Сергей Алексеев - Удар «Молнии»
— Потому я и спрашиваю: как можно работать в таких условиях? — снова закричал «брандмайор» и осекся, справился с чувствами. — Мы можем предъявить ему обвинение? Посадить на несколько лет? Для его же блага…
— Обвинение предъявим, но дело в прокуратуре обязательно развалят, — вздохнул Сыч. — Там не захотят ссориться с Комиссией по правам человека. Но даже если его и посадят, то он умрет в тюрьме от сердечного приступа или повесится еще в следственном изоляторе. А смерть все равно повесят на нас, иезуитов.
Директор ФСК походил по кабинету, потряс головой, зло рассмеялся:
— Теперь что же, нам его спасать? Парадокс! — Ничего, товарищ генерал, — успокоил Сыч. — Подобное случается во всех спецслужбах мира. А Кархан все-таки наш бывший разведчик, Герой Советского Союза… Мы ему устроим побег. Пригласим членов этой Комиссии, передадим из рук в руки, покаемся. Эти… члены обязательно захотят потолковать с мучеником из наших застенков, повезут его в свои апартаменты, чтобы устроить пресс-конференцию По дороге он сбежит. Ему ведь невыгодно позировать перед тележурналистами, знает, какая уготована судьба. Сбежит, а мы его встретим и надежно спрячем. Только об этом не следует нигде говорить…
— Да, я уже сделал кое-какие выводы, — недовольно проговорил «брандмайор». — Мог бы и не предупреждать… Все мордой об лавку!
— Извините, товарищ генерал, — удовлетворенно повинился Сыч. — За одного битого двух небитых дают.
Директор ФСК неожиданно остановился перед полковником, посмотрел ему в лицо, сузил глаза.
— Ты хитрый мужик, Николай Христофорович! Большой, а какой-то скользкий, неуязвимый. Тебя ведь голой рукой не возьмешь. Если хочешь, ты даже неприятен мне.
— Спасибо за откровенность, — усмехнулся Сыч. — Это мне нравится.
— Что тебе нравится? Откровенность моя?
— Нет, особенно ваша характеристика.
— Вот опять хитришь! — воскликнул «брандмайор». — Ты же меня презираешь! Ты же готов по физиономии дать! Ну скажи, дал бы? Ведь это я провалил операцию с Карханом!
— Дал бы, — помедлив, согласился полковник. — Если б знал, что делу поможет. Но ведь не поможет, а после драки кулаками не машут.
— Вот! Опять выскользнул! Как рыбина!
— Я не рыбина, товарищ генерал, — признался Сыч. — Я профессионал.
— Знаю! Я это знаю! — «Брандмайор» тяжело уселся за свой стол. — И еще знаю, что вы все, профессионалы, меня терпеть не можете. Вижу это в ваших глазах. Стоите тут передо мной, козыряете и презираете. Разве так можно работать? Вы же считаете, я щеки надуваю, а сам — идиот!
Прежде ни подобных откровенностей, ни разговоров директор ФСК не допускал. А когда-то и впрямь надувал щеки…
— Что-то еще случилось, товарищ генерал? — поинтересовался Сыч, сохраняя спокойствие. — Не пойму, откуда такое недовольство собой.
— А что, угробленной операции мало? — зло заметил «брандмайор». — Не ври, все ты понимаешь, Николай Христофорович. Все видишь и понимаешь… Короче, я подаю рапорт об отставке. Устраиваем побег Кархану, заканчиваем с этим делом, и я тоже в бега…
— Вот это зря! — отрезал полковник. — На побег не рассчитывайте.
— Вот как? Любопытно… Он вдруг перешел на «вы» и заговорил ледяным голосом. — Станете диктовать мне, как поступать? Лишите воли? Свяжете по рукам?.. Или… шлепнете при попытке к побегу?
— Поздно, товарищ генерал, — жестко ответил Сыч. — Поезд ушел. Если же ваше заявление об отставке только слезы невесты перед свадьбой, так и это напрасно. Никто вас уговаривать не станет. И очков на этом не заработаете.
— Попрошу объясниться! — голосом дуэлянта сказал «брандмайор».
— Знаете, почему коней на переправе не меняют?
— Почему?
— А потому, что с переправы надо в гору подниматься. Когда конь свой, знаешь, где его кнутом ожечь, где понукнуть, где плечом подтолкнуть или дать передышку. Возьми же чужого — и неизвестно, вытянет он или нет.
Директор откинулся на спинку кресла, глянул на Сыча со злым прищуром.
— Я решил вас рекомендовать на свое место. Вас, профессионала.
— Это невозможно, — мгновенно ответил полковник. — Ни одного профессионала на ваше место не посадят. По крайней мере, в ближайшие годы. Не обольщайтесь. Мы все воспитывались в пеленках КГБ и сосали партийную мать. И с молоком матери впитали в себя непопулярные ныне идеи. Например, патриотизма, государственности, верности служения Отечеству. Наш уважаемый «генсек» не зря отвоевывал себе право назначать директора ФСК. Правда, он не учел главного: всякий чиновник, попав в систему службы безопасности, будет обречен строить эту безопасность и рано или поздно придет к непопулярным идеям. Конечно, если не получит прямой задачи разрушить службу. Это вам на первое.
— Будет еще и второе? — с каменным лицом спросил «брандмайор».
— И второе, и третье, и десерт с серебряной ложечкой.
— Я вас не хочу больше слушать! — он пристукнул кулаком по столу. — Как пришел, так и уйду. В пожарные! Я же «брандмайор»! Так вы называете меня?
— У вас что-то еще случилось, — определил Сыч. — Что? Получили выговор от «генсека»? Выиграли у него на теннисном корте? Или силовые министры достают?
— Не достают — давят с двух сторон, — вдруг признался директор. — Не могу понять причины… Где я дорогу перешел? Чем помешал?
— Давить мы тоже умеем, товарищ генерал…
— Это не ваше дело! — оборвал его «брандмайор», заметно нервничая — Вы многого не знаете, что происходит там, наверху.
— Не знаем, но догадываемся!
— Слушайте, полковник, — неожиданно едко заговорил он. — Не стройте тут из себя всемогущего и всезнающего. Вокруг вас больше тумана, больше флера, чем профессионализма. Да, возможно, он был в КГБ в мирное время. Почему до сих пор не нашли вакуумные заряды? Где они? Почему исчезли с фабрики?.. Что? Нет ответа?!
— Разрешите идти, товарищ генерал? — Сыч пристукнул каблуками.
Дело было ясное: на «брандмайора» наехали из-за этих бомб, а ему нечем было крыть, нечем оправдаться. И надавили, должно быть, круто, если у него возникла мысль об отставке. Тут еще собственная оплошность — допустил утечку информации об операции с Карханом…
— Идите! — бросил он, распуская галстук, хотя, кажется, не ожидал такого резкого оборота.
Сыч открыл первую дверь, хотел уже толкнуть вторую и в тот момент услышал язвительный голос «брандмайора»:
— Надеюсь, этот вопрос был не риторический? Ему было опасно открывать тайну, где в самом деле находятся вакуумные заряды, но в последний миг Сыч подумал, что сегодня, пожалуй, тот самый решающий день, когда директора ФСК можно перетащить с теннисного корта и кремлевских ковров к непопулярным идеям. Конечно, уйти от него «обиженным», сыграть «оскорбленного» профессионала было бы сейчас полезно: пусть посидит в одиночестве, подумает, придет к мысли, что его положение могут спасти только старые специалисты, знающие службу. Пусть бы почувствовал давление не только сверху, но и снизу, от своих сотрудников, которые всегда были опорой. Между молотом и наковальней долго не высидишь…
Полковник обернулся в дверях и уловил в фигуре «брандмайора» злую беспомощность. В таком состоянии и вправду может подать в отставку…
— Вопрос был хороший. И ответ есть, — сказал от порога Сыч. — Только отвечать боюсь, товарищ генерал.
— Странно, кого же вы боитесь?
— Вас.
— Ну да, — мгновение подумав, согласился он. — Я ведь уже провалил Кархана…
— Вакуумные заряды исчезли с фабрики потому, что я этого захотел, — отчеканил Сыч. — Захотел и убрал.
«Брандмайор» привстал, стиснул зубы. Он был растерян и взбешен одновременно.
— Они находятся… у тебя?
— Да, и лежат в надежном месте.
Директор так же медленно сел, поиграл проводом телефона, собираясь с мыслями. Выматерился грубо, как мужик, хватанувший себе молотком по пальцу.
— Зачем ты это сделал? Ты представляешь, что там творится?..
— Потому и сделал, что представляю, — спокойно проговорил Сыч. — Старые истины, товарищ генерал: пока гром не грянет — мужик не перекрестится.
— Страшный ты человек, Николай Христофорович, — задумчиво вымолвил «брандмайор». — Не дай Бог оказаться твоим врагом…
— Не дай Бог.
— Вакуумные заряды придется… «найти»! — неожиданно заявил директор. — Ты меня понимаешь?
— Понимаю, да еще рано, — воспротивился Сыч. — Разумнее пока обождать. Пусть «опричники» пошевелятся, чтоб служба медом не казалась.
— У них основной аргумент — бездеятельность ФСК! В связи с зарядами.
— У кого — у них? «Брандмайор» поморщился:
— У Мерседеса и Участкового… Я правильно их назвал?
Прозвище «Мерседес» носил министр обороны — за его особое пристрастие к дорогим автомобилям этой марки и соответствующий характер: если он появлялся на дороге — все шарахались в стороны, прижимались к обочинам, опасаясь попасть под тяжелые колеса либо страшась случайно зацепить и оцарапать черный лакированный бок. «Участковым» звали Министра внутренних дел, поскольку он и в самом деле много лет работал участковым инспектором, хотя все время мечтал заняться оперативной деятельностью. В его личном деле было около десятка рапортов с просьбой перевести в уголовный розыск, однако ни один не был удовлетворен из-за отсутствия способностей и специального образования.
