Сергей Самаров - Операция «Антитеррор»
– Как транспорт? – спрашиваю.
– Добрались...
Весьма исчерпывающий ответ. В стиле майора Лоскуткова. Оказывается, Исмаил не только взглядом старается менту подражать, но и лексиконом. Только мне этого мало. Я – любопытный, хочу еще многое узнать. И не только о том, как моя «птица-тройка» вела себя в дороге. С заднего сиденья выбирается Умар. И вытаскивает за плечи женщину. Она не подает признаков жизни. Это еще что за фокусы? Я подскакиваю, чтобы помочь, отодвигаю Умара, чему он только рад, и беру женщину на руки. Чувствую запах хлороформа. Усыпили, засранцы, и похитили. Кто же она? Зачем им эта женщина?
– Куда ее? – спрашиваю, не опуская женщину. А она тяжеловата. Умару ее не поднять. А мне и по телевизору надоело смотреть на убитых с задранными бушлатами. Бушлаты задраны оттого, что трупы таскают за ноги. У Умара хватило бы ума так же тащить и живого человека. Даже женщину.
– В штаб, – говорит Гаврош. Она каким-то образом оказалась у меня за спиной. Любит подходить со спины. И не только ко мне. Я уже заметил это. – Там уложи, в углу, пусть проспится. Я скоро вернусь. Тогда и поговорю с ней. До моего приезда не будите.
И сама садится в мою машину.
Мне тяжело держать. Но все же я поворачиваюсь к своему боевому командиру и спрашиваю:
– А ты не боишься, что тебя менты остановят? Машина наверняка в розыске, как и я.
Она смотрит насмешливо.
– Так ты же мне генеральную доверенность выписал, с правом продажи... Или забыл? – Достает из кармана лист и, не разворачивая, помахивает им, демонстрируя. Ехидная баба. Но документы они подделывают быстро. Значит, где-то здесь у них компьютер.
– Менты видели, что я на ней в «Аргус» приезжал.
– А у меня доверенность оформлена на пару дней раньше... – ответила уже из машины.
И поехала.
А спящая женщина оттягивает мне руки. И я иду быстрее в сторону штаба.
В штабе сидит один Муса. Как раз перед компьютером, на котором Гаврош, наверное, и подделывала документы. Что подделывает Муса? Но монитор мне не виден. Я кладу женщину на свободную кровать и перевожу дыхание.
– Тяжелая? – спрашивает одноногий.
– Кто это? – спрашиваю я.
– Специалист... – отвечает.
– Не тяжелее ящика со взрывчаткой.
Он смеется. Но глаза пустые. В глазах смеха нет.
– Ты в Ичкерии воевал?
– Нет. Меня после Афгана на пенсию отправили.
– А почему чечен не любишь?
Провокационный вопрос. Мы с ним не размышляли на темы дружбы народов. Разумеется, он не ожидает, что я буду клясться в вечной любви к его соплеменникам. Но спрашивает. И довольно твердо.
– А кто ж вас любит? – Я делаю удивленное лицо. – А вообще, любить или не любить – это дело исключительно семейное. Все остальное – только работа.
– Воевать за нас будешь?
– Я же подписал контракт...
– Заставили, и подписал...
– Для меня война – это работа. Если платить будут не фальшивыми баксами, то буду воевать. Но не люблю, когда меня обманывают. – Я говорю быстро и зло, с насмешкой.
Муса кивает. Такая философия ему понятна. Он с «псами войны» сталкивался, видимо, не раз. Не любит их, так же, как они его. Но воюют рядом. Воюют, как работают.
– Когда командир вернется? – скромно интересуюсь я.
– Здесь я командир.
Вот это для меня новость. А я еще пытался сообразить, какой статус занимает здесь отец убитого боевика.
– Тем лучше. Нас что, так и будут в стороне от всех дел держать? По-моему, это вы напрасно делаете. У нас большой опыт...
– Я вам пока не совсем верю, – по крайней мере, честно сказал. С ним разговаривать легче, чем с Марией. Все-таки мужчина. Без выкрутасов.
– Спасибо за откровенность. Но мое дело – предложить услуги. Твое дело – отказаться.
Он согласно кивает.
– Отдыхай пока. Скоро будет трудная работа. И подполковнику это скажи.
– Ага... – кивнул я и вышел, плотно, но без стука прикрыв за собой дверь.
Мой подполковник подобрал нож, который я оставил на крыльце, и почти совсем исстрогал дощечку, зажав ее между колен. Руку тренирует, к ножу приучает. Это правильно. Одного умения расписываться левой рукой явно мало для спецназовца. По дороге я подобрал новую дощечку, чтобы подполковник колени себе не обрезал. Леня посмотрел на меня, поднял нож в боевое положение и сделал несколько быстрых перехватов. Не потерял форму. Бросил нож мне. Я повторил каскад с одной и с другой руки. Заметил, как смотрит на это стоящий поблизости «лопух». Такое не каждый день даже в кино показывают. Только дурак считает, что фехтуют только на шпагах. Фехтованию на ножах тоже учат. Нож должен мелькать перед глазами, как нунчаки в руках у китайца. Тогда это создает эффект и скрывает сам момент удара. Ни один уголовник, перерезавший толпу людей, не устоит в схватке на ножах с человеком, обученным этому виду фехтования.
Я вернул нож подполковнику. Пусть еще построгает.
Он продолжает сидеть, а мне не сидится. Я осмотрелся и двинул дальше, прогулялся между корпусами и тут увидел рыбака, который торопливо шел к лагерю прямо по льду. Кто такой? Что его сюда несет? Ведь могут дурака и подстрелить, если что заметит лишнее. Я стал всматриваться в приближающуюся фигуру. Оказалось, это мой друг Халил. Вот уж чего не ожидал от него, так это страсти к зимней рыбалке...
– Ушицу на обед попробуем? – спросил, когда он вошел в калитку. – Как клевало?
– Угу... – невпопад кивнул Халил.
Замерз, бедолага, как волк из сказки. Интересно, не приговаривал ли он сакраментальное волчье: «Ловись, рыбка, большая и маленькая». Или он приговаривал... Или он приговаривал другое...
Халил двинул сразу в штаб. Не в свою комнату, где у него пить просит раненый Али, а в штаб.
Я все понял. Захотелось побежать быстрее к подполковнику и выложить ему свое открытие. Но ноги сами собой понесли меня неторопливо в противоположную сторону, к военному «КамАЗу». Водитель поднял кабину и ковырялся в двигателе. Засунув руки в карманы, я понаблюдал за ним, пнул машину в колесо, под него же сплюнул и только после этого пошел к Лене.
Подполковник строгал новую дощечку с еще большим увлечением, чем первую. Даже губу от усердия закусил.
– Плотина. Шлюз, – сказал я.
– Я догадался... Рыбак – разведчик...
Приятно общаться с опытным профессионалом.
– Что можем сделать?
– Думаешь, сейчас пора срываться?
– Не знаю... – голос его подсел.
Я сразу догадался, что «сорваться» сейчас – это значит подставить дочь подполковника. Боевикам недолго набрать номер и передать в Уфу приказ. А мы когда еще доберемся до телефона, когда еще сможем дозвониться до Асафьева, а сам Асафьев когда еще достучится до Уфы, чтобы девчонку прикрыли. Ведь Асафьев даже не знает, что мы здесь. И Лоскутков не знает. Возможно, они думают, что мы уже считаем километры по дороге в сторону кавказских курортов.
– Логично, – сказал я и сел рядом.
– Что «логично»?
– Твое «не знаю». А как смотришь на возможность положить их здесь? Это-то мы сможем.
– А ты уверен, что все они здесь? Судя по размаху операции, здесь только половина, если не треть группы. Остальные уже, возможно, приступили к действию. Заложники, специалисты, прикрытие, вертолет и прочее... Сколько у них всего людей, кто чем занимается? Кого где искать?
– Да. Возможно, это вообще группа поддержки. Или резервная группа. Выступать сейчас слишком рискованно. Мы даже не знаем, может быть, захват уже идет полным ходом. Куда уехала Гаврош? С кем-то ведь она еще общается, что-то с кем-то координирует. Если бы здесь был главный штаб, то все стекалось бы сюда.
– Правильно. Только я не могу сообразить, что нам делать. Ждать удобного момента труднее всего.
– Согласен. Но теперь, когда головы у нас перетрудились и мы кое-что узнали, пойдем в корпус. Холодать стало.
– А с этим я согласен. – Подполковник встал. – Водку, зараза, унесла. Мне сейчас для успокоения нервной системы стакан бы не помешал.
Я предпочел уйти не потому, что стало холодать. Вышедший на крыльцо штаба Исмаил внимательно за нами наблюдает. Я бы даже сказал, что абсолютно нагло наблюдает. Я знавал людей, которые умеют читать речь по артикуляции. Чем черт не шутит, может, и боевик этому обучен. При всей угрюмости, лицо у него достаточно умное.
– Насчет водки я подумаю... – сказал я. – Мне показалось, что Муса хорошо знаком с образом жизни солдата удачи. Схожу к нему. Попрошу сочувствия.
– Попробуй.
2
Володя ворвался в кабинет ураганом, второпях даже дверь закрыть забыл.
– Есть след... – и бросил на стол перед Лоскутковым обрывок бумаги с принтера дежурного.
Майор медленно поднял глаза от папки с материалами уголовного дела, папку убрал в стол и только после этого взял в руки бумажку.
Сам он выглядит не очень. Видимо, нервничал и не спал ночь, хотя ушел домой довольно рано – под глазами синяки, рысьи глаза с утра красноваты, лицо заострилось и стало еще жестче, чем обычно. И даже не побрился, чего с ним не было, даже когда бриться было трудно из-за сломанной челюсти. Рыжая щетина торчала клочками. Сейчас ему бы задержанных допрашивать. Такого опера любой закоренелый уголовник испугается. Но привычной злой энергии в майоре не чувствовалось.
