Сергей Алтынов - Предателей казнят без приговора (Сборник)
Часы остановились, да и под корытом все равно было не разглядеть стрелок. Сколько времени прошло, как русский перестал петь и поднялся с «завалинки-корыта», Эдгар не знал. Но не меньше суток, это точно. Выбравшись из-под корыта в утренней ранней тишине, Эдгар рванул вперед как можно быстрее и дальше. По дороге он спотыкался о бурые, окоченевшие тела. Сам был в бурых и черных пятнах… Из России он сумел вырваться, не прошло и двух суток. И только когда подошел к зеркалу, увидел свою белую голову.
Вот и все.
Остаток ночи я не спала. В голове стояла какая-то дикая пустота… Музыки больше не было, точно я оглохла после «фейерверка» Эдгара. Нет, не просто оглохла, как будто я родилась глухонемой и ни разу не слышала ни одного звука… Под утро вернулась Инга с ночного дежурства.
Как он уходил… На свою, на русскую территорию… И даже не обернулся. Он всерьез не хочет, чтобы «жизнь совсем хорошая началась и умирать не хотелось»… Зачем я ему нужна? Старая, седая баба… Глупая и малоталантливая, неспособная к рождению детей? Ведь музыка – это все ерунда! Гармонии, мелодии… Если за ними не стоит никакого настоящего чувства, то… И Эдгар это понял. Он все-таки славный парень, просто не смог тогда поверить…
А Валерка… У него-то чувства… Ко мне?! Не знаю, а ведь так хочется себя обмануть. Но тогда, в ДРА… Да, он бы любую бабу своим телом накрыл – служба такая. Любую «бля-дуру»…
Я спала с мужьями, я спала с любовниками… Я делала аборты, я унижалась и лицемерила, играя кретинские фальшивые роли в кретинских фальшивых фильмах. Есть лишь пара ролей за всю жизнь, за которые мне не стыдно. А Валерка… Он сам, САМ превращался в МУЗЫКУ… И падали все эти термины и названия – «музыкант», «композитор», «прапорщик», «шофер», «муж», «любовник»… Падали и превращались в прах, в ничто… Оставался лишь седой певец с гитарой в руках.
Я «бля-дура». Дура, которую так легко вычислил и просчитал господин Честный Провокатор. Дура, которая помогла своему отечеству вовремя вступить в некий оборонительный альянс, сама о том и не ведая.
Инга что-то говорит мне, но я не понимаю слов. Засыпаю, проваливаюсь…
Мы идем по пустынной булыжной мостовой. Раннее утро – уже светло, но прохожих нет. Какая-то совсем незнакомая улица… Инга уверенно идет чуть впереди меня. Сестра, в отличие от меня, всегда знает и дорогу, и местность.
– Расма, помнишь тир? Помнишь, как я учила тебя стрелять? – слегка обернувшись через плечо, спрашивает Инга.
Помню ли я?! Такое не забудешь – документальная киноагитка на тему «Прячьте оружие от детей». Четырнадцатилетняя кретинка, будущая заслуженная артистка, будущая «бля-дура» пальнула тогда в потолок из мелкашки «ТОЗ-16». Пуля срикошетила прямо в голову родной сестрице. Инга в последнюю секунду дернула головой, и заряд пришелся в стенд наглядной агитации, агитирующей как раз за технику безопасности. Стенд рухнул, расколовшись пополам, а Инга молча забрала у меня винтовку… Больше в тир моя нога не ступала.
– Стрелять, – усмехаюсь я. – К этому нужен талант, а у меня его нет…
– Ты не права, сестра! – Инга подцепляет носком туфли пустую пивную банку и отфуболивает ее в мою сторону. – Нужно терпение, упорство – только тогда и…
– Я не умею стрелять, Инга! – перебиваю я сестру и, в свою очередь, бью по консервной банке. – И вряд ли когда-нибудь научусь!
– Будем учиться, – произносит сестра, останавливая ногой дурацкую банку, некоторое время гоняет ее перед собой, а затем снова передает мне.
Мы дурачимся, как дети, – нас ведь никто не видит, улицы пустынны, окна домов занавешены. Наконец, Инга бьет изо всех сил по злосчастной банке, и та со звоном улетает в подворотню.
– Все, пришли! – говорит сестра, останавливаясь возле обшарпанного, грязного подъезда с деревянными облупившимися дверями.
Тир совсем не изменился! Да и что в нем могло измениться?! Те же винтовки, мишени, даже стенды по безопасности ведения стрельб… Какого черта сестрица притащила меня сюда?! «Давай постреляем?» – спрашиваю я и себя и Ингу одновременно. Спрашиваю лишь мысленно. Слово же теперь берет моя сестра.
– Главное – это прицелиться! – винтовка в руках Инги точно оживает. Как гипс в руках скульптора-ваятеля. – Прицелилась – не жди, сразу стреляй… – Инга в одно мгновение проделывает эту несложную, с ее точки зрения, процедуру. Центральная мишень падает. – Немного отдает в плечо, но к этому привыкаешь… Давай, Расма!
Я беру винтовку и пытаюсь что-то там совместить… Так, надо прищурить один глаз и… Прицелилась – не жди, сразу стреляй. Инга с этим справляется блестяще. Любимый муж, трое детей, знаменитая сестра-дурочка… И тут я снова услышала Валеркину музыку. Инга держит в тире магнитофон?! Я опустила винтовку и недоуменно посмотрела на сестру. Глаза у Инги потеплели, она точно забыла про свою стрелковую науку, стояла спиной к своим мишеням и, кажется, ничего больше не замечала. Она тоже слышала эту мелодию и вспоминала, вспоминала и вновь ощущала все то, что было в ее жизни… И тут музыка оборвалась, точно магнитофон зажевал пленку. А Инга вновь превратилась в тренера по стрельбе.
– Я же тебе объяснила: прицелилась – стреляй!
Я вздохнула и вновь стала прищуривать левый глаз. Прицелимся и выстрелим. И получится у нас все не хуже, чем у старшей сестры. И тут… Вместо трех оставшихся безликих черно-белых кружков-мишеней на меня смотрели три парня в армейском камуфляже. И все трое были так похожи на Валерку, что я невольно вскрикнула и выронила винтовку. Прозвучал непроизвольный выстрел и заряд вновь срикошетил в нескольких миллиметрах от Ингиной прически. И стенд по технике безопасности рухнул с таким же грохотом и также раскололся пополам… Я уселась на немытый, заплеванный пол и, закрыв лицо руками, разревелась, как девочка-подросток.
– Расма! Расма, что с тобой?
Тревожный голос старшей сестры звучал над самым ухом.
Я открыла глаза. Ни тира, ни винтовок, ни мишеней. Инга перестала трясти мои плечи и, увидев, что я пришла в себя, крепко обняла. Мы сидим прямо на полу возле печки.
– Кто ж на полу спит! Хоть бы разделась! – Инга разговаривает со мной, как в детстве, когда я только делала первые шаги, а она уже оканчивала пятый класс.
Винтовки, консервные банки… Прицель-ся-не– жди-стреляй.
Я не буду целиться, не буду стрелять, не буду тереть ноющее от отдачи плечо… Я просто завтра уеду. В Россию.
Часть вторая
1
Дверь открыла высокая женщина средних лет. Лицо у нее было непроницаемое, голубые, сильно накрашенные глаза смотрели холодно и безразлично. Я представилась и вкратце объяснила цель своего визита. Женщина кивнула головой в сторону ванной комнаты и, с трудом, подбирая слова, произнесла наконец:
– Муж… Прос-ци-ть-е, – и вяло, невыразительно улыбнулась.
Кажется, она совсем не владела русским языком. Из ванной раздавался шум воды, и явственно слышался мужской голос, что-то громко и фальшиво напевающий.
– Макс! – отворив дверь в ванную, крикнула женщина, и голос умолк. Затем женщина снова повернулась ко мне и жестами пригласила пройти в одну из комнат. Когда я проходила мимо второй комнаты, то из-за плотно запертой двери послышался громкий собачий лай. Хозяева прятали там какую-то крупную собаку. А лаяла она совсем не зло, скорее просто заявляла о своем существовании.
– Пож-алюйста! – хозяйка была подчеркнуто вежлива, усаживая меня на диван в самом центре комнаты.
Муж по имени Макс появился на пороге спустя минут пять. Он был очень высокий, полный, с мощной шеей и походил на американца, каждый день завтракающего двойным бифштексом. На голове полотенце, на крупном, немного рыхлом теле халат.
– Приехали? – не здороваясь, осведомился он. По-русски Макс изъяснялся вполне сносно, хоть и с акцентом. – Сейчас жена приведет его…
– Простите, кого его? – переспросила я.
Однако он явился в комнату сам. Это был огромный черный пес, с мохнатой бровастой мордой и коротким стоячим хвостом. Пес уткнулся своим мокрым большим носом мне в ладонь и лизнул ее. От неожиданности я не сообразила, что надо отвечать. Ведь я, как мне казалось, пришла к продюсеру Юзовскому…
– Вот! – Макс кивнул в сторону пса, и тот тут же завилял своим коротким пушистым хвостом. – Я заплачу, как и договорились, только постарайтесь, чтобы он не мучился!
– Извините, но… – начала было я, но иностранец перебил меня, и голос его на сей раз звучал уже не столь любезно.
– Я ведь объяснил этой вашей… службе, что мне нужно усыпить животное! Ведь у вас так это называют?
– А что с вашей собакой? – спросила я, вмиг позабыв про продюсера Юзовского.
– Она больна… – дернул толстыми плечами Макс.
– Больна? – переспросила я.
У пса была гладкая, ровная спина, что свидетельствовало о его молодых годах, а нос был влажный и холодный.
– Желудок, – пояснил Макс уже более спокойным голосом. – Послезавтра заканчивается наша виза в России. А в Германию больное животное не пропустят.
