Сергей Алтынов - Зона особого внимания
– Простите, Аркадий Борисович, я хочу коснуться другого вопроса, который волнует наших телезрителей, наверное, еще острее, чем детективные сюжеты дальнего зарубежья. Каково финансовое положение вашего банка? Что вы можете сказать вашим вкладчикам, российским и зарубежным, юридическим и физическим лицам?
– Да, это самый острый вопрос. Не скрою, наш банк пострадал от рокового решения правительства о замораживании выплат по ГКО-ОФЗ. Тем не менее, благодаря нашей реалистичной, взвешенной финансовой политике, мы твердо стоим на ногах и сделаем все, чтобы наши вкладчики испытали минимальные, сугубо временные неудобства. Я оптимист и советую всем нашим телезрителям не терять оптимизма, несмотря на провокационные заявления отдельных…
– Спасибо, Аркадий Борисович, к сожалению, наше эфирное время подошло к концу. Еще раз…
По знаку об окончании прямого эфира Аркадий Борисович залпом выпил стакан боржоми и вытер лоб. Кажется, он держался молодцом и не ляпнул ничего лишнего. Однако дело пахнет керосином, и чем дальше, тем сильнее…
На следующий день состоялось телеинтервью министра. Он дал высокую оценку действиям своих сотрудников в составе сводной команды, освобождавшей захваченных, отметил отличную профессиональную подготовку, которой в массе обладают офицеры, сержанты и рядовые его министерства, и высказал сожаление, что из соображений государственной тайны не имеет возможности в полной мере раскрыть ту решающую роль, которую сыграли руководители министерства в планировании и организации совместной операции.
– Мне лично пришлось немало заниматься этим делом, в частности, много часов на протяжении одной из ночей на прошлой неделе, и я удовлетворен последовавшим результатом. К сожалению, не могу остановиться на подробностях этой ночной работы, – закончил министр с присущей ему скромностью.
Прямо из телестудии Романенко поехал в офис: чутье афериста с большим стажем подсказывало, что в сложившейся обстановке лучший выход для него – это сгрести все активы, на которые еще не успели наложить лапу кредиторы и ненасытное государство, спрятать их понадежнее за рубежом и податься следом, бросив «Юнитраст», честолюбивые мечты и уютную квартирку на Серафимовича, 2. Если все утрясется, можно будет вернуться в родные пенаты, а если нет? И Аркадий Борисович занялся разрушением своей финансовой империи, которую так долго, с трудом создавал. Делал он это тайно, не привлекая никого, кроме младших клерков, не понимающих сути происходящего. Чутье его не подвело: удар был нанесен с неожиданной стороны, и удар сокрушительный!
Балашов был не в коме, хотя для него, наверное, близкая смерть была бы лучшим выходом. Информация о коме была дана по настоянию полиции, а точнее, по подсказке Громова, который знал весь расклад по поводу общака и отношений Романенко с Балашовым куда лучше канадских коллег. На самом деле у Балашова были сломаны два грудных позвонка и лопатка, тело, руки-ноги парализованы без надежды на восстановление функций, но речь сохранилась, мозг работал, и спустя несколько дней врачи дали согласие на допросы.
Балашов на вопросы не реагировал, хотя не скрывал, что все понимает. Грандиозное фиаско оставило только одну мысль – как умереть поскорее. Однако он не мог ничего, не мог даже уморить себя голодом: его держали на искусственном кормлении, так как пищеварительный аппарат нормально не действовал. Он пытался не дышать, задерживал дыхание до потери сознания, однако потом сознание возвращалось, дыхание восстанавливалось, и он чувствовал, как по лицу текут слезы отчаяния.
С какой радостью он ухватился бы за малейшую возможность напакостить еще кому-нибудь в этой жизни перед своим уходом! Он заговорил, когда ему показали видеозапись телеинтервью Аркадия Борисовича. Вот кого он может утопить, просто должен! Вся эта проклятая идея с перехватом общака пошла от него, от этой тихой, подлой сволочи! Он, Балашов, думал, что скрутил подонка, заставил плясать под свою дудку, а оказалось, что он, рискуя своей шкурой, совершая невыполнимое, таскал каштаны из огня для этого слизняка, этой гадины!
И этот милицейский чин, холуй дерьмовый, гущинский патрон, он тоже свое получит. Надо только вспомнить все так, чтобы это послужило доказательством и тому было не отвертеться… Жирным канадским армяшкам тоже не поздоровится, пусть подавятся куском, который захотели отхватить! И этот проклятый выродок, воровское отродье, серийный убийца, который непонятно как сумел отследить и взять его в момент, когда все уже было под контролем… Прекрасный юрист, взятый с собой, и хороший кулак гарантировали ему, Виктору Балашову, владение армянскими деньгами, отныне он, теперь гражданин Болгарии с подлинным, безупречным паспортом, должен был возникнуть к утру там, где его появление не встретило бы никаких вопросов… Если бы не этот проклятый мальчишка, урод, псих, которого он держал в своих руках и спустил с поводка, как пса, натравив на других, а он, пес проклятый, вцепился в придурка Болта, а потом и в него самого… Будь они все трижды прокляты!
Балашов потребовал магнитофон и свидетелей, чтобы его показания имели юридическую силу. Он еще хлопнет дверью, прежде чем будет похоронен заживо на годы… Но они заплатят! Все, кого он сможет достать…
Аркадий Борисович недаром щедро подкармливал свою агентуру в силовых и финансовых структурах разных стран. Это окупилось: один из таких агентов сообщил, что Балашов запел, за день до того, как балашовские показания легли на столы компетентных служб России… Развернутые было операции по переброске активов пришлось прервать; не беда, того, что уже переведено, хватит с лихвой на несколько жизней!
Не сказав никому ни слова, бросив квартиры, машины, любовниц и любовников (было их всего два, так, ради моды), Романенко в сопровождении верной секретарши срочно отбыл за рубеж, воспользовавшись одним из лежавших наготове загранпаспортов с открытой визой и открытой датой.
Разрешение на транспортировку в Москву Костя и Саня получили только через две недели после той страшной ночи. Последнюю неделю они лежали в одной палате, убедив, вместе с Каменевым, несговорчивых врачей, что русским так полезнее для здоровья. Костя бойко передвигался на костылях, рентген показал, что кости срастаются правильно, ломать и переделывать не придется, газеты, из любви к сенсациям, немного преувеличили тяжесть переломов, однако из-за раны в боку домой ему предстояло отправиться в инвалидной коляске, что его крайне смущало и нервировало. Саня был вообще молодцом, сносно ходил, ему даже удавалось сидеть – если недолго и только на одной половинке.
Их несколько раз навещали Ральф и Майкл, приходили с горой подарков Сурен и Цецилия, снова важные, холеные, совсем непохожие на жалких, готовых к мучительной смерти узников страшного подвала. Приглашали погостить (а если понравится, то и насовсем), обсуждали, как устроить вручение заслуженной награды за их чудесное спасение. С участием Каменева и Ральфа решили, что лучше это сделать в России через канадское посольство: реакция таможни была непредсказуема.
Накануне их отъезда в инвалидной коляске прибыл Серж-большой. С ним разговор был совсем не такой, как с Суреном и Цецилией, он был свой, русский армянин, все понимал, он один мог оценить, через что прошел Костя, чего стоило полуживому Сане разминирование заряда в подвале.
Когда время визита шло к концу, Серж вынул из-за пазухи бутылку русской водки и складные стаканы, разлил.
– Помянем Георгия, твоего отца, Костя. Что бы ты о нем ни услышал, ты можешь им гордиться, я это скажу любому, даже вашему менту, он мне теперь друг, как это ни странно… – Серж кивнул на майора, который проводил с ребятами по полдня.
Выпили молча.
– Костя, пока я жив, буду считать тебя сыном, помни это. Саня, ты спас жизнь мне и моим родичам. У тебя есть родители, и все равно я для тебя сделаю все, как для сына, если будет надо. Ребята, майор, счастливой вам дороги, живите долго и хорошо, вспоминайте о старом воре, который… Мне одиноко здесь, вот кончу дела, рассчитаюсь с долгами и уеду отсюда. Умереть хочу в России, лягу рядом со старым другом. Все, на посошок. Костя, вот возьми, это Шереметьево-два перед моим отлетом сюда месяц назад, здесь Маршал фотографировался последний раз в жизни…
Ночью Костя звонил в Новгород, там было только шесть вечера, сообщил о завтрашнем рейсе, Марина и Воропаев будут встречать…
Эпилог
Сообщения о ходе следствия по делу банкира Романенко некто Андрей Борисович Романов читал, отдыхая на островах греческого архипелага близ Кипра. Он имел здесь собственную небольшую, но уютную виллу. Рядом с ним в шезлонге раскинула стройные формы не слишком юная дама весьма приятной наружности.
– Ну вот и все с Аркадием Борисовичем! – с видимым сожалением вздохнул курортник, бросив прочитанную газету. – Король финансового мира развенчан – да здравствует король греческих пляжей! – уже дурачась, произнес Романов-Романенко и поднялся со своего шезлонга, разминая толстые плечи. – Прогуляемся?
