Виктор Доценко - Остров Бешеного
— А сейчас Толстый Марик занимается на ней французской любовью с проститутками с Брайтон-Бич, — в тон ему закончил Позин, даже не улыбнувшись.
— Это почему же французской любовью? — обиделся Толстый Марик именно на это предположение.
— Да потому, дорогой мой однокашник, что ты свое мужское достоинство только в зеркале и наблюдаешь, — усмехнулся Александр, — ты бы хоть спортом каким занялся.
— В чем ты прав, Шура, в том прав, — мгновенно сник Толстый Марик, — ну шо ты можешь взять с такого ленивца, как я? Кушаю много, двигаюсь мало, вот тебе и жир, — он выразительно похлопал себя по животу, — вот тебе и лишний центнер! Ладно, друзья, давайте не будем говорить о грустном: начните выкладывать свои козырные тузы из рукава.
— Три дня назад у Сереги похитили ребенка, которому еще и года нет!
— Кто похитил? — машинально спросил Марик.
— Вот мы и пришли просить тебя, чтобы ты поспрошал кого надо, авось что и узнаешь!
— Понял! — Его мясистое лицо застыло, а толстая шея изменила цвет с красного на малиновый, что свидетельствовало о напряженном мыслительном процессе. — Где произошло сие непотребство?
— В Центральном парке, — ответил Савелий.
— Понял! — кивнул тот. Возникла томительная пауза, после которой Толстый Марик почесал складку на мощном затылке, потом поскреб свое огромное колышущееся брюхо, похлопал по нему и бросил: — Посидите здесь: я пришлю официанта, чтобы вы могли заказать что-нибудь. Постараюсь надолго не пропадать…
Они успели выпить по две кружки пива, когда вернулся Толстый Марик. Он пришел не один, а с человеком, одетым точно так же, как одевались работники провинциальных райкомов партии: черный тяжелый габардиновый костюм, накрахмаленная белая сорочка и темный галстук в унылую полоску. Лысая яйцевидная голова, длинный нос на полном лице вполне соответствовали манере одеваться.
— Моня, — торжественно представился незнакомец.
История этого человека, в темных глазах которого, казалось, таилась многовековая скорбь всего еврейского народа, была фантастической даже для жителей славного Брайтон-Бич. Несмотря на свою торжественную и даже несколько печальную внешность, Моня Циперович был человек компанейский, весельчак и великий охотник до женского пола. А кто нет? Он родился и жил в небольшом городе Тернополе, что находится на Украине, где занимал скромную должность заведующего складом. На свою нищенскую зарплату Моня умудрялся содержать трех жен, пятерых детей и еще нескольких любовниц.
Он неоднократно находился под следствием, но до суда дело никогда не доходило, ибо хитроумный Моня выдумывал такие мудреные схемы хищения государственной собственности, что туповатые местные сотрудники отдела по борьбе с этими самыми хищениями так никогда и не смогли ничего доказать. Документы у Мони всегда были в полном ажуре и могли служить образцом аккуратности в бухгалтерском деле, ибо человеком он был на редкость педантичным и в делах даже несколько занудным, а главное, не ленивым.
В конце концов Циперовичу надоели постоянные домогательства органов правосудия и доблестной милиции, и он изобрел гениальный ход: примерно раз в полгода он где-нибудь находил клад — то в лесу, то в каком-нибудь заброшенном доме или даже сарае. В этих кладах были всевозможные драгоценности: бриллианты, изумруды, топазы и царские золотые червонцы.
Моня сдавал свои «клады» властям и, как положено по закону, получал свои кровные двадцать пять процентов. А на вопросы приятелей, интересовавшихся, не обидно ли ему отдавать большую часть драгоценностей государству, Моня с неизменной торжественностью философа Отвечал:
— Государство у нас небогатое, так? — и сам продолжал: — Так! Я человек умный и не бедный, так? — и вновь собственный ответ: — Так! Отчего же не помочь собственному отечеству?
Таким образом Моня за десять лет легализовал серьезный капитал и, уезжая в Америку и понимая сложности, связанные с вывозом такого богатства через таможню, нашел очередной гениальный и наипростейший ход: он обратил большую часть своего состояния в доллары и, познакомившись с американским дипломатом средней руки, преподнес царский подарок его супруге — старинную диадему с крупными бриллиантами. А взамен американец вызвался ему помочь, и официально, в присутствии нескольких американцев-свидетелей, принадлежащие Моне Циперовичу доллары были сожжены, как утратившие товарный вид, а ему соответственно была выдана надлежащая об этом акте справка, и Моня благополучно получил все свои капиталы по приезде в Америку.
На Брайтон-Бич Моня Циперович по кличке Плут, сопровождавшей его еще с тех незапамятных советских времен, слыл одним из самых богатых, авторитетных и информированных людей. Ходили упорные слухи, что он — тайный банкир многочисленных криминальных группировок из так называемой «русской мафии». Официально Моня-Плут владел двумя домами, которые сдавал жильцам со «средним доходом».
С крайне серьезным, можно даже сказать, с траурным видом Моня-Плут выслушал рассказ Савелия о похищении ребенка и о том, что похитители затаились и никакой возможности связаться с ними нет. Потом, не говоря ни слова, вынул мобильный телефон и стал звонить. Хотя говорил он на идиш, было ясно, что он задавал какие-то вопросы. Наконец, видно получив все ответы, он с мрачным видом спрятал трубку в карман.
— Наши ребята никого не похищали, и вообще захват заложников и особенно детей — не наш бизнес, — с полной ответственностью за свои слова объявил он, добавив при этом не без некоторого пафоса: — Вы можете мне верить, как Госбанку СССР, это вам говорит сам Моня Циперович!
— Что ж, спасибо вам и извините за доставленное беспокойство, — проговорил Савелий, — до свидания.
Он и Позин простились с Толстым Мариком и Моней Циперовичем и направились к выходу. Когда они уже были почти у порога, провожавший их Моня задумчиво произнес фразу, после которой Савелий придержал за локоть Позина:
— Дали тут мне одну занятную наколочку… — Циперович сделал многозначительную паузу, потом продолжил: — Последнее время в этот бизнес — воровать бедных детишек — ударились мои бывшие соотечественники, хохлы! Мозгов-то на настоящее дело не хватает, а банды пуэрториканцев и гарлемских нефов, так эти и вовсе всю дорогу этим кормятся…
— Что ж, еще раз спасибо, на этот раз за информацию, — сказал Савелий.
Они еще раз простились и вышли из ресторана.
— А кто дал тебе такую наводку, Моня? — спросил любопытный Марик.
— Никто, — просто ответил Моня-Плут, — тебе, Марик, всегда не хватало элементарной деловой логики. Я смотрю — ребята серьезные, особенно тот, голубоглазый, который без бородки. Вот и пришло мне в голову: таки пусть немного пощиплют наших конкурентов, а то хохлы эти совсем обнаглели, как тараканы твои, лезут из всех щелей. А черномазых чуть поприжать — всегда дело богоугодное. Таки есть у меня деловая логика, я тебя спрашиваю, Марик?
— Ну и голова у тебя, Моня! — с восторгом только и выдохнул Толстый Марик. — Я бы до такого не додумался. Но почему мои тараканы? — вдруг спросил он.
— Потому таки ты и трясешь своим толстым пузом в твоем ресторане и в твоих магазинах каждый день и потому в них шастают по углам жирные тараканы, а я сижу себе спокойно дома и читаю Тору, — не без самодовольства подвел итог дискуссии Моня-Плут…
Глава XI. Кровь Богомолова
Несмотря на вполне безболезненный выход Андрея Воронова из состояния «спящего» кодирования, он долгое время ощущал, что не вошел в свою привычную форму. Со стороны это было не очень заметно, но Андрей чувствовал, что и реакция его стала чуть более замедленной, и память не столь остра, как ранее. Опасаясь, что может в какой-то момент подвести коллег, он решил доложить Богомолову о своем самочувствии. В конце рабочего дня Андрей позвонил Рокотову-старшему:
— Михаил Никифорович, это майор Воронов. Приветствую вас, товарищ полковник.
— Добрый вечер, Андрей, отчего такой грустный?
Есть проблемы?
— Мне очень нужно переговорить с шефом. У него завтра найдется для меня окошечко?
— Сейчас посмотрю: повиси на телефоне… — доброжелательно предложил помощник генерала.
Воронов приготовился к долгому ожиданию и был несколько обескуражен, когда услышал знакомый бодрый баритон Богомолова:
— Привет, Воронов!
— Здравия желаю, Константин Иванович! — не сразу ответил он.
— Как себя чувствуешь, майор?
— Именно об этом мне и — хочется поговорить с вами, товарищ генерал.
Ровно через полчаса Воронов вошел в приемную. Увидев его, Михаил Никифорович сразу сказал, как бы предупреждая лишний вопрос (в комнате, несмотря на конец рабочего дня, ожидало приема несколько человек в гораздо больших чинах, чем Андрей):
— Проходите, товарищ генерал уже спрашивал о вас.
Ни на кого не глядя, Воронов постучался в кабинет Богомолова:
