Валерий Горшков - Под чужим именем
Как вскоре выяснилось, интуиция Корсака не подвела.
Леонид Иванович оказался единственным из преподавателей университета, который сразу же, с самых первых занятий, вызвал у юного студента-первокурсника неосознаные пока чувство расположения. Подобное испытываешь только к самому близкому тебе человеку. И как профессор, не только блестяще знающий свой предмет, но и, что гораздо более ценно, умеющий его подать, и как неординарная во всех отношениях личность. Разглядеть которую под умышленно надетой в качестве своеобразной маскировки личиной рассеянного и целиком замкнутого на своих безобидных тараканах в голове «книжного червя» смог бы только тот, кто умеет зреть в корень. Ярослав Корсак умел. Поэтому ничего удивительного, что в ничем, казалось бы, не примечательном, одетом неуклюже и старомодно, ни при каких обстоятельствах не повышающем голос и не теряющем самообладания Ботанике всегда тяготеющий к сильным, неординарным личностям Слава с первого взгляда увидел не только интеллект, но и скрытую огромную внутреннюю силу. Причем как духовную, так и чисто физическую. А замеченные им на руках Сомова характерные мозоли – от частых отжиманий на кулаках и работы с боксерской грушей без защитных перчаток – лишь подтвердили правильность первого впечатления и сделанных исходя из его выводов. Именно так, как Леонид Иванович Сомов, по мнению Славы, и должен выглядеть в повседневной жизни настоящий русский сэнсэй мало кому известной в Ленинграде древней китайской борьбы ушу…
К месту встречи со Славой профессор – этакий вечно сутулящийся субтильный интеллигент-очкарик, в стоптанных ботинках и черном пальтишке на рыбьем меху, с потертым портфелем в руке – опоздал на семь минут. Встретившись взглядом с дожидающимся его студентом, профессор словно невзначай приложил указательный палец к губам и чуть заметно кивнул на с грохотом выползающий из-за поворота трамвай. Подождал, пока вагон, от обилия заклепок похожий на бронепоезд, остановится, помог женщине поднять коляску с ребенком и самым последним из толпы ожидающих зашел внутрь. Корсак, которого странное поведение Ботаника уже откровенно интриговало, с удовольствием принял предложенные правила игры, буквально секундой раньше запрыгнув в трамвай через заднюю дверь и встав в конце вагона, сразу же стараясь найти взглядом Леонида Ивановича. Впрочем, долго искать Сомова не пришлось – профессор, вежливо извиняясь и ловко, как уж, скользя через толпу, уже пробирался в его сторону.
Оказавшись рядом, Ботаник поставил портфель под ноги и, с хитринкой взглянув на своего студента, чуть снисходительно улыбнулся:
– Привет. Куда едешь?
– Да так. По делам, – улыбнувшись в ответ, непринужденно пожал плечами Слава. Ситуация его забавляла все больше и больше. – А вы?
– Я на следующей выхожу.
– Так и я на следующей.
– Значит, по пути…
Когда трамвай остановился, они вышли из вагона и молча направились к раскинувшемуся через дорогу, красно-желтому от холодного дыхания осени скверу. Сели на свободную скамейку. Не сговариваясь, каждый в отдельности, огляделись по сторонам. На расстоянии двадцати шагов в округе не было ни души. Слава молчал, терпеливо ожидая, когда Сомов первым начнет разговор. Профессор не заставил себя долго ждать. Убедившись, что их не слышат посторонние, Леонид Иванович сложил руки на груди, испытующе и, как показалось Славе, с явным интересом посмотрел на своего студента и вдруг неожиданно похвалил:
– А ты молодец, Корсак. Наблюдательный. Откуда ты знаешь про китайскую борьбу? Если мне не изменяет память, в Ленинграде… да и, видимо, вообще в СССР, нет ни одного физкультурного общества, где ее преподают. – Сомов приподнял брови и вопросительно воззрился на парня, ожидая ответ.
– Моя мама с трех до семнадцати лет жила в Харбине, – сообщил Слава, глядя прямо перед собой. – Дедушка служил там вице-консулом. Когда его отправили на пенсию, они вернулись в Петербург, и дед привез с собой очень много книг. Целую библиотеку. В том числе и очень старые книги, на китайском. Некоторые из них с годами потерялись, другие продали, но кое-что осталось у мамы. Среди того, что осталось, были две книги тибетского монаха Лао Цзы. Когда я был маленьким, то любил их рассматривать. Особенно картинки. Там изображены позы для медитации и приемы борьбы ушу. Мне это сразу показалось интересным, но я был слишком маленьким – всего семь лет – и не понимал ничего. Мама, хорошо знающая китайский, переводила. Мне понравилось. С ее помощью я стал потихоньку изучать иероглифы и научился читать и разговаривать сам. Практиковался с Вонгом. Был такой старый китаец, раньше продавал специи и травы на Сытном рынке. Мы случайно познакомились, мне тогда было двенадцать лет. Я просто шатался по рынку, увидел его желтую сморщенную физиономию, и меня словно за язык дернуло. Сколько, спрашиваю, женьшень стоит? По-китайски. А он глаза от изумления вылупил. И отвечает: пятнадцать рублей за корешок. Так и познакомились. В тридцать пятом Вонг исчез куда-то… В общем, начал я потихоньку понимать, что к чему, медитировать, как описано в книге. Изучать философию воина. Ну и пошло-поехало…
– Поразительно! – улыбнулся, покачав головой, Сомов. Повторил с благоговением: – Лао Дзы. Великий Учитель. И где же – и главное, с кем – ты занимался все это время?
– Сначала дома, – смущенно дернул уголком рта Слава. – Когда в квартире стало тесно, начал выезжать в Стрельну. На берег залива. На природе гораздо лучше.
Леонид Иванович с интересом разглядывал сидящего рядом студента и вдруг неожиданно произнес фразу по-китайски.
Слава ухмыльнулся. Коротко ответил. Всего одним словом. А как еще прикажете отвечать, когда тебя спрашивают, какое сейчас время года? Конечно, осень.
– Браво, Корсак. – Профессор, не удержавшись, легонько ткнул Славу кулаком в плечо. – Прямо самородок, да и только. Язык выучил. И сколько же лет ты уже практикуешь наследие Лао Дзы?
– Восемь, наверное. Для серьезной практики мне всегда не хватало сэнсэя, – признался в своей главной проблеме Слава. – А вы? – заметно осмелев после своей исповеди, он поднял взгляд на профессора. – Давно?..
– Как сказать, – задумчиво протянул Леонид Иванович, посерьезнев. – Со школы, класса с пятого. Я ведь не коренной ленинградец. До этого сначала в Хабаровске жил, затем во Владивостоке. А в тех краях всегда было много китайцев и корейцев. И некоторые из них серьезно занимались восточными видами борьбы.
– А-а… откуда тогда взялся немецкий язык? – не удержался от вполне логичного вопроса Слава.
– Здесь все просто, на самом деле, – дружелюбно улыбнулся Сомов. – У меня мать русская, а отец – немец. Морской инженер. Йохан фон Соммер. Так что я с детства свободно разговариваю на двух языках. А имя… Просто в СССР быть Леонидом Иванычем Сомовым гораздо удобней, чем Леоном Йохановичем фон Соммером. Согласись. – И тихо, чуть слышно добавил – Особенно сейчас. – После чего словно невзначай резко сменил тему: – Скажи, Слава. Эти книги… Лао Дзы, они до сих пор у тебя?
– Да. Они дома. – Корсак кивнул. – Это самое ценное, что у меня есть. Мама хотела их продать известному городскому букинисту с Садовой в тридцать втором, когда были проблемы с продуктами, но, видя, как они мне дороги, не посмела.
– И правильно сделала! Слушай, Слава… Ты не мог бы дать их мне почитать? Я обещаю, что буду обращаться с ними очень бережно и верну в целости и сохранности. Ну как? По рукам?
– А вы станете моим сэнсэем? – неожиданно спросил, а по сути, выдвинул встречное условие Слава. Корсак заглянул в зелено-голубые, как лазурь, глаза профессора, стараясь прочитать в них ответ раньше, чем он будет озвучен самим Сомовым.
– Ты мне льстишь, парень, – вздохнул Леонид Иванович. – Я не такой большой мастер, как тебе кажется, и вряд ли могу быть чьим-либо сэнсэем. – Ботаник медленно провел ладонью по своей коротко постриженной бородке. На кисти явственно просмативались грубые желтоватые мозоли. Пробормотал тихо: – Однако, возможно, мы сможем быть интересны друг для друга не только как преподаватель и студент. Как насчет пробной совместной тренировки?
– Я буду очень рад.
– Ладно. Считай, договорились. – Ботаник бросил взгляд на наручные часы. – У меня, вообще-то, комната на Васильевском острове. В Гавани. Но тренироваться я выезжаю за город. Есть одно уютное местечко… Завтра в университете короткий день, все лекции закончатся уже в двенадцать тридцать. В три часа жду тебя на Московском вокзале. У второго перрона. Не забудь книги и сменную одежду. После тренировки в баньку мою сходим, отхлещу тебя веником. Ч-черт, заинтриговал ты меня, честное слово. Мне уже не терпится посмотреть, чему ты научился в гордом одиночестве. Ха-ха!..
Профессор снова дружески хлопнул парня по спине, решительно встал со скамейки, поднял свой потертый портфельчик.
