали на пенсию, сам он навстречу «заслуженному отдыху» не рвался. Более того, видел всю глупость сокращения офицеров из самых мобильных и боеспособных частей. Сокращать надо было генералов, штабистов, интендантов, финансистов и прочих сопутствующих армии военных чиновников. Сокращать необходимо было целые части, которые к действительным военным действиям непригодны и непричастны. Но взялись, и причем взялись круто, со злобой и ненавистью за самые боеспособные...
Кроме того, были и личные обстоятельства, о которых руководство знало. Жена Тарханова лежала в то время в онкологической больнице и готовилась к операции по удалению злокачественной опухоли молочной железы. Многие списали ее уже в покойники, но только не он. Разговаривал с врачами, выяснил, что двадцать пять – тридцать процентов больных после этой операции возвращаются к почти нормальной жизни. И он был уверен, что она тоже вернется. И вселял в нее уверенность. И вот, когда ему самому нужна была поддержка, его так жестоко ударили. И морально, и, что в тех обстоятельствах было важно, материально.
А когда появился в его квартире этот Василий Афанасьевич, насмешливо-надменный, отутюженный, самодовольный, как телеграфный столб, представился и заявил, что теперь они будут встречаться ежемесячно, что Тарханов чуть ли не отчитываться перед куратором обязан за то, как и чем он живет, о чем думает и что намеревается предпринять, то Артем не выдержал...
Нервная свобода последних месяцев оказалась сильнее офицерской привычки к соблюдению субординации. Не терпящий сквернословия в обыденной жизни, Тарханов так «покрыл» капитана первого ранга, что морской офицер – а морские офицеры всегда в русской армии славились богатым лексиконом – только рот в изумлении раскрыл.
С тех пор, выпустив пар при первой встрече, Артем несколько поутих. С куратором приходилось все же общаться. Тарханов, естественно, понимал, что Служба от него не отстанет. Да и привычка свое взяла. Сначала разговаривали исключительно по телефону. Василий Афанасьевич аккуратно звонил ежемесячно. Беседа всегда была предельно короткой. Но куратора даже это, похоже, устраивало. Считал, вероятно, что постепенно приручит отставного майора. Иногда он заезжал без звонка. Разговор бывал, как правило, не намного длиннее телефонного.
А сейчас вот второй день разыскивает его. И никак застать не может на месте. А на его настойчивые предложения позвонить, даже позвонить обязательно, переданные женой и ребятами из охраны, Артем просто не реагировал.
* * *Заглянул Валера.
– Машина пришла. Уезжаете?
– Да.
– Сегодня появитесь еще?
