Наталья Корнилова - Пантера. Начало
— Слушай, ты когда свой тост говорил, кого под мышонком имел в виду? Это ведь я должна была быть?
— Ничего ты не поняла, надеюсь, они тоже. Мышонком буду я, они за мной гоняться должны, а ты их сверху… — он провел пальцем по шее и криво усмехнулся.
— Ты такой хитрый, что даже я уже ничего не понимаю. А эти девицы, они кто такие? По-моему, они многое могут.
— По-моему, тоже. Наверняка их из спецчастей выписали за большие бабки. Там же и женщины тоже тренируются, и из них убийц готовят на случай войны. В нашей долбаной стране много всякого добра имеется, еще от «холодной войны» осталось и до сих пор засекречено. Нет, чует мое сердце, не выкарабкаться мне, — он тоскливо вздохнул. — Рушится моя империя на глазах, все мои старания и труды коту под хвост летят, — он поморщился. — Не та сейчас молодежь, эх, не та! Раньше бы и слова пикнуть не посмели, а теперь вот внаглую прут, считай, на отца родного и благодетеля, сосунки! Законы воровские не чтят, только деньги любой ценой, а что потом их у них так же вот отберут и за яйца подвесят их же помощники — об этом не думают, одним днем живут, торопятся, боятся, что пожить не успеют, дурачье!
— Ты, кстати, додумался, что они сейчас делать должны? — прервала я его излияния.
— Да тут и так все ясно; сейчас начнут прочесывать особняк, найдут и прикончат. Зря я тебя в это дело впутал.
Ты лучше о себе побеспокойся. Я «жучок» на крышу закинула, они, наверное, оттуда начнут, так что время у нас есть…
— Не говори глупостей, они уже доперли, что мы его обнаружили. Теперь все карты раскрыты… Они снизу начали. Слышишь, внизу разговаривают.
— Надо бы мне тебя куда-то спрятать, Андрей, а куда — ума не приложу. У тебя шапки-невидимки случайно нет с собой?
— Купил бы, если бы продавали, — усмехнулся он, — так ведь не было нигде. Я ведь вообще все купить мог. Ты хоть понимаешь значение этого слова: все! Я в юности об этом мечтал, когда в нищете жили, а теперь добился, сбылась мечта идиота. Мне уже даже ничего не хочется, в тупик зашел, не знаю, на что еще бабки тратить. Все, что хотел, увидел, попробовал, приобрел, и в пределах человеческих возможностей уже ничего не осталось, чего бы у меня не было. Недавно тут подумал, может, на Луну слетать. А что? — он серьезно посмотрел мне в глаза. — Летают же за деньги всякие японцы и монголы на наших кораблях. А чем я хуже? Здоровья хватает, деньги есть, так что, если выкрутимся, обязательно проверну это дельце, а то на Земле уже скучновато стало.
— И сколько это стоит?
— А, копейки, — махнул он рукой, — несколько «лимонов» баксов. Что мне их солить, что ли? Детей у меня нет, родных тоже…
— Зачем же столько наворовал? Прекратил бы, все веселее жить стало.
— А как это прекратишь? Это ведь машина, не я ее завел, она сама крутится, и кто-то должен результаты ее трудов получать. Сегодня я, завтра — другой. Мы сменяемся, но машина преступности вечна, все ее механизмы отлажены и смазаны, ее нельзя остановить, как нельзя искоренить зло и добро. Так уж сложилось в истории человечества, что все имеет две стороны: темную и светлую, плохую и хорошую — и никуда от этого не деться. А ты говоришь: прекрати! Да ты на себя посмотри! Сама только что четверых убила, а еще меня на путь истинный наставляет.
— А что тут удивительного? Это результат борьбы двух противоположностей, как ты сказал. И потом, добро должно быть с кулаками. Если бы я промедлила хоть мгновение или пожалела их, меня бы саму тут же убили, разве не так?
— Все правильно, девочка моя, и я тебя не виню. Кстати, как ты умудряешься давить в себе жалость? Я бы, например, не смог вот так взять и выколоть кому-то глаза, — он поежился.
У меня нет выбора, Золотой. Понимаешь, я бью в самые доступные и уязвимые точки, чтобы уж наверняка и быстро. Если бы эти точки были на заднице или вообще, как у Кощея, на дереве в сундуке, я бы глаза не трогала. Я сейчас не в том положении, чтобы показательные бои устраивать. Понимаешь, человек так устроен, что вся жизнь у него в голове сосредоточена, потому что там душа находится. Ведь сколько ни бей тебя тем же ломом по всем остальным частям тела, ты все равно жить будешь, если от болевого шока не умрешь. А врежь один раз ломом по голове, в любое место — и готов. Лома у меня нет, как ты знаешь, но есть масса других способов выпустить душу наружу из черепа, в том числе и через глаза. Ты не думай, я не живодерка и не циник, просто на время работы отключаюсь и ничего не чувствую. Но это бывает редко. На самом деле я очень ранимая и чувствительная.
— Странная ты личность, Мария. Кто тебя такой создал? Ты же еще молоденькая совсем, а я вот сижу рядом с тобой, слушаю, и мне страшно, хотя достаточно ужасов перевидал на своем веку. Ты сама случайно не из спецслужб?
— Совсем у тебя крыша поехала, Золотой, — улыбнулась я. — Просто зарядку каждое утро делаю, детективы читаю…
— Ну ладно, не хочешь рассказывать — не нужно, я не неволю. Но вот что тебе скажу, Мария. Если ты меня спасешь, то к тем тремстам тысячам я еще столько же добавлю. И еще «лимон», если ты мне все про себя выложишь. Это только между нами останется. Но ты меня заинтриговала дальше некуда…
— А если тебя таки прикончат, а я выберусь? — я лукаво прищурилась.
Он задумался. По лицу его прошла легкая тень и тут же исчезла. Он улыбнулся.
— Если выберешься, а это практически невозможно, тогда ты вдвойне заслуживаешь мое признание. Есть у меня одна мысль, но пока повременю говорить, а то ты сама меня грохнешь и как-нибудь улизнешь отсюда. Я теперь уж и не знаю, что делать, как посмотрел на твои способности вблизи.
— Теперь и ты меня заинтриговал. Но я дам тебе немного своей энергии, чтобы ты перед смертью все же успел мне это сказать, — усмехнулась я. — Ладно, хватит об этом. У меня тут идея возникла. Может, пока они думают, что охотятся за нами, мы начнем охотиться за ними?
— Рискованно. Они теперь ни за что не разделятся, только кучей передвигаться будут, а это страшная сила, — он прислушался. — Похоже, они уже на первом этаже орудуют. Слышишь, как кричат, даже не скрываются, сволочи!
— Загонщики всегда орут, когда на волка охотятся, чего им скрываться.
— Это точно. Может, начнем потихоньку наверх перебираться?
— А если двое из них на лестницах караулят? Сразу крик поднимут и остальные прибегут.
— Что ж тогда, здесь сидеть и смерти ждать?
— А что в этом плохого? Лучше, чем убегать. Сейчас они нас не видят и не знают точно, где мы сидим. А если погонятся, тогда, считай, кранты. Сейчас наша сила — в их неведении. — Я в сотый раз осмотрела зал и так и не увидела, где можно спрятать Золотого. — Куда бы тебя засунуть, как думаешь?
Он тоже огляделся и хмыкнул:
— Разве что под платье. Прятаться бесполезно, они каждый дюйм прочешут, зная, что у меня только одна возможность выжить — если спрячусь. Но утром, когда нужно будет
выходить, не забывай, они встанут у дверей и там прикончат. Так что в любом случае я проиграю эту схватку. Условие такое: кто первым выйдет к братве, тот и царь. Остальные, кто в живых останется в доме, — уже на милость победителя. Мне на нее рассчитывать нельзя — сразу же на перо посадят. Это они такое условие выдвинули, чтобы самим спокойно выйти. Наверняка Гошу на мое место наметили, он самый сильный и головастый из них. Еще бы пару лет, и я сам бы его короновал, но не захотели ждать.
— Значит, ты только на меня и рассчитывал, когда пошел на это? — удивилась я.
— Похоже, что так, — он отвел глаза. — Вернее, я думал, что и сам еще повоюю, но сейчас уже понимаю, что только бравировал перед самим собой. Ты не смотри, что я хорошо выгляжу. Я ведь весь изрезан, исколот, все внутренности на зоне поотшибали, да и потом работенка не из легких была — этими головорезами верховодить. Считай, год за пять выходило. Так что мне уже не шестьдесят, как по паспорту, а все сто.
— Тебе шестьдесят?! Бог мой, а я бы больше пятидесяти не дала, честное слово!
— Спасибо, конечно, за комплимент, но от него не легче, — он подобрался. — Так, давай еще раз наши шансы просчитаем. Значит, в открытую на них идти бессмысленно. Прятаться — то же самое. Что остается?
— Остается понять, почему они нас ищут, если утром могут спокойно убить у выхода?
— Нетерпеливые очень. Не хотят до утра тянуть, торопятся трон получить. Или просто из-за убитых дружков распалились, крови жаждут. Короче, нам без разницы, зачем ищут и почему…
Мы разговаривали вполголоса, почти шепотом, сидя в креслах у закрытых дверей кинозала, и нам прекрасно было слышно, как ходят и переговариваются внизу убийцы. Я уже хорошо различала голоса всех четверых и знала, что все они находятся там, никто не стоит сейчас у дверей в коридоре и не подслушивает. Хотя, если бы так случилось, мы бы давно были мер1ъы…
— Давай, что ли, дверь забаррикадируем? — предложила я.
