Сломанные крылья рейха - Александр Александрович Тамоников
– Живой, черт, живой! Что случилось, Витя? Ты откуда здесь?
– Да живой я, живой! Да не бей же, и так больно, – улыбался Буторин. – И Борька живой. Только не знаю, где он сейчас, я послал его людей выводить снизу, а сам оборону тут организовывал.
– Вас же в тоннеле завалило? Карел рассказывал, что взрыв был сильный, все там рухнуло к чертовой матери.
– Рухнуло, – опустил голову Буторин и на миг помрачнел. – Павел, этот наш русский Павел Блача там погиб. Это он себя и немцев гранатой подорвал. Мы дальше по тоннелю были, нас не задело. Но и выхода у нас другого не было, как только попытаться через завод выйти, добраться по тоннелю до люка в цехе и выйти. Немцы додумались этот ход проверить, или выдал кто. Ну, в общем, мы к люку с одной стороны, а они сверху его открывают. Ну, тут уж кто кого, у кого реакция быстрее…
– Быстрее у вас оказалась?
– Точно, – кивнул Буторин. – Короче, нам выбраться из люка повезло, а когда наши пленные поняли, что перестрелка с фашистами началась, они ринулись на них всей толпой и смели. Перебили человек тридцать мы там, внизу. Правда, и рабочих много погибло. Да только вот подъемники здесь наверху заблокировали, когда поняли, что внизу бой. Если бы не вы, крышка нам всем бы была. А Михаил где, с ним-то что?
– Нормально с Михаилом. Он тоже здесь. Благодаря ему мы ворота прошли быстро, зацепились за здание заводоуправления и прорвались к подъемникам. А там уж вы помогли, с другой стороны атаковали фрицев. Слышишь? Бой затихает.
– Эй! Кого я вижу!
Разведчики повернулись на голос и увидели Сосновского в грязном порванном мундире, без фуражки, с автоматом в опущенной руке. С ним шел молодцеватый смуглый парень тоже в немецком мундире.
– Витя, живой! А я верил, что вы выпутаетесь, чертяки! – рассмеялся Сосновский, подходя к друзьям и обнимая Буторина. – Все, кажется, завод наш! Закончили.
– Живые есть? – спросил Шелестов.
– Среди наших? – Сосновский вытер потный лоб, размазывая сажу по и без того грязному лицу. – У нас потери примерно две трети. Чехи многих недосчитаются сегодня дома. У немцев там человек десять сложили оружие и раненых человек пятнадцать. Мы их заперли в глухом крыле заводоуправления. На остальной территории только трупы. Герду я нашел. Она там с ними, тоже запертая.
– Так надо? – спросил Шелестов.
– Да, – коротко подтвердил Сосновский, – это нам можно уходить, а ей пока еще рано. А это кто? Коган? Бог ты мой, да он Иржи нашел, страдальца моего!
Коган шел, размахивая небольшим чемоданчиком, как будто пассажир на вокзале. Рядом с ним шел сутулившийся чех в рабочей куртке, придерживая забинтованную руку. Коган то и дело останавливался и недовольно оборачивался, поджидая инженера. Наконец он подошел, бросил на землю чемоданчик и самым серьезным тоном осведомился:
– А чего это вы тут ржете, как жеребцы стоялые. Война кончилась? Мы в Берлин вошли, Гитлера поймали? А кто будет документы искать, кто будет задание выполнять. Эх, что бы вы без меня делали! – он сокрушенно покачал головой. – Берите уж и помните Бориса Михайловича Когана!
– Это что? – Шелестов смотрел то на чемоданчик, то на Когана, то на инженера, уныло поглаживающего забинтованную руку.
– Это чемоданчик, – злорадно улыбнулся Коган, – а это инженер Иржи Правец. Между прочим, достоин самых высоких наград. Он там предателя одного под землей собственноручно прикончил. Не смотрите, что хлипкий. Он духом силен. Только вот сник что-то в последнее время.
Разведчики присели на корточки и раскрыли чемоданчик. Буторин и Шелестов перебирали картонные папки, листы бумаги с текстом, чертежи, обращая внимания на эмблемы и знаки секретности. Коган стоял над ними уставший, но довольный.
Сосновский тем временем приблизился к инженеру:
– Иржи, я выполнил свое обещание. Радка на свободе. Она сейчас в партизанском отряде. И все, кого немцы держали в заложниках, освобождены и в безопасности. Не переживай!
– Спасибо, – кивнул инженер. – Просто это такая реакция организма. Я пережил там внизу такое, чего не хотел бы пожелать никому.
– Там внизу были люди, которые пережили еще больше. А некоторые умерли, так и не пережив, – строго заметил Сосновский. – Ты, Иржи, когда кончится война, не забудь тех, кто пришел к вам освободить вас от Гитлера и оккупантов, тех, кто сражался и погиб там, в подземелье, и здесь, на территории завода. Погибли, чтобы чехи жили свободно и счастливо, без всяких там гитлеров, и сами решали свою судьбу. Главное, чтобы вы не забыли!
Душан постучал Сосновского по плечу:
– Командир, надо торопиться. Из города в сторону Велижбора вышла немецкая колонна. Несколько грузовиков с солдатами. Примерно полбатальона. Думаю, всех, кого они собрали в Протекторате.
– Пошли, – подхватив чемоданчик, приказал Шелестов. – Собрать всех живых и раненых перед заводоуправлением. Надо понять, сколько машин мы можем использовать на территории завода.
Посыльные побежали во все подразделения, через пятнадцать минут Шелестову стали поступать доклады. У подпольщиков в живых остался двадцать один человек. Больше половины раненых. Из тридцати двух человек выживших военнопленных двадцать шесть больных и раненых. Гражданский персонал завода, не принимавший участия в схватке, сидит в подвале заводоуправления. Они не хотят уходить, они боятся и подпольщиков, и немцев, но немцев больше. Их решили оставить.
– Раненых и больных в отдельные машины! Живых, кто может держать в руках оружие, в другие машины. Возможно, придется прикрывать отход тех, кто нуждается в помощи. Душан, – Шелестов пожал руку молодому партизану, – Ласточка убита, Леош убит, Ян тяжело ранен. Веди колонну с ранеными и больными в отряд. Если надо, мы задержим немцев.
– Есть, командир, – молодцевато отдал честь чех и побежал выполнять приказ.
Сосновский вошел в здание и свернул в коридор, в котором были собраны оставшиеся в живых немцы. Он увидел Герду с засученными по локоть рукавами блузки, оказывающую помощь раненым. Ей помогали два пожилых солдата. Увидев Сосновского, она вскочила на ноги и посмотрела ему в глаза. У стены со стоном стал подниматься гауптман с забинтованным наполовину лицом и с эмблемой саперных войск. Ему бросились помогать два легкораненых солдата.
– Я не знаю, кто вы такой, – блестя открытым глазом, заявил он, – но я хочу напомнить вам, что здесь только раненые и беззащитные люди. Излишняя жестокость…
– Замолчите, вы! – рявкнул на гауптмана Сосновский по-немецки. – Вы мне будете говорить об излишней жестокости и
