Лев Пучков - Убойная сила
— Ну зачем спецназ? — вкрадчиво пробормотал вредный Григорий после некоторой паузы. — Ты зайди сюды, пощупай его — вдруг он кони кинул? А коли не кинул — так он тебе по черепу жахнет, переоденется и, как в 1954-м…
— Да заткнись ты, чмо! — пресек старого педераста Смирнов. — Человек умирает! Ну давай, давай — сделай че-нибудь, братуха! — обратился он к попкарю. — Доктора позови — не веришь, сам зайди, проверь — ведь помрет же!
— Вот это ты влип, Иваныч, — грустно резюмировал Адвокат. — ДПНСИ доложишь, что подследственный ложку заглотил, — вставят на всю катушку. Куда смотрел? Не доложишь — вдруг помрет? Опять же вставят. В камеру зайдешь — на части порвут. Хи-хи…
— Ага, разогнался! — досадливо пробурчал корпусной. — Щас все брошу и побегу докладать! Пусть себе лежит — ни хера ему не будет!
— Зря ты так, Иваныч! — сурово прикрикнул Григорий. — У меня разок корпусной недоглядел — подследственный отравился дрянью и помер. Так корпусному поджопник — пошел на хрен с работы! — и платить компенсацию семье заставили…
Так что — топай. Пущай экстренный вызывают — надоть бы этого в клинику свезти.
Корпусной сурово задумался на полсигареты и, захлопнув кормушку, потопал к выходу из отделения. Спустя пять минут меня аккуратно выдворяли из камеры — при сем знаменательном событии присутствовала практически вся смена попкарей и сам ДПНСИ, который сноровисто обшарил камеру — видимо, на предмет поисков пропавшего черенка, такового не обнаружил и велел тащить меня в дежурку.
Еще минут десять я лежал на носилках в приемнике, дожидаясь конвоя, и изображал нечеловеческие страдания для наблюдавших за мной двух вислоносных прапорщиков. Отыскавшийся где-то в объемном чреве СИЗО престарелый фельдшер Игнатьич не счел нужным даже пощупать меня — написав от фонаря направление, он вручил его прибывшему начальнику экстренного караула и наотрез отказался сопровождать меня в клинику.
— Я вам, блядь, не зечара, чтобы в автозаке трястись, — презрительно заявил Игнатьич начкару, когда тот настоятельно потребовал, чтобы больного сопровождал врач. — В кабине ведь не повезешь?
— Не повезу, — согласился начкар — мясистый краснолицый дядька предпенсионного возраста. — Больно ты жирный, вдвоем не поместимся. Да и не положено это…
— Ну а в трюме я вам не ездун, — отрезал Игнатьич. — У вас там воняет…
— Тогда вообще не возьму, — меланхолично пожал плечами начкар. — По уставу не положено — сам ведь знаешь! Вдруг он в дороге окочурится?
Пока они препирались, прошло еще что-то около десяти минут — вынужденный притворяться, я настолько вошел в образ, что сам поверил, будто у меня внутри минимум ятаган — даже колики появились.
Придя наконец к консенсусу, конвой и попкари совместными усилиями выдворили меня на улицу и погрузили в камеру автозака. В ходе этого мероприятия я так натурально стонал и скрючивался, что какой-то впечатлительный сизошник — из молодых, по-видимому — досадливо бросил окольцовывавшему меня начкару:
— Да на хера ты ему браслеты цепляешь?! Он, блядь, щас не то что бежать — дышит через раз!
— Целее будет, — буркнул бывалый начкар. — Видали мы таких больных…
В приемном покое клиники им. Турдыниязова, куда меня с грехом пополам доставил конвой спустя двадцать минут, возникла некоторая заминка: во-первых, куда-то исчез Игнатьич, сославшись на срочную необходимость повидать какого-то коллегу, во-вторых, выяснилось, что безболезненно просветить меня не получается: какой-то сильно двинутый пациент, доставленный накануне вечером из областной психбольницы, по недосмотру сопровождавших его пьяных санитаров в припадке дикой ярости основательно разбил суперсовременный сканер, когда его (пациента) пытались освидетельствовать на предмет заглота подшипника.
— Ээээмм… Ну, черенок — это, конечно, не подшипник, — глубокомысленно заметил высушенный козлобородый хирург, пытаясь ощупать мой живот — я поджал колени к подбородку и отпихивал врачебную руку, оглашая стены покоя предсмертными криками. — Если отломанный конец достаточно острый, тогда, ммм… ну, тогда от любого резкого движения может возникнуть прободение. А это, знаете ли, — это чревато, батенька… — Таким образом хирург успокоил скуксившегося начкара, поглядывавшего на дверь в ожидании невесть куда запропастившегося Игнатьича.
— Угу, чревато, — повторил хирург и, поколебавшись несколько секунд, написал несколько строк на каком-то бланке. Вручив его начкару, козлобородый засунул правую руку за пазуху, а левой произвел отмашку от ширинки в сторону входной двери:
— Давай-те-ка, ммм… тащите его эээ… в морг. Как выйдете, завернете за угол здания — там вход в подвал. Мммм…
— Как это в морг? — изумился начкар. — Он что — уже все? Безнадега?
— Да нет! — досадливо нахмурился хирург. — Ну что вы, право… Ээээ… У нас там рентгенкабинет — временно — ремонт, знаете ли… Угу… Ну, в самом деле — с моргом по соседству. Направление отдадите Аталии Андреевне — она снимок сделает. Потом сюда…
Пыхтя и чертыхаясь, конвой потащил меня, куда было указано. Миновав озаренное мертвым светом галогеновых ламп просторное помещение с двухъярусными стеллажами, на которых покоились завернутые во что-то белое тела, мы очутились в небольшом зале с хаотичным нагромождением непонятного, но весьма объемного оборудования и зашторенными плотными портьерами окнами.
Спустя три минуты крючконосая бабуся — Аталия Андреевна — подпрыгивая от досады и обильно пыхтя чесночным ароматом, пыталась пристроить у меня на животе футляр с пленкой. Получалось это из рук вон — я не желал разгибаться и держался за брюхо окольцованными руками, стеная так, что у самого мурашки по коже бегали.
— Да снимите с него эти чертовы кандалы! — вспылила Аталия после продолжительной и безуспешной борьбы. — Снимите и держите ему руки. Я что, по-вашему — Шварценеггер, что ли, чтобы справиться с ним в одиночку?!
Слегка поколебавшись, начкар недовольно покачал головой и раскольцевал мою левую руку, скомандовав конвоирам:
— Ну давайте — прижмите его, что ли… Только аккуратнее — вдруг прободение!
— Какое, к черту, прободение! Прободение! — презрительно передразнила Аталия. — Эти уроды гвозди глотают, бритвы — и ничего, ни хрена с ними не случается. Распинайте!
Конвоиры ухватили меня за руки и осторожно развели их в стороны — вверх, прижимая к столу. Отчаянно крикнув, я забился в конвульсиях и намертво подогнул колени к животу.
— Ну а ты какого хрена торчишь?! — обрушилась Аталия на начкара. — Давай, тяни его за ноги — ноги-то он, скотина, сам не разогнет!
Досадливо крякнув, начкар подошел к столу с торца и потянулся, чтобы ухватить меня за щиколотки. Ну вот и славненько, дражайшая Аталия Андреевна! Как прекрасно ты их разместила! Дай Бог тебе здоровья…
Напружинив ягодицы, я мощно лягнул начкара пятками в лицо и кувыркнулся через голову назад, с ходу долбанув широко расставленными ногами по макушкам державших меня конвойных. Приземляясь за столом, я вынужден был выкрутить руку обратным рычагом тому, что справа — цепкий оказался парниша, не пожелал выпускать. Боднув его башкой в переносицу, я не стал дожидаться, когда его тело шмякнется на пол, а, метнувшись ко второму, начавшему уже лапать кобуру на заднице, с маху угостил его локотком в лоб. 1, 2, 3 — все мои приятели не подавали видимых признаков жизни.
— Они мне не враги, — пояснил я разинувшей рот Аталии. — Я их просто ненадолго отключил — жить будут. Вот только начкару, пожалуй, маленько челюсть попортил, — добавил я, вынимая у начальника караула из кармана ключи от наручников и освобождая свою правую руку.
— Ты, ты… Ты чего это, а? — прорезалась Аталия. — Ты зачем это? Ты…
— Давайте я шарахну вас по башке и вы отключитесь минимум на час? — предложил я хозяйке кабинета, ласково улыбаясь и пристально глядя на нее. — Или — ежели хотите — дайте мне ключ от кабинета.
— Зачем по башке?! — возмутилась Аталия. — Зачем ключ?
— Ключ дадите, я прикую вас наручниками к стеллажу, запру дверь и уйду, — пояснил я. — Не дадите — тогда по башке. И ключ все равно найду. А вы, пока на полу будете валяться без сознания, пневмонию подхватите — холодно тут у вас. Ну?!
Затряся нижней губой, Аталия скорбно помахала руками, извлекла из кармана халата ключ и протянула его мне, одарив на прощание ненавидящим взглядом. Приковав хозяйку невидимых лучей к стойке стеллажа с аппаратурой, я покинул кабинет, запер дверь и выбрался из мрачного подвала.
Автозак располагался метрах в пятнадцати от входа в приемный покой, уперевшись передними колесами в бетонные плиты, преграждавшие доступ посторонней техники во двор. Описав полукруг вдоль решетчатого забора, я рысцой приблизился к машине с правой стороны, рывком распахнул дверь кабины и, заскочив внутрь, аккуратно рубанул правой в челюсть дремавшего за рулем водилу.
