Евгений Сухов - На зоне
– Так не бывает, – засмеялась она. – Даже ты все не умеешь.
Владислав возник на пороге.
– Бывает.
Светлана подошла к стиральной машине и осторожно погладила рукой белоснежную пластиковую поверхность.
– Стирает, выжимает, сушит?..
– Гладит, «химчистит», пришивает пуговицы, – подхватил Варяг, обняв жену за плечи, – ставит заплаты, готовит обед, будит по утрам мелодичным перезвоном…
– Зачем же тебе теперь вторая жена? – склонив голову набок, прищурилась Света. – Вернее, первая?..
Варяг озадачился.
– И то правда. Зачем мне тогда жена?.. – И вдруг просиял: – Знаю зачем! Но тебе не скажу. А то нос задерешь.
Она закрыла глаза, на ее губах появилась улыбка, и Владислав почувствовал на своей спине ее руки.
– А это твоя машина умеет делать? – спросила она, не открывая глаз. Она привстала на цыпочки, подставляя чуть вытянутые для поцелуя губы. – А это?..
Он поцеловал ее закрытые глаза, потом губы.
– Верно, – тихо сказал он. – Это она, подлая, не умеет. – И вздрогнул, почувствовав сзади легкий толчок.
– Встали, понимаешь, на пороге, – сказал недовольный детский голос, и в кухню протиснулся Олежка. – Пройти нельзя.
Он подошел к столу, туда, где в волшебно поблескивающей хрустальной вазочке лежали, притиснувшись друг к другу округлыми матовыми бочками, шоколадные конфеты, – и быстро, пока родители были заняты, засунул одну в рот.
– Олег! – возмутилась Светлана. – Я все вижу. Как тебе не стыдно! Обед ведь скоро.
Мигом сжевав конфету, мальчишка с невинным видом повернулся к родителям.
– Мо-ом, – начал он обходной маневр, одновременно запуская руку в вазочку, – отгадай загадку. Что такое: обычно зеленое, а нажмешь кнопку – красное?
Светлана, которая всегда простодушно попадалась на разного рода уловки, всерьез задумалась, глядя на мужа, не без восхищения наблюдавшего за сыном. Тот с фантастической скоростью опустошал вазочку.
– Что бы это могло быть, а, Владик? – спрашивала наивная мама, сосредоточенно хмуря брови.
– Сейчас узнаешь. – Варяг, посмеиваясь, вышел из кухни и уже из спальни услышал торжествующий голос сына:
– Это – лягушка в миксере!..»
…Это не был сон. Варяг теперь точно знал, что это воспоминание. Четкое, как запись киноленты, оно доставляло ему такую боль, что, просыпаясь, он еще долго чувствовал, как болят сведенные судорогой челюсти. Эта красивая женщина была его женой, мальчик – сыном, и все, что он видел будто бы во сне, было его самым дорогим, самым сокровенным воспоминанием.
Прошло около часа, прежде чем Джонни-Могильщик решился приступить к работе. Стараясь не скрипеть пружинами, он осторожно приподнялся и сел на край кровати. В полумраке фигура громилы казалась особенно впечатляющей: гигантские формы занимали собой половину камеры, и казалось, если сейчас тот распрямится, то непременно упрется головой в потолок. Варяг почувствовал близкую развязку. От возбуждения застучала кровь в висках. Нервы были напряжены. Так как же все это будет происходить? Захочет ли канадец удавить его во сне или все же попытается разбудить перед смертью? Варяг выжидал. А Могильщик меж тем неторопливо поднялся и, сделав два осторожных шага, внимательно стал всматриваться в лицо спящей жертвы. Ему было совершенно не жаль этого русского, впрочем, как не было жаль и всех предыдущих, кого Могильщик собственными руками отправлял на тот свет.
Путь к свободе для Джонни лежал отныне именно через труп этого человека, который был, может, и неплохим парнем, к тому же так лихо чесал по-английски, что практически ничем не отличался от американца.
Джонни аккуратно взял со своей кровати подушку. Подобную операцию он проделывал не однажды и прекрасно знал, что должно произойти в каждую следующую секунду.
Он навалится на свою жертву на выдохе, когда легкие будут свободны от кислорода. Клиент дернет головой, не понимая еще, что произошло, а потом, ощутив нехватку воздуха, попытается привстать и сбросить с себя тяжесть. Вот этот момент будет самым серьезным: этот русский – крепкий парень и нужно будет приложить максимум усилий, чтобы удержать его на кровати. Он будет переворачиваться с боку на бок, пытаясь вырваться из крепких объятий, а потом, потеряв силы, успокоится навсегда.
Все так и будет. Джонни Кидс ни на секунду не сомневался в себе. В полумраке распластавшаяся на нарах фигура спящего русского казалась ему беспомощной и не внушающей никаких опасений.
Он уже приподнял подушку, чтобы придавить жертву, как вдруг Игнатов резко повернулся, согнул ноги в коленях и с размаху пнул его в живот. Удар был неожиданный, очень сильный и пришелся Джонни под самую грудную клетку. Тот повалился на бок, больно стукнувшись затылком о край кровати, и беспомощно стал ловить открытым ртом воздух. А русский спокойно поднялся на Ноги и, ткнув узкое заточенное железо в самое горло своего обидчика, негромко произнес:
– Если дернешься, сука, так я выпущу из тебя всю дурную кровь, поверь мне… И не дождаться тебе тогда ни суда присяжных, ни нового срока, ни даже тюремного надзирателя!
Джонни и в темноте видел красивое, холеное лицо русского. Тот действовал настолько уверенно, как будто всю жизнь так вот и не расставался с тюремной заточкой. Джонни ни на секунду не сомневался, что русский продырявит ему горло при первом же неосторожном движении.
– А теперь ответь мне, приятель, как на божьем суде, кто приказал тебе убить меня?
ГЛАВА 5
Почувствовав пальцами упругую бархатистую кожу на бедре Мерседес, Томас Ховански застонал. Вот уже полгода эта девушка сводит его с ума. Она стала его бредом, грехом, слабостью. Каждый раз, встречая мексиканку в тюремных коридорах, он едва сдерживался от того, чтобы не прижать ее тугое тело к стене и овладеть ею прямо там, под мертвенным светом люминесцентных ламп. Поляк по происхождению, Ховански, как и всякий эмигрант второго поколения, очень крепко держался за свою семью. Любящий муж, заботливый отец четверых детей, безупречный полицейский – таким знали его все. И только одна женщина в мире знала его как неистового, сумасшедшего любовника, способного на всякого рода безумства. «Если бы не твои светлые волосы, – чарующе улыбаясь, говорила она при очередной встрече, – я бы подумала, что в твоих жилах течет кровь истинного латинос». И – получала в ответ очередную порцию его безумной страсти.
Когда она впервые как сотрудник появилась в тюремной канцелярии и бросила на начальника тюрьмы свой колдовской взгляд, Ховански понял, что пропал. Неделю он как завороженный толкался среди канцелярских крыс только для того, чтобы лишний раз приласкать взглядом эту высокую, стройную, черноволосую красавицу, которая неизменно отвечала ему призывным взором карих, миндалевидной формы глаз. На восьмой день их знакомства они уже трахались в его кабинете, как два обезумевших от страсти диких зверя. Их первая встреча стоила тюремной администрации пары разбитых ваз, сломанного стула и кучи смятых и безнадежно испорченных документов. С тех пор накал этих встреч практически не изменился, только Томас предусмотрительно убирал хрупкие предметы и старался держаться подальше от мониторов внутреннего обзора, стоявших в противоположном от его стола конце кабинета.
Голубоватые экраны сейчас были единственным источником освещения в кабинете, и в их призрачном свете смуглая кожа Мерседес приобрела фантастический сиреневый оттенок.
– До чего же ты хороша, малышка, – прошептал Ховански, вдыхая ее запах. – Ты пахнешь, как дикая кошка.
Он сидел в кресле, а Мерседес стояла перед ним, слегка облокотившись о стол. Его рука двинулась вверх по ее бедру, задирая юбку. Тело Мерседес выгнулось, сверкнули в полумраке ее зубы. Эта невероятная женщина всегда улыбалась, занимаясь любовью. Томас почувствовал дрожь в своем теле, но все еще продолжал медленно, как бы лениво ласкать ее, наслаждаясь этими мгновениями покоя перед битвой, дожидаясь, пока страсть не захватит его целиком, заставляя забыть обо всем на свете – о жене, детях, карьере, об этих ублюдках-заключенных и об этих вот мерцающих во мраке мониторах, на одном из которых застыл интерьер двухместной камеры в блоке предварительного заключения. В камере стоял мрак, и два неподвижных тела на нарах были видны только благодаря телекамере инфракрасного излучения, специально установленной в потолке под вентилятором так, что была незаметна для находящихся внутри заключенных.
Лаская свою любовницу, начальник тюрьмы лишь время от времени поглядывал на этот экран. Двумя пальцами подцепив ее кружевные трусики, он спустил их вниз. Мерседес высвободилась из них и, раздвинув смуглые ноги, уселась к нему на колени верхом. Он чувствовал, как ее ловкие пальцы расстегивают ремень на его брюках, и одновременно видел на экране монитора, как один из заключенных медленно поднялся с постели и, прихватив подушку, подошел к своему сокамернику.
